Через сутки он приступил к работе. Старался забивать себя делами под завязку, чтобы не думать и не вспоминать. Вечером валился с ног от усталости, но сон все равно не шел. Вновь и вновь он видел перед собой Марину, чувствовал тяжесть ее тела на руках и скрипел зубами, проклиная себя.

Марина через неделю, едва начав двигаться самостоятельно, потребовала у врачей выписать ее. Боль от нового ухода Кости мучила, но она старалась не показывать вида, как ей плохо. Вацлав замечал временами неподвижный горестный взгляд, но ничего не говорил. Бредин дважды пытался уговорить отказаться от депутатства и поберечь себя, но Степанова упорно отказывалась. На десятый день она все же добилась выписки из госпиталя и вернулась в городскую квартиру.

Долго стояла на пороге спальни и смотрела на диван. Швец и Сабиев ушли на кухню, чтобы сготовить. В последнее время мужики часто коротали время на кухне, все равно погода не располагала к прогулкам. Доставали книги по кулинарии и пытались сготовить что-нибудь оригинальное, раз уж появилось свободное время. Они не слышали произошедшего разговора. Андриевич подошел и встал рядом со Степановой:

— Марин, ты же сильная, красивая женщина! Не мучь себя. Костя ушел по собственной воле, у него не хватило терпения дождаться слов. Тебе восстанавливаться надо, а думая о нем, ты никогда не сможешь нормально работать.

Женщина устало поглядела на него и вздохнула:

— Вацек, я забью себя работой. Видимо, он не так уж и любит меня, раз ушел. Я постараюсь забыть… Ты скоро возвращаешься туда. Геннадий улетел…

Он тихо подтвердил:

— Да, через пару дней и я… — Немного помолчав, запинаясь на каждом слове, неуверенно добавил: — Марин, я понимаю, что ты его любишь и еще долго не забудешь, но я бы хотел надеяться, что когда-нибудь у нас может что-то получиться. Я давно на тебя смотрю и если бы у вас с… ним все было хорошо, ты бы не узнала…

Степанова спокойно смотрела на него:

— Вацлав, я давно знаю о твоих чувствах и была благодарна за то, что ты держал себя. Я больше не смогу любить, чувствую это. Во мне словно что-то сломалось. Гибель Саши, смерть Лени, уход Кости — всех их я любила искренне и по-своему. Я чувствую себя выпотрошенной. Мне исполнилось тридцать четыре года. Не хочу больше любить, это причиняет слишком много боли и отнимает силы. Ты мой друг, на твое плечо я опиралась все эти дни, но прошу тебя, перестань думать обо мне, как о женщине. Не мучай себя и меня напрасными надеждами.

Андриевич посмотрел в сторону кухни и приблизился вплотную. Приподнял ее лицо в ладонях. Посмотрел в глаза и поцеловал. Марина осталась неподвижной, а полковник тихо сказал:

— Можешь считать это прощанием с мечтой. Мы останемся друзьями, обещаю…

Развернулся и ушел на кухню.

Глава 13

По настоянию Бредина, Степанова, сразу после Нового Года, отправилась в санаторий, расположенный под Петербургом для восстановления здоровья, хотя она очень хотела поехать домой, в деревню. Генерал заставил подчиниться. Двое охранников отправились с ней. Марина выбрала Клима Сабиева и Игоря Оленина. Леонтий сам попросил оставить его в Москве:

— Марин, я жениться собираюсь. Не могу же я за месяц до свадьбы свою нареченную оставить? Мы собирались с Лидой к моим съездить. Я рапорт подал, с просьбой об увольнении. Работу подыскал — берут с распростертыми, с моей-то подготовкой! Дали слово дождаться. Жена работать не будет, хватит ей нервы трепать с этой продвинутой мелюзгой! Ты не считай меня предателем, ладно? Мне ведь уже двадцать девять, а не женат. У моих братовьев, хоть и младше меня, уже по двое деток растет, а я все как перст один…

Степанова рассмеялась и расцеловала парня в обе щеки:

— Поздравляю, Леон! На свадьбу пригласишь?

Он возмутился:

— Ты чего, издеваешься? Без тебя свадьбы не будет! Лида вообще хочет тебя в свидетельницы взять, да стесняется предложить. Ты депутат, а она учительница.

— Тогда передавай ей, что я согласна. Как только приеду, познакомишь…

В санаторий решили ехать на депутатской «Волге». Клим вел машину. Обессилевшая от волнений и тревог Марина спала на заднем сиденье, поджав коленки к подбородку и накрывшись захваченным с собой пледом. Время от времени Оленин оборачивался назад, чтобы посмотреть на нее. Полушепотом сказал, убедившись окончательно, что женщина не притворяется и действительно спит:

— Клим, сильно ее Костя подкосил. Смотри, какие морщины образовались на лбу и щеках.

Сабиев буркнул:

— Дураки они оба! Я давно хотел сказать… Им бы поговорить по-нормальному и все бы наладилось! А тут… Костя по ее долгому молчанию решил, что не нужен и ушел, а она тоже хороша — думает, что он не любит. Искать его не хочет.

Сержант изумленно глядел на него:

— Ты чего, Клим?

— Да ничего! Константину Андреевичу я письмо написал. Адрес мне генерал достал. Объяснил полковнику все, как сам вижу. Надеюсь, что ответит… Лось, неужели ты не соображаешь, что они оба в заблуждении находятся и просто мучат друг друга? С Мариной говорить бесполезно, она зациклилась, что он ее разлюбил. Надеюсь, что он не круглый дурак. Приедет и сгребет в охапку!

— Саба, ты спятил?

Клим, не отрывая взгляда от дороги, ухмыльнулся:

— Не дождешься, сержант! Ты пораскинь мозгами и сам поймешь…

Санаторий расположился на берегу залива. Прямые ровные сосны вздымали кверху зеленые, пушистые вершины. Они глухо шумели под холодным ветром, дувшим с моря. Золотистые стволы ярко выделялись на фоне снега. Серое небо низко нависало над землей, по нему плыли темные кучевые облака, обещая снегопад в ближайшее время. Корпуса санатория оказались трехэтажными. Машина подлетела ко входу в центральный корпус и остановилась. Из дверей показался молодой парень и попросил поставить автомобиль на стоянке, метрах в ста.

Степанову поселили по ее просьбе в отдельном номере. По соседству расположились оба охранника. Уже через сутки к женщине заглянул врач-психолог. Начал осторожно расспрашивать о прошлом. Марина выдержала минут пять, а затем твердо пообещала:

— Катитесь, пока целы! Что вы мне в душу лезете? Со своими проблемами я и сама справлюсь. Не нужны мне душещипательные беседы, это вы приберегите для нервных дамочек! Ясно?

Доктор явно не понял. Слегка улыбнулся, считая сказанное грубоватой шуткой и продолжил расспросы. Марина встала, спокойно закрутила ему руку за спину и выбросила из номера, пригрозив:

— Сунешься, челюсти переломаю, чтоб говорить не мог! Катись и больше даже близко не подходи! Не рискуй здоровьем.

Здоровенный крепкий мужчина в затемненных очках офигело смотрел на закрывшуюся дверь, потирая заболевшую руку. Он понял лишь одно — сунется к этой женщине и головы ему не сносить. Покрутил головой в пустом коридоре, не видит ли кто его позора и направился вниз, к главному врачу санатория, чтобы пожаловаться на пациентку. Но даже вмешательство главврача не могло ничего изменить. Степанова в самой резкой форме отозвалась о психологах и потребовала убрать от нее этого эскулапа, чтоб «не возникло соблазна набить рожу». Больше недоразумений не возникало. С остальными врачами Марина кое-как мирилась, хотя спецназовцы после каждого посещения процедур выслушивали ее недовольные речи.

Не смотря на холодный ветер постоянно дувший с залива, Марина подолгу стояла на берегу между сосен, смотря на обледеневшую гладь и бурунчики на далеком серо-синем просторе. Временами небо по цвету сливалось с гладью залива. Скрипели и шуршали над головой сосны. Черные камни торчали из снега, грея каменные спины под не ласковым редким солнцем. Перед глазами Степановой часто проносились видения таких же камней, но в Афганистане. Ее рейды по заснеженным горам. Она начала все чаще вспоминать горную страну и друзей.