В первый же день узнала о библиотеке и сразу записалась туда. Много читала. Особенно по вечерам, сидя в глубоком кресле, рядом с напольной лампой. За три дня умудрилась научиться играть в бильярд. Пусть и не совершенно, но уверенно клала шары в лузы. Старый опыт снайпера пригодился в игре. Опытный бильярдист на третий день отказался играть с ней. Если наступала очередь Степановой, можно было не сомневаться, что к столу больше никто не подойдет.

Клим и Игорь старались не мешать и находились где-нибудь неподалеку, не упуская из виду ничего. Они на третий день заметили интерес к Марине со стороны солидного мужчины лет пятидесяти пяти. В столовой он всегда садился лицом и часто вскидывал на нее синие глаза. Во время прогулок незнакомец старался почаще попадаться женщине на глаза. Но парни заметили, что Степанова вообще не замечает ничего, углубившись в себя полностью. Она бродила по аллеям, подпинывая сапогами снежные комки. Иногда вылезала на лед. Какое-то время шла, ничего не замечая. Парни догоняли ее, прося вернуться. Они настороженно прислушивались к потрескиванию льда. Марина видела их тревогу и поворачивала к берегу.

В четверг Сабиев первым увидел мужчину, шагавшего между деревьями и явно направлявшемуся с Марине. Он был одет в кожаную длинную куртку с капюшоном и норковую шапку. Твердая походка выдавала бывшего военного. В руках ничего не было. Застывших за деревьями охранников он по всей видимости не замечал. Клим осторожно указал на него Оленину. Сержант чуть кивнул головой: «Пусть идет. Следим».

Незнакомец остановился метрах в двух за спиной Марины. Она продолжала смотреть вдаль, не обращая никакого внимания на чужое присутствие. Женщина считала, что приблизился кто-то из ребят. Внутренне ждала слов, но их не последовало и она продолжала смотреть вдаль. Последнее время ей вообще не хотелось ни с кем разговаривать. Легкое покашливание показало, что за спиной чужой и она резко обернулась, готовая ударить. Синие глаза смотрели на нее:

— Ясон… Не узнаете? А я вас узнал, Марина Ивановна. Сразу. Старался привлечь к себе внимание, но вы не реагировали. Всегда идете задумавшись. Вот и решил подойти. Не думал и не гадал, что вот так свидимся. Не узнали?

Он видел, как женщина разглядывает его. В ее глазах что-то мелькало, а затем она тихо произнесла:

— Полковник Щербина Иван Андреевич. Герат.

Щербина широко улыбнулся:

— Все же узнали! Даже имя-отчество помните. Я уже не полковник, в отставке два года. Серчишко что-то прихватывать начало последнее время, вот и попал сюда. Да и вы смотрю, хоть и моложе значительно, а сердце посадили. Слышал, Марина Ивановна, все слышал! Жаль, что такой ценой вам правда достается. Каждое ваше выступление слушаю и смотрю. Даже не удивился, когда вас увидел за столиком.

Марина честно сказала:

— Я бы вас могла просто не заметить. Слишком много забот, практически никого не замечаю. Вся в себе. Очень рада, что вы подошли.

Они уже вдвоем двинулись вдоль берега. Степанова расспрашивала Щербину о жизни после возвращения из Афгана. Мужчина рассказывал вдумчиво и неспешно. Заложив руки в перчатках за спину, он шел рядом с ней. Дошли до забора, преградившего путь. Женщина с неудовольствием посмотрела на проволоку. Затем взглянула на спутника:

— Не против перебраться? Смотрите, дальше места какие замечательные! Снег не глубок, пройдем.

Иван Андреевич вздохнул и чуть улыбнулся:

— Боюсь, что я уже вышел из того возраста, чтобы скакать по заборам.

Она усмехнулась и свистнула, призывая охрану. Щербина удивленно оглянулся, а она пояснила:

— Это моя охрана. Сейчас они проход организуют…

Представила ребятам старого знакомого. Оленин и Сабиев просто раздвинули проволоку и пропустив Марину и полковника, нырнули следом, хотя подобное нарушение вовсе не казалось им заманчивым. Спорить не стали, понимая, что Степанову все равно не переубедишь. Старые знакомые гуляли около двух часов, затем вернулись в корпус. Во время ужина они уж сидели за столиком вместе: охранники, полковник и женщина. С этого дня Марине стало не так одиноко. Очень часто оба вспоминали об Афганистане. Однажды полковник сказал:

— А ведь я кукиш твой нарисованный сохранил! С документами вывез. Жена увидела однажды, хотела выбросить, да я не дал. Объяснил, кто его мне преподнес. Посмеялась. Теперь хранит в целлофановом пакете и всем знакомым хвастается, что это ты рисовала. Поясняет, за что я такой «награды» удостоился! Некоторые не верят. Марина, ты не против сфотографироваться вместе?

Через сутки, отпросившись у врача, они отправились в небольшой городок, расположенный неподалеку. Решили идти пешком, хотя Сабиев настаивал на машине. Шли по узкой тропке под руку, любуясь на заиндевевшие сосны.

Звякнул колокольчик на двери и они очутились в крошечном помещении, разделенном на две половины. Не молодой фотограф моментально узнал Марину и засуетился:

— Господи, кто ко мне зашел! Да я теперь вывеску повешу, что у меня сама Степанова фотографировалась! Марина Ивановна, какой снимочек будем делать? Официальный или портрет?

Женщина несколько смутилась:

— Да нам бы просто сфотографироваться вдвоем. Давно не виделись и вот встретились…

Фотограф дважды щелкнул ее с полковником и дважды с ребятами-охранниками. Степанова спросила:

— Сколько я вам должна?

Мужчина замахал руками:

— И думать забудьте! Чтобы я у вас деньги взял? Боже меня упаси! Считайте, что это крошечная дань уважения. Фотографии я вам могу через полчаса сделать, если желаете. Присядьте и подождите. Вот журнальчики. Могу кофе предложить, правда не очень хороший. Обычный, растворимый…

Степанова кивнула:

— Как раз то, что надо!

Оленин возразил:

— Марина, тебе же нельзя кофе. Я сам слышал, как врач говорил.

Она взмолилась:

— Игорь, забудь на время о врачах! Могу я себе позволить чашечку кофе хоть раз в месяц? Надоели мне эти врачебные заповеди до смерти. То нельзя, это нельзя, умереть и не жить! Хоть ты о них не напоминай!

Силаев получил письмо от Сабиева только через два месяца. Почта шла слишком долго. Клим уже перестал надеяться на ответ. Солдат, привезший корреспонденцию, догнал его, когда офицер направлялся проверить, как идет разгрузка дров. Все в части знали, что полковник знаком с Мариной Степановой. Парень бежал за ним бегом с криком:

— Товарищ полковник, товарищ полковник! Вам письмо с Москвы!

Костя резко обернулся и протянул руку. Конверт был помят, в пятнах и кое-где надорван. Совершенно не знакомый почерк заставил Силаева насторожиться. Он повертел послание в руках, не понимая, кто ему написал. Еще раз прочитал собственную фамилию и имя. На месте обратного адреса значилось «Москва. С.К.». Полковник надорвал конверт и вытащил листок бумаги, исписанный мелким, убористым почерком. Солдат пошел назад, но время от времени оборачивался. Всегда хмурый полковник выглядел необычно.

Первые же строки заставили Силаева занервничать. Руки затряслись. Костя бросился в пустую казарму, чтоб никто не видел его боли. Торопливо прочитал, потом еще раз и еще. Обхватил голову руками и простонал:

— Почти три недели ждать, когда очнется и не дождаться, когда заговорит! Дурак, как есть дурак! Спасибо, Клим, вправил мозги. Все наперекосяк! Что же делать-то теперь? Отпуск не скоро и дел по горло…

Он выскочил из казармы и бросился к офицерской казарме. В одноэтажном общежитии жили семейные офицеры, там мест не было. Какое-то время прибывшие офицеры жили вместе с солдатами, а потом было решено одну из пустующих солдатских казарм приспособить под жилье для них. Разгородили фанерой и досками на комнатушки и жили, постепенно налаживая быт. Чтоб было не так похоже на сарай, кое-кто поклеил обои или покрасил стены зеленой краской. Были и такие, кто оклеил фанеру плакатами с полуголыми девицами и пейзажами. Дверей пока не было, их заменяли куски брезента. И все же у каждого теперь имелась собственная комнатушка, куда можно было прийти вечером и отдохнуть.