— Иду над облаками, высота верхней кромки пять тысяч…

 — Я над точкой, — сообщает он, — захожу по системе.

Нас разделяет не более шести минут полета. Покрышкин произвел посадку, а я выхожу на посадочный курс, выпускаю шасси. Рычаг выпуска полностью утоплен, красные лампочки потухли, но зеленые, извещающие о выходе шасси, не горят.

«Как нарочно при начальстве!» — подумал я.

Продолжаю снижаться. Нажимаю на кнопку контроля, лампочки вспыхивают, сигнализация исправна, значит, дефект в шасси. Выпускаю их аварийным способом. Зеленые лампочки вспыхнули! Ах, какой же ты теплый и красивый, изумрудный цвет!

Выхожу под облака, впереди по курсу освещенная посадочная полоса. Вспыхнул луч прожектора, еще минута, и самолет покатился по металлическим плитам. Выключаю двигатель, а техник уже ставит трап. По трапу поднимается инженер полка Журавлев:

 — Разрешите получить замечания о работе материальной части? К какому сроку готовить машину?

 — Улетать буду завтра. Шасси выпускал аварийно, — говорю Журавлеву. — Генерал уехал?

 — Нет, около машины.

Самолет Покрышкина еще стоит на рулежной дорожке. Генерал наблюдает за полетами. Докладываю о прибытии.

 — Прилетел посмотреть вашу работу по скоростным целям, — говорит Покрышкин, — а завтра с утра проверю у тебя технику пилотирования в облаках и в закрытой кабине с отключенными приборами.

«Хорошо, что недавно тренировался в закрытой», — < подумал я.

Александр Иванович захотел посмотреть план полетов, и мы отправились на старт.

 — Думаю штурманов к тебе прислать, — сказал Покрышкин, — пусть перенимают опыт наведения на скоростные цели.

Полетами в эту ночь руководил Воскобойников, тот самый летчик, который долго пролежал в госпитале после аварии.

 — Как себя чувствуете, товарищ Воскобойников? — спросил Покрышкин, выслушав доклад.

 — Все в порядке, товарищ генерал, — ответил летчик, — подлечили надежно.

Судя по всему, Покрышкин остался доволен организацией полетов.

 — Как Воскобойников работает? — спросил он, когда мы ушли со старта.

 — Хорошо, — ответил я, — летает смело, полетами руководит уверенно.

 — Отличный летчик, — с удовольствием сказал Покрышкин. Он хорошо знал его, и сейчас ему понравилась работа Воскобойникова. — Новый командный пункт вошел в строй? — снова задал вопрос генерал.

 — Да уже перешли туда…

 — Не сыро? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — У соседей не то что сыро, а вода выступает. Строили хозяйственным способом, гидроизоляцию не сделали, теперь мучаются.

 — Такие работы надо поручать специальным строительным организациям, тогда будет толк.

«Газик» свернул с хорошей дороги и, подпрыгивая по засохшим комьям старой колеи, осветил фарами радиомачты командного пункта. Нас встретил командир полка. Последовал обычный доклад. На вертикальном планшете две красные линии тянулись навстречу черной, это перехватчиков наводили на скоростного бомбардировщика.

Покрышкин направился в индикаторную. Штурман в наушниках и с микрофоном в руке передавал летчикам поправки по курсу и скорости. Он старался последовательно вывести истребителей к цели с таким расчетом, чтобы они, не мешая друг другу, оказались в заданное время на исходной дистанции.

Штурман настолько увлекся работой, что со стороны казалось, будто он находится в кабине рядом с летчиком.

 — Кто наводит? — спросил Покрышкин.

 — Капитан Калганов, бывший перехватчик, три месяца как списан с летной работы по состоянию здоровья. Был отличным летчиком, теперь отличный штурман.

 — Вот и надо штурманов назначать из списанных перехватчиков, лучше их никому не понять эту работу.

 — Включить форсаж, — приказывает Калганов.

 — Выполняю, — отвечает летчик.

 — Разворот на курс девяносто пять, увеличить скорость…

Разворот заканчивается точно на курсе цели. Дистанция расчетная. Летчик докладывает, что цель обнаружил.

 — Уменьшить скорость на пятьдесят, — предупреждает Калганов.

 — Понял, — слышится короткий ответ. На экране индикатора быстро сближаются два светящихся пятнышка.

 — Закончить атаку, — командует штурман.

 — Атаку закончил, — передает летчик, отходя от цели.

Калганов наводит второго. Повторяются все манипуляции наведения, но уже с учетом изменений воздушной обстановки.

Вторая атака выполнена, истребители идут на посадку. Калганов устало вытирает крупные капли пота.

 — Лучше бы сам перехватил, — говорит он, — не могу спокойно наблюдать, за каждого переживаю. Хорошо, что характеры их знаю: одному — только успеешь дать разворот, как он уже выполнит его. А другой любит помедлить…

 — У ваших соседей все наведения с большим отставанием получаются, — обращается ко мне Покрышкин. — Разворот начинают, кажется, точно, а выходят из него далеко от цели.

 — Они, товарищ генерал, скорости не учитывают, — объясняет Калганов. — Дело в том, что при сближении с целью и выходе на ее курс истребитель летит как бы по гипотенузе, а бомбардировщик — по катету. Так вот, если перехватчик не будет располагать необходимым запасом скорости, то обязательно отстанет и после будет долго догонять цель.

 — Вот вы и расскажете все это другим штурманам, — говорит генерал Калганову. И, повернувшись ко мне, добавляет: — Обязательно пришлю к вам штурманов.

С аэродрома уехали далеко за полночь. Еще долго беседовали в гостинице: комкора интересовали многие детали, подробности подготовки летчиков. Он предупредил, что предстоят большие авиационные учения, надо к ним готовиться.

Утром из-за тумана полеты начались с опозданием. Когда остатки его унесло ветром, мы с Покрышкиным сели в двухместный самолет-спарку.

 — Разрешите запуск двигателя? — запрашиваю по радио.

 — С запуском подождать, — отвечает руководитель и бежит к нашему самолету. — Товарищ генерал, вас срочно к телефону, — докладывает он.

Покрышкин расстегивает ремни, снимает парашют и направляется к телефону.

«Что-то случилось», — мелькнула неприятная мысль.

 — Девятьсот первый, вам вылет отставлен, — слышу в наушниках.

Оказывается, пока мы ожидали погоду, у соседей взлетел разведчик. Когда он, возвращаясь, шел на посадку, аэродром закрыло волной тумана и самолет, проходя над деревней, зацепил плоскостью за трубу.

Покрышкин тотчас улетел к соседям. Провожая взглядом его самолет, инженер полка задумчиво проговорил:

 — Четверть века в авиации и не перестаю удивляться летчикам: один гибнет, другой тотчас взлетает, без раздумий и, кажется, без страха…

 — Товарищ командир, разрешите узнать, на какой час готовить самолет, — вдруг слышу голос Ткачука.

 — Откуда вы здесь, товарищ Ткачук? — спрашиваю в недоумении.

 — Приехал на попутных. Вы же шасси выпускали аварийно. Пришел домой, рассказал жене и начал собираться в дорогу. Думал, будет останавливать, а она сама говорит: «Правильно решил, поезжай. Когда ты заболел, командир к тебе в госпиталь приезжал, всех врачей на ноги поднял, поезжай ради бога». Пока ехал, весь самолет в памяти разобрал и собрал, все думал, что бы могло случиться? Сейчас машина исправна, все в порядке.

 — Через час вылечу, а вы после моего взлета на «як» садитесь, он летит на наш аэродром.

 — Вот это настоящий техник, — глядя на удаляющегося Ткачука, сказал Журавлев. — Я было хотел его сегодня по телефону поругать за подготовку самолета, а он сам тут как тут. Не повернулся язык делать ему выговор, тем более, что шасси не по его вине заело.

Через несколько часов я был уже на основном аэродроме. В штабе меня ждали очередные дела, которых опять немало накопилось. Потом с представителями исполкома горсовета мы решали, где ставить телевизионную вышку, чтобы не мешала полетам.

В конце дня начальник строевого отдела принес на подпись проект приказа о демобилизации одного солдата по ходатайству его отца.

 — Вы с ним говорили? — спросил я у начальника строевого отдела.

 — Никак нет… Но думаю, возражать не будет.