Он мягко рассмеялся.

— Ребенком я много бегал нагишом. Когда стал взрослеть, то начал понимать, что я голый. Кажется, именно тогда я и подумал, будто что-то может схватить меня за пах, а с некоторых пор это стало необыкновенно важно. Набедренная повязка, оставляя меня почти нагишом, тем не менее предохраняет моего маленького петушка.

— Не такой уж он и маленький, — хмыкнула Лиз.

— Но в те времена был маленьким.

— Ты, как я вижу, совершенно не удивился, услышав про Джимми.

— Бак Моусес уже рассказал мне.

— Мне почему-то кажется, что это не аллигатор. Я хочу сказать, что, даже когда он кинулся на меня в тот раз, у меня не было подозрений, что он людоед.

— Понимаешь, Голиаф — нечто особенное. У него практически нет опыта общения с человеком. Думаю, для него люди — та же дичь, только чуть большего, чем обычно, размера.

— Бак сказал, что аллигаторы не выходят на сушу, чтобы напасть на жертву, это правда?

— Не думаю, чтобы кто-нибудь знал это наверняка. Во всяком случае, среди живых людей.

— Считаешь, он действительно двадцать футов в длину?

— Да. Как-то, не помню где, я прочитал, что самый большой гатор в Соединенных Штатах жил в Луизиане в прошлом веке. Его обнаружили только потому, что он был очень старым и вылез на берег умирать. Не думаю, чтобы теперь аллигаторы смогли достичь таких размеров. Люди убивают их прежде, чем они доживают до преклонного возраста. Одному Богу известно, сколько лет Голиаф живет в этом озере, сто? На него никто не охотится, и вдоволь всякой дичи. Не удивлюсь, если он окажется самым большим из живущих ныне аллигаторов.

— А откуда ты знаешь, что он — это он? Ты что, проверял?

— Самки аллигаторов не вырастают до таких размеров.

— Почему, как ты думаешь, он напал на Джимми?

— Может быть, Джимми слишком близко подошел к его потомству?

— Это как раз то, что сделала я в тот раз, когда он на меня набросился. Тогда я попыталась сфотографировать маленьких аллигаторов.

— Перед тем, как он на тебя напал, ты слышала вот такой звук?

Из горла Кейра вырвался тонкий вибрирующий писк.

— Да! Именно такой! Откуда ты знаешь?

— Так пищат потревоженные маленькие аллигаторы. Услышав их писк, папа или мама стремглав кидаются на помощь. Готов спорить, что это был последний звук который слышал Джимми, за исключением собственных криков. Надеюсь, бедный Голиаф не отравился, отведав столь ядовитое блюдо.

Кейр усмехнулся своим словам.

— Как можно так говорить о нем? — пьяным голосом упрекнула его Лиз. — Он был человеком, а теперь его нет в живых! Ради всего святого, он же твой кузен!

— И что из этого? — с чувством произнес Кейр. — Если бы Джимми начал делать по-своему, он изнасиловал бы весь остров; он бы застроил его большую часть домами и заасфальтировал остальную, поверь мне. Наш остров был бы похож на Хилтон Хэд и многие другие острова, которые удалось прибрать к рукам деловым людям.

— Однако он не смог бы этого сделать, — возразила Лиз.

— Наверняка смог бы. Дед не написал завещания, а это как раз на руку Джимми.

— Но он его составил!

— Ты не знаешь, о чем говоришь. У деда постоянно было предубеждение к составлению завещания; всякий раз, стоило кому-либо упомянуть о нем, он сразу же выходил из себя, начинал метать громы и молнии, грозил всех нас оставить без наследства.

— Ангес составил завещание. Я знаю это доподлинно, потому что расписалась на нем как свидетель. Он сказал, что завещание написано таким образом, что лишает Джимми малейшей возможности развернуть хоть какую-либо деятельность на острове.

Кейр склонился вперед, положив голову на руки.

— О Боже, я не могу в это поверить, — проговорил он и разразился смехом. — Итак, бедный старина Джимми умер ни за что, ни про что; так, прекрасный обед для прогуливавшегося аллигатора и его потомства. О Господи! Вот так шутка над ним! Вот так шутка надо мной!

— Над тобой? Что ты имеешь в виду?

Кейр продолжал истерично смеяться. В его смехе сквозило отчаяние и безысходность. Его смех действовал на нервы Лиз.

— Прекрати! — воскликнула Лиз, с размаху шлепнув Кейра по затылку ладонью. — Заткнись!

И она ударила его еще раз.

Кейр выпрямился и глубоко вздохнул.

— О Боже! — жалобно простонал он.

Повернувшись, он обнял Лиз за талию, положил голову ей на колени и крепко стиснул в объятиях.

— Человек, влюбившийся в тебя, патетическое создание.

Он вздохнул.

— Он не способен любить, не разрушая чего-то другого. Любовь и разрушение — это единственное, на что он способен.

Лиз склонилась над Кейром, опершись щекой о его плечо.

— Ш-ш-ш, — произнесла она успокаивающе. — Ты сам не знаешь, что говоришь.

Ей хотелось, чтобы он замолчал; были такие вещи, о которых ей не хотелось ничего знать. Вытянувшись на диване, Лиз положила голову Кейра себе на грудь.

— Ш-ш-ш, — мягко проговорила она. — Ты не обязан ничего мне рассказывать. Я люблю тебя, кем бы ты ни был и что бы ты ни сделал.

Она гладила его волосы до тех пор, пока «бурбон» и тревоги прожитого дня не одолели ее. Лиз уснула в объятиях Кейра.

Глава 36

Через двадцать минут после звонка Ли Уильямс прибыл в аэропорт «Декалб-Пичтри», самый обычный аэродром, расположенный в северной части Атланты. Миновав главные ворота, впереди перед собой он увидел то, что искал — две полицейские машины, скорую помощь и фургон ребят из криминалистической лаборатории, стоявшие около стоянки машин, отделенной от шеренги одномоторных самолетов полосой еловых посадок. Свернув на стоянку, Ли остановил машину около «скорой помощи». Прибывшие служебные машины, как показалось Ли, окружили белый «фольксваген джетта». Рядом молча стояла кучка людей, ждали его.

— Ну что, теперь можно вскрывать эту машину, Ли? — спросил Майк Хопкинс из криминалистической лаборатории.

— Одну минуту.

Медленно Ли обошел вокруг «фольксвагена»; на кузове машины то там, то сям виднелись следы темной пудры, с помощью которой криминалисты пытались отыскать и снять отпечатки пальцев. Ли заглянул внутрь салона. На заднем сиденье в пластиковом пакете лежала униформа медсестры, на переднем — женская сумочка из натуральной кожи. Ни одна женщина умышленно не оставит своей сумочки на самом виду. Больше в салоне ничего не было видно.

— Хорошо, — сказал Ли, — вскрывайте багажник.

Обойдя машину, он встал чуть поодаль, наблюдая, как полицейский подбирал ключи к замку. Уильямс старался дышать размеренно, неторопливо.

— Вот и готово, — произнес полицейский, поворачивая ключ в замке багажника.

В полной тишине крышка медленно поползла вверх. Собравшиеся вокруг машины невольно поморщились от ударившего в нос тяжелого запаха.

Хопкинс шагнул вперед, заглянул в багажное отделение и принялся говорить в зажатый в руке диктофон:

— Жертва обнаружена в багажнике «фольксвагена джетта» выпуска 1989 года, зарегистрированного на ее имя. Тело находится в неестественном положении, что дает основание сделать предположение, что смерть наступила до того, как тело положили в багажник; присутствует умеренный запах разлагающейся ткани. Тело жертвы полностью обнажено и холодное на ощупь.

Проделав ряд манипуляций с рукой, а затем с ногой погибшей, Хопкинс продолжал:

— Трупное окоченение отсутствует.

Хопкинс отошел от машины, уступая место фотографам.

Уильямс приблизился к нему.

— Когда?

— Более точно смогу сказать позже.

— Ориентировочно?

— В выходные. Вероятно, в субботу.

— Ее изнасиловали?

— Пока говорить об этом преждевременно. Хотя, могу заметить, что жертвы насилия редко находят полностью обнаженными.

— На всякий случай, чтобы ты имел в виду: в четверг у нее был половой контакт с одним парнем. Он мог обойтись с ней довольно грубо. Посмотри, сможешь ли отделить прежние повреждения от полученных в момент смерти.

— Спасибо за полезную информацию.