— А что вы должны объяснить?

На слово «должен» хорошо становится ударение. Спрашиваешь «что», а слышно «почему». Почему должен, почему объяснить, почему мне, почему сейчас.

— На дворе прекрасная темная октябрьская ночь, самое время отправиться на прогулку с дамой, даже если у дамы нет метлы.

— Вы так уверены, что дама согласится? — госпожа Гезалех вытягивает ноги. Узкие ступни, длинные пальцы. Госпожа инспектор была задумана Творцом, чтобы служить музой художникам и поэтам. Вот и служила бы музой.

— Процентов на девяносто пять. Вы же заметили, у нас образовалась неприятная дыра. Моран, конечно, слетит птичкой. Но возникнет вопрос — почему все молчали в последние два года. Особенно студенты. И когда его спросят, птичка наша споет такое, что этот рестийский компаньеро герильеро окажется слишком оптимистичен. Ну, кроме конца света и поиска иезуитов под кроватью.

— Я верю, что он может многое рассказать. Но я думаю также, что и я уже способна рассказать многое. Особенно о том, что вы делаете с вашими студентами. Меня совсем не удивляет, что они молчали. И после того, как я, например, закончу свой доклад, это не будет удивлять никого… впрочем, слушатели не менее твердо усвоят, что изменения обратимы. Тем более, что это правда.

— Да, конечно. Но то, что вскроется, и то, что наплетет Моран, а он же будет защищать, что понастроил, отстаивать методики, и то что скажете вы, все это по сумме перекроет кислород всем выпускникам за десяток лет. Тем, кто этого не заслуживает, в том числе.

— Я только что сказала полковнику, что в нашем нынешнем мире не может быть такой вещи как компромат на Сообщество Иисуса… но это правило работает не только для нас. Для вас тоже.

Совершенно не вяжутся милое точеное лицо, поворот головы — и слова. Хорошая вещь, прекрасная головоломка.

— Даже если вы сможете доказать, господин декан, что на студентов и на Ученый совет оказывали давление… то уже я не могу себе представить худшего обвинения для людей вашей профессии. Кому нужны специалисты по безопасности, которых можно шантажировать десятилетиями?

Шварц хмыкает, с трудом удерживая улыбку — но губы так и ползут к ушам.

Хотя учебное заведение, которое может одновременно сопротивляться давлению изнутри и снаружи — уже, пожалуй, будет иметь слишком сильную репутацию и в нынешнем Совете, а крайности в данном случае сходятся как два конца удавки. Скользящим узлом.

— Какое наслаждение беседовать с умным человеком, госпожа Гезалех. Я как раз и собираюсь уничтожить все эти шкафы и терабайты компромата. Не потому что страшна его суть, а потому что не нужно, чтоб его вообще разбирали. Тут господин Моран практику устраивал СНОвцам, знаете ли. На подручном материале. Если студент не понимал и делал — плохо, и если понимал и делал, еще хуже, так? Некоторым эта практика может выйти боком много лет спустя, вы же знаете наше общественное мнение, а уж взгляды Совета…

— И вам нужна спутница и свидетель… но ведь не только же?

Свидетель нужен — чтобы все прочие не подумали, что я могу и сам воспользоваться этими сведениями. Но не только…

— Гулять ночью в одиночку — неприлично. А кроме того, на территории кампуса есть несколько человек, которые относятся к этим шкафам и терабайтам серьезно. И один из них — Моран.

— Сундук в утке, утка в зайце, заяц в яйце, яйцо на дубу. Вы намерены предупредить его?

— Моран, конечно, завхоз, но не вовсе бездарь. Сам узнает.

Дама склоняет голову к плечу, пытается достать ухом плечо, потом другое, и слегка хрустит позвонками. Смотрит пристально, ровно… женщины так смотрят очень редко. Лехтинен, и то только иногда, и никогда — на Морана.

— Скажите уж прямо, вы хотите чтоб Моран называл Землю круглой, а воду мокрой — а ему все равно никто не верил.

Вряд ли она в меня влюбится. А то я бы в нее… попробовал.

— Говорю прямо: да, хочу. Это не очень справедливо, но справедливость — дело другого ведомства. А мы занимаемся исключительно милосердием.

— Скажите, а почему именно отсюда? — спрашивает Анаит. Проникновение в кабинет господина и.о. ректора отдает драматизмом. Такое впечатление, что Шварц со Смирновым оба стояли у колыбели Максима, как два недобрых фея.

— Все достаточно просто. У нас здесь, как видите, автономный компьютер, не включенный в университетскую сеть. К тому же оборудованный ключами. — Шварц словно лекцию читает, улыбается и тычет линейкой вместо указки. — К сети он подключается по отдельному каналу, через спутник. Ну проще же влезть физически. А одна не очень широко известная, но надежная винландская фирма специализируется на хранении и защите информации, обеспечивая возможность полного дистанционного ее уничтожения. С физическим носителем, — предупреждает вопрос лектор. — Включайте, я пока со шкафами разберусь. Сейфы, понимаете ли, как в пятнадцатом веке… — стонет он. — Завхоз, ну завхоз же!

— А почему все это здесь, а не у него дома? — спрашивает Анаит. Почему завхоз, ей уже объяснили по дороге. Также как и смысл слов «последние два года», описав некоторые особенности карьеры Морана.

— В силу характера. Home is where the heart is… — вполне мелодично напевает Шварц, лихо разбираясь с замками сейфовых шкафов.

Где будет охрана, сигнализация и прочие способы защиты от проникновения, декан внятно не объяснил, но сказал, что он тоже проводил «гхм, лабораторные работы», да и в целом «не чай они тут пьют все-таки на факультете».

Они бы так с покойным мистером Личфилдом лабораторные работы проводили, что ли? И еще немножко с Джоном — не мог же он не знать, не мог!

— Идеально защищенный компьютер — мертвый компьютер… неужели на этой территории кто-то так наивен?

— Ах ну что вы… — шшурх-шшурх, — просто извне эта машинка на самом деле никак не включается, а проникнуть в этот кабинет постороннему почти невозможно, а своему — очень трудно сделать это незамеченным. Тут у нас и детекторы массы в полу, тут у нас и луч на стеклах, прослушка опять же… кстати, достаточно небанальная. А если вы сядете в кресло, садитесь, садитесь, так читать удобнее, то пойдет еще один сигнал.

— Кто спал из моей кружки…

— Да, — перед ней на стол ложится несколько папок. — Вот вы спрашивали, почему никто не жаловался… это часть ответа.

Камеры, запись, грядущий разбор — Анаит об этом всем предупреждена. Приходится положиться на то, что Шварц отобрал папки, и никому гласность серьезно не повредит. Или хотя бы повредит кому надо.

— Я, такой-то, второй курс, группа, личный номер, отказываюсь от выполнения задания по причинам этического порядка. Недопустимо… личное пространство… корпоративные интересы…

— Это Ленка Янда, первая зараза на общевойсковом, а это начало карьеры, так сказать. Смотрите дальше.

Жалобы, жалобы, жалобы… Дисциплинарные нарушения. Экспертиза. Витиеватые пустые формулировки. DИjЮ vu просто. Обидела девушка господина полковника. А господин Шварц девушку разрекламировал, поверим, что невзначай.

— Смотрите, смотрите.

Другая папка. Некий преподаватель. Любвеобильный, судя по всему преподаватель — ну, это-то жизни ему не испортит, не педофил же, но это компромат на тех, кто вот это все… снимал, записывал, фиксировал. Гадость какая!..

— А документы о том, что это учебные задания, они в какой-нибудь папке есть?

— Нет, дражайшая госпожа инспектор… возможно, эти листы хранятся отдельно, но я, увы, не видел ни одного. И не знаю никого, кто видел. Задания давались устно, под одностороннюю запись. Эти записи должны бы храниться в соответствующей папке административной секции… в электронной форме. Их там нет. И вы же знаете, как легко подделать аудиозапись.

Не просто компромат… уничтожающий компромат.

Вряд ли Моран думал об этом так. Но что он думал, можно будет узнать у него, потом.

— Так, — говорит Шварц чуть другим тоном. — Щелкните по дятлу.

— ?! — А, вот. В углу экрана значок с дятлом.

— И три раза введите любую чушь, я потом… Я пока тут начну. Часики-то тикают.