«I'd rather be» — ввод, — «A pecker» — ввод, «Than a» — от необходимости придумать что-нибудь подходящее длиной в один слог избавляет Шварц, жмущий ввод третий раз. На экране мигает красный циферблат, декан что-то быстро печатает, длинное и на память.
— Из морановских ухищрений тоже неплохие курсовые получались, — хмыкает. — Вот и все.
Шредер жадно чавкает. Шварц неодобрительно качает головой, потом запихивает папки обратно в сейф, захлопывает его и быстро крутит колесико. Хлопок, треск, отвратительная вонь нагретого металла.
— А все копии — подделка… — заключает Анаит.
— И оригиналов больше сохраниться не могло. Мы уничтожили все. Все-все. Все остальное, что ни найдись — сплошная фальсификация…
Какой хороший был рабочий кабинет. Соразмерный, продуманный, внушающий доверие. Выпотрошили и набили потроха смесью серы и селитры…
— А почему ваша служба безопасности ваньку валяет? Мы здесь минут семь уже.
— Она не валяет, она распоряжений ждет. От уполномоченных лиц. Каковыми являются ректор, первые два проректора, комендант, его заместитель, дежурный офицер и дежурный преподаватель — сегодня это, кстати, я.
Второй — и последний — шкаф урчит от изжоги, содержимое превращается в мелкий пепел.
— А кто второй проректор?
— Она занята, за студентами смотрит. Что-то они там затеяли, — Шварц улыбается как блудливый кот. — Но нам пора, королева. В канцелярии документы не такие интересные, мы лично наблюдать не будем.
Один раз — случайность, два — совпадение, три — вражеская деятельность. Старая максима… Дьердь ее повторяет при каждом удобном случае. Старая — и в корне неверная. Когда тебя будит сигнал тревоги — и ты выпадаешь в серый ночной мир, полный звона и беспокойства, ничего не понимая, потому что не подберешь в нынешней ситуации более бессмысленного действия, нежели полночный взлом, а сканер на двери нервно пульсирует красным и отказывается считать твой пропуск… и дверь приходится открывать с домашней машины вручную, а зуммер звонит и не отключается, сообщая фиоритурами о том, как двигаются и что делают взломщики… а платформа лифта застряла на верхнем этаже, а в замке разблокировки не поворачивается ключ и из шахты дует какой-то слишком холодный для отапливаемого здания ветер, подсказывающий, что пользоваться лифтом не следует, даже если он вдруг очнется и передумает, а нижний выход с пожарной лестницы заблокирован… вражеская деятельность началась раньше, когда чьи-то студенты, утром будет легко выяснить, чьи, под предлогом учений устроили здесь этот цирк. Без злого умысла, напоминает он себе, скорее всего, без злого умысла.
В общем-то, и не в первый раз. Каждый год не обходился без сюрпризов и шуток. Нет ничего хуже, чем в питомнике юных резвых крокодильчиков — будь то учебка ССО или университет, — показать себя человеком без чувства юмора и уверенной снисходительности к шуткам. Приходилось терпеть и посмеиваться. Но не в этот раз, не в этот. Шутки в осажденном городе называются диверсиями.
Он знал по опыту прошлых лет, а если покопаться в памяти — и с другой стороны, со стороны курсанта-шалопая, — что сейчас за ним наблюдают два десятка глаз, если не больше, и старательно сдерживался, натыкаясь на длинную цепочку неприятностей. Лампа в холле, включавшаяся при открытии двери, лопнула с оглушительным треском. Значит, пол — скользкий, и, скорее всего, вдоль стенки. Это просто игра, дурацкая, неуместная игра — и, наверное, в кабинете то же самое. Но вот этих нарушителей, числом двух — Моран подозревал, кто бы это мог быть, — ждут уже серьезные неприятности.
В коммуникаторе прорезалась Саша.
«Не спишь? Тревога… а-а-а, ну конечно же. — Уж Лехтинен-то не нуждается в объяснениях. — Я зайду где-то в течение часа. Может быть, не одна.»
Вот после этого настроение полковнику окончательно не испортила даже заледеневшая горка на месте крыльца, выдавшая Коптов с головой. Это для них до сих пор страшнее замерзшей воды зверя нет. А мы тут пройдем. Не те наши годы. Сашу он знал от сотворенья мира и мог собрать и разобрать как пистолет. Если она вдруг звонит ночью — спит он или не спит, да еще в гости напрашивается, значит, наклюнулась у нее серьезная победа и собирается она этой победой гордиться и хвастаться. Нос ему утирать. Конечно, наедине, как и положено лояльному коллеге. И пусть. Ее победы — наши победы.
Дорожка светилась белым — ночью выпал снег. Фонари никто не отключал, но осторожность не помешает. Можно было вызвать карт. Можно было предупредить службу безопасности или своих людей… но проректор, не способный справиться с двумя старшекурсниками — гнать надо таких до самой Антарктиды, пешком.
Под снегом был лед, скорее всего — натуральный, наверное, вчера не обработали дорожки, территорию обслуживать нам некогда, зато на шалости время найдется… Полковник огляделся, не видит ли кто, а видели, конечно — оттолкнулся и с удовольствием, насвистывая, катился метров десять, пока лед не перешел в асфальт. Если кто-то не помнит, что он здесь, в Новгороде, вырос, что он еще далеко не стар, в хорошей форме — самое время вспомнить. Но удовольствие, меж тем, было подпорчено уже самим подъемом в темноте, по тревоге. Он старательно подавлял негодование, а оно не подавлялось, только сжималось и накапливалось.
Пустая аллея. Зато у дверей административного корпуса — маленькая толпа, какую могут создать всего два всполошенных человека. Коменданта, который только что прибежал, надо гнать. За вот эту вот пижаму под пальто и челюсть на груди. Майора Каменева гнать не надо: прибыл вовремя и имеет подобающий вид. Замкоменданта изволит отсутствовать? Поскользнулся или в лифте застрял? А где остальные?
— Там работает пожарная система. — сообщает Каменев.
— Что там работает? — я их не выгоню…
— Черный ящик здания зафиксировал три микровзрыва, предположительно в вашем кабинете. Огнетушители включились автоматически.
— А дальше черного ящика сигнал не пошел, потому что кабель был к тому времени уже перерезан, — закончил Моран.
Глупость какая-то… не думают же они вывернуться, списав большую часть повреждений на воду и пену?
Это уже не нарушение университетского кодекса и не административное правонарушение, это самая натуральная уголовщина. Пожарная система… порошковые гасители, запас у них на 15 минут, специально выбирал хорошие и надежные. Надо было предусмотреть, фокус-то подлый, но не слишком сложный. Только вот не слишком ли сложно все вместе?! Не слишком ли много рук и мозгов тут задействовано?
— Где Шварц?
— В здании, — пожимает плечами Каменев. — Видимо, дежурил.
Три микровзрыва и кабель. Взлом — ладно, кого в университете пугал взлом. Но вандализм это другое дело. А парочка не дошла до той стадии, когда ради мелкой пакости ломают себе жизнь. За темными стеклами что-то шевелилось, работала умная автоматика. Не менее умная автоматика внутри полковника сама сделала пять шагов в сторону, нащупала в кармане комм, нажала кнопку.
— Саша, — сказал он в наушник, — что у тебя там был за сюрприз? Я не могу пока войти в здание — у меня что-то взорвалось в кабинете.
— Сорок минут назад, — ответили ему, — мне позвонил Максим Щербина и попросил проверить, не находится ли на территории кампуса некто Васкес.
— И? — нетерпеливо рявкнул Моран. Эти бабы с их любовью к драматическим паузам!..
— Судя по всему, находится. Я ищу. Никуда голубчик не денется, — пообещала Саша.
Может быть, не денется. Может быть, и не собирается деваться — а уже сделал все, что хотел. Моран впервые подумал о том, что взрывать могли не мебель и не бутафорские хлопушки с краской или газом, а несгораемые шкафы. С документами. И компьютер? Это была короткая мысль; следом — как за трассером, — несся длинный яркий хвост. Ответная любезность, значит? Позвонил и сообщил — и заодно предупредил, что следит за посланным? Или еще более хитрая провокация? И кто, кто, кто помогал им изнутри?!
Он чувствовал, как кровь пузырится и булькает, вскипает в сосудах, как при кессонной болезни. Умираешь, умираешь и никак не умирается тебе. Гнусное, дамское расстройство… Декомпенсация, говорили врачи, последствия контузии. Моран знал, что с контузией все как раз вышло просто, прилетела граната-лягушка, ахнула, и мир еще три дня был белым. А нехорошее началось за дни и дни до гранаты — из-за тумана и людей, гибнущих в тумане.