— Тоскует. И — ищет. Похоже, не верно ты поступаешь, княже.
— Может быть. Но ты же меня знаешь… Тут вот что ещё — хочу, чтобы каждый мужчина племени славов мог воевать. Как бы лучше сказать то? В старину все были воинами. Как срок наступал — отправляли человека в Слободу, где учился он всему до восемнадцати лет. Потом возвращался, и ещё два года доказывал, что достоин быть родовичем.
Крок сделал очередной глоток кавы, словно пожаловался:
— Вкусная она у тебя. У нас так не могут сварить… Ладно. Ты хочешь такой обычай возродить? Не поймут.
— Не поймут. Если по-старому возьмёмся. Есть идея иное сделать. Словом, как шестнадцать вёсен отроку стукнет — так пусть идёт на службу Державную. Четыре года. И пока не отслужит весь срок, то никаких должностей занимать не может в государстве, и даже жениться он не имеет права.
Тайник заскрипел:
— Охо-хонюшки… Задумал ты верно. Но народ то… Поймёт? И так слухи ходят, что слишком много ты власти забрал…
— Мало! Если так говорят. Ещё вот что послушай — как я понял, связь наша со Старыми землями оборвалась после гибели Арконы?
— Как мне донесли — выжжен весь остров. А кого мы не вывезли, всех…
Сделал жест, означающий смерть. Князь опустил голову:
— Надо нам знать, что на Старой земле происходит. Соглядатаев туда послать. И не только на Русь, и прочие славянские земли, но и в Европы всякие. Пусть живут там, как местные подданные. Собирают сведения нужные, ничем принадлежность к нам не выдавая.
— Дело нужное, княже. Но… Как? Даже со славянами старыми мы на разных языках теперь говорим. Посланцев наших сразу разоблачат.
— Значит, языки[38] нужны. Через них и нравы, и обычаи, и речь изучим.
— Так может, княже, и не стоит нам людей на гибель посылать вообще? Да и, к тому же, уедут люди навсегда, почитай. Родных и землю свою больше никогда не увидят. Как можно такое совершать? Я не согласен.
Оба замолчали, задумавшись. Потом Ратибор нехотя признал:
— Прав ты. Не стану спорить. Но нужны нам сведения оттуда. Если ты говоришь, что можно пленниками обойтись — пусть так и будет. А коли через них удастся и связи наладить — ещё лучше.
Тайник кивнул в знак согласия.
— Лучше не придумать. Так и сделаю. Корабли дашь?
— Сколь надо, столько и возьми.
— Тогда скоро и пошлю. И люди у меня есть для такого дела подходящие…
— Про городки не забудь. И границу на Полудне. Нам те земли ещё лет сто не освоить. Но защита нужна. Так что…
— Сделаем, княже. Обязательно сделаем. Нынче же и пошлю людей.
Поднялся с лавки, прошёл к двери. Но, уже выходя из горницы, обернулся:
— А насчёт жёнки ты, всё же, не прав, Ратибор…
…Прав, не прав — моё дело. Да, нравится она мне. И сердце по ней болит, и душа не на месте. Но раз отвергла меня — то так и быть. Может, она меня ищет лишь потому, что деньги посчитала, спохватилась, что богатство уплыть может. Теперь вот и старается узнать, можно присвоить казну, или нет… Князь ворочался на мягкой постели, не в силах заснуть. Что за ерунда? Из-за какой то… Утром встал злой, разбитый, не выспавшийся. Правда, ни на кого не накричал, ни на ком свою злость не сорвал. Оседлал коня, и поехал в городок военный, что недалеко от Славгорода находился. Всего то верстах в пятнадцати. Выехал из города, припустил во всю мочь, только ветер в ушах засвистел. На повороте едва жёнку не сбил, успел рвануть повод в сторону, конь захрапел, но подчинился, чудом удержавшись на ногах, промчался дальше. И лишь тогда осознал, что это Купава была… Видимо, в тот же городок и направлялась. Пятнадцать вёрст? Да ещё пешком? Этак, весь день пробродит, и явившись домой, свалится без задних ног, а ещё — скотина, хозяйство… Совсем ведь по миру пойдёт, дура баба!.. Первым движением было натянуть поводья, осадить коня и вернуться назад, забрать её в седло, обнять, признаться… Вторым — неуёмная гордость: он же князь славов! Самый сильный, самый могучий, самый… Словом, самый. Именно. И его отвергла какая то там… Спохватился, что гордыней обуян. Грех… Не пристало ему… Тем не менее, лошадь остановил. Вынул из мешочка кольчужную сетку, что положена к доспеху конному, тщательно пристегнул к шлему. Про себя выругался — жарко уже. Накалился металл. Щёки обжигает. Ладно… Потерпит… Развернул коня, не спеша поехал назад… И верно, Купава. Раскраснелась от жары, но шагает бодро. Подъехал к ней, остановилась. Замерла. Подняла голову, смотрит вопросительно. Голос изменил, спросил:
— Кто ты, и куда идёшь, женщина?
Не испугалась, ответила смело:
— А кто ты таков, путник, что смеешь спрашивать?
— Я — Князь Славов. Ратибор.
Вот теперь поняла… Отшатнулась, склонилась в поклоне, потом, выпрямившись, опустила гордый только что взгляд, ответила тихо:
— Из Арконы я, батюшка. Из поселенцев. Иду в град военный, ищу своего суженого, коего обидела ненароком, да теперь не могу найти и прощения вымолить…
Чуть качнулся вперёд князь, протянул руку. Та не поняла, отшатнулась, он снова заговорил:
— Садись ко мне спереди. До городка ещё десять вёрст. А тебе назад вернуться надо.
— Как же, княже… Не стоит… Добрые люди подберут, ежели поедут…
— Подберут. Но вряд ли кто сегодня тебе по пути попадётся, женщина. Нынче городок на учения военные вышел. Так что ни обозов сегодня, ни торговцев не будет. Садись.
…Несмело взялась, легко выдернул её наверх, усадил перед собой, лошади не понравилось, захрапела, попыталась укусить дополнительный груз. Ахнула Купава в испуге, да перехватил Ратибор движение, подставил сапог, сталью прошитый. Жеребец сообразил, что делать такого не стоит. Особенно, когда удила нежные губы рванули до крови. Подчинился, хотя и не очень то довольный. Затрусил рысцой. Женщина заёрзала, сползать начала. Да тут ухватил Купаву князь рукой левой за талию, к себе прижал. Та рванулась было, но тут конь хода добавил. Затихла женщина. А жеребец помаленьку скорость набирает. Наконец решил, видимо, что столько хватит. Пошёл ровной рысью. А наездники его молчат… Долго ли, коротко ли — вот и град показался военный. Домики аккуратные, из обожжённого кирпича сложены. Дорожки каменные, деревья. Подъехал князь к строениям, часовые выскочили, а он женщину, не спрашивая, под бока подхватил, да на землю опустил, не слушая благодарностей вновь коня тронул. Князя то сразу пропустили, благо, кто из воев его не знает? Чай, каждую седьмицу по разу, а то и чаще наведывается. Все воинские лагеря в округе объезжает. Смотрит, что и как везде… Словом, проехал внутрь, а Купаву остановили. Пока коня у коновязи ставил — краем уха разговор слушал. Та спрашивала о старшине воинском с жёлтыми глазами, да родимом пятне на спине… Всё, как Крок говорил…Защемило грудь, едва удержался… Но смог себя пересилить. Прошёл мимо, маски кольчужной не снимая…
…- Был у нас такой, Ратибор Соколов… Старшина воинский. Да отправился он по указу княжьему добровольно на границы Полуденные с людоедами.
— Ох…
Обернулся — а она на земле сидит, по ней кулачком бьёт, и слёзы градом… А внутри обида — вместе ехали, и не узнала. Не подсказало ей сердце. Значит… Развернулся, подошёл к ней. Руку протянул вновь, помогая подняться. На этот раз чиниться не стала. А он маску медленно отстегнул, и когда у той глаза округлились, сурово сказал:
— Нечего тебе по городкам ходить, женщина. Уехал твой старшина из Славгорода. Навсегда. Не ищи больше его. Поняла? Таков тебе княжий приказ.
А она руку свою за запястье укусила, чтобы удержаться, не броситься ему на шею… Потом ровным голосом произнесла, хотя видно было, что каждое слово ей сердце рвёт:
— Благодарю тебя, княже, за милость твою… Значит, не велишь искать?
— Не велю.
Обернулся к часовым, распорядился:
— Пусть тележку запрягут, да доставят женщину до дома.
— Сделаем, княже.
Отвернулся, пошёл к дому, где командир отряда размещался, а спину её взгляд пуще солнца жгёт… Всё. Хватит. Теперь то точно убедился, что не она… Не она та единственная, что ему Богами суждена. Дед ему рассказывал, что со своей женой как встретился, так и не расставался больше. Отец мать на расстоянии чувствовал, и она его. Здоров ли. Жив ли. Всё ли в порядке. Одно дыхание на двоих у них было. Одна душа. Единое сердце. А тут… Если лада[39] рядом с тобой едет, да ещё и обнимает, а ты его узнать не можешь, сердцем не почувствуешь, что это он, твой человек, то значит, не судьба…