Мы зашли выпить по чашке кофе. Сидели за одним из вынесенных на улицу по случаю хорошей погоды столиков, разговаривали. И вдруг она задумалась, помешивая ложкой в своей чашке, а потом вдруг сказала:

— Какой же это ужас — то, что произошло с тобой! То есть с той твоей парой. Начать день, как обычно, даже не подозревая, что через несколько часов их жизнь оборвется, и оборвется так жестоко! Потому что я думаю, что ее жизнь тоже оборвалась в тот день. А если и не оборвалась, то, по крайней мере, остановилась надолго, и сомневаюсь, что она оправится когда-нибудь от удара. Идиотская смерть! Случайность, невезение. Люди, которым выпадает на долю пережить такое, потом всю жизнь мучаются вопросом: "Почему это должно было произойти именно с ним? Почему именно со мной? Ведь в этом городе живут миллионы?" Знаешь, я уже давно разлюбила Саверио, но, если бы с ним случилось что-нибудь подобное, я, наверное, не пережила бы. Не потому, что не смогла бы вынести боль утраты, — просто я чувствовала бы себя так, словно меня выбрали в жертвы, назначили и мне срок, словно кто-то решил мою судьбу и решения уже не изменит. Ты понимаешь, о чем я?

Она была замужем за итальянцем — бездельником и пижоном, сидевшим у нее на шее, которого она давно уже едва выносила и терпела только из-за детей. И еще благодаря любовнику, который звонил ей каждый день и говорил сальности и с которым она иногда (очень редко, потому что он тоже был женат и у него тоже были дети) встречалась. И еще ей снился по ночам один писатель. Не толстый Кортесо, конечно, и не отвратительный (во всех смыслах) нахал Гарай Фонтина.

— О чем это ты? — удивилась я.

И тогда она мне рассказала или, лучше сказать, начала рассказывать, удивляясь тому, что я ничего не знаю и только потрясенно ахаю. Мы уже опаздывали, а ее положение в издательстве было гораздо менее прочным, чем мое, и потому она не хотела рисковать: достаточно сказать, что Фонтина невзлюбил ее и то и дело жаловался на нее Эжени.

— Так ты что, даже газет не видела? Там и фотография того мужчины была — лежит прямо на земле, весь в крови. Я не помню, какое было число, поищи лучше в интернете, найдешь наверняка. Его фамилия Девернэ. Оказывается, он был из тех Девернэ, которым принадлежит "Девернэ Филмз", дистрибьюторская компания. Помнишь, в кинотеатрах мы столько раз видели: "Девернэ Филмз" представляет.."Обо всем узнаешь. Кошмарная история! Волосы дыбом встают! Не повезло бедняге. Если бы я была его женой, с ума бы сошла.

Вот так я впервые услышала его фамилию, точнее псевдоним.

В тот же вечер я набрала в поисковике "Смерть Девернэ" и тут же нашла то, что искала. Это были сообщения нескольких мадридских газет. Оказалось, на самом деле он был не Девернэ, а Десверн — я подумала, что, наверное, когда-то семейство Десвернов, начав бизнес, связанный с выходом на широкую публику, решило слегка изменить свою каталонскую фамилию, чтобы облегчить ее произношение для тех, чьим родным языком был испанский. Или для того, чтобы каталонцы не ассоциировали ее с селением Сан-Жюст-Десверн, которое мне было хорошо знакомо, потому что там находились склады многих барселонских издательств. А возможно, они просто хотели, чтобы название компании звучало как французское — в то время, когда была основана компания (в шестидесятых годах или даже раньше), у всех еще было на слуху имя Жюля Верна, и все французское было в моде, не то что сейчас, когда на экране кривляется лысый Луи де Фюнес.

Я узнала также, что семейству Девернэ принадлежали несколько кинотеатров в центре города и что после того, как эти кинотеатры стали один за другим закрываться и превращаться в торговые центры, компания сменила профиль и сейчас занимается в основном недвижимостью — не только в столице, но и по всей стране. Так что Мигель Девернэ был гораздо более состоятельным человеком, чем я думала раньше. Мне стало совсем непонятно, почему он каждое утро завтракал в одном и том же ничем не примечательном кафе. Трагедия произошла в то самое утро, когда я в последний раз видела его там.

Именно потому я теперь знаю, что простилась с ним тогда же, когда с ним простилась его жена: она — губами, а я — лишь глазами. Была жестокая ирония в том, что это случилось в день его рождения. Так что умер он, будучи на год старше, чем накануне вечером — в день, когда ему исполнилось пятьдесят.

Газетные сообщения расходились в некоторых деталях (вероятно, в зависимости от того, с кем из свидетелей — местных жителей или случайных прохожих — разговаривал репортер), но в целом совпадали. Около двух часов дня Девернэ, как обычно, припарковал машину в одном из переулков, отходящих от улицы Пасео-де-ла-Кастельяна, довольно близко от своего дома, — он наверняка собирался зайти за Луисой, чтобы отправиться с ней вместе в ресторан, — и еще ближе к небольшой уличной стоянке, принадлежавшей Высшей политехнической школе. Как только он вышел из машины, к нему подошел оборванец, который подрабатывал на той самой стоянке — помогал парковать машины в обмен на скромное вознаграждение, таких еще называют "гориллами", — и принялся осыпать его бранью. Он в чем-то обвинял Десверна, хотя в чем именно — понять было трудно: речь его была бессвязна и порой бессмысленна. Некоторые свидетели утверждали, будто слышали, как "горилла" обвинял Десверна в том, что тот "вовлек его дочерей в международную проституцию", другим показалось, что он выкрикивал непонятные фразы, из которых можно было разобрать только две: "Ты хочешь оставить меня без наследства!" и "Ты отнимаешь хлеб у моих детей!". Десверн попытался отделаться от него, просил опомниться, объяснял, что тот ошибся, принял его за другого, что он не имеет никакого отношения к дочерям "гориллы" и даже не знаком с ними, но оборванец (в одной из газет я прочла, что это был высоченный бородач тридцати девяти лет от роду и звали его Луис Фелипе Васкес Канелья) только больше горячился и продолжал ругать Десверна и проклинать его неизвестно за что. Привратник одного из находящихся поблизости домов слышал, как он кричал вне себя от ярости: "Чтоб ты сегодня умер, а завтра твоя жена тебя забыла!" Другая газета приводила еще более жестокое проклятие: "Чтоб ты сегодня умер, а твоя жена завтра же нашла себе другого!" Девернэ, отчаявшись успокоить "гориллу", махнул на него рукой и уже собирался направиться в сторону улицы Кастельяна, но тут "горилла", словно решив не дожидаться, пока сбудется его проклятие, и стать исполнителем им же самим вынесенного приговора, выхватил нож-"бабочку", с семисантиметровым лезвием, набросился на Девернэ сзади и начал наносить удары, вонзая нож, согласно одной из газет, в грудь и в бок, согласно другой — в спину и в грудь, а по версии третьей газеты — в спину, в грудь и в бок. По поводу количества нанесенных ударов тоже не было единого мнения: одна газета писала, что ударов было девять, другая — что их было десять, а третья называла цифру шестнадцать. В статье, приводившей эту последнюю цифру (которая и была, скорее всего, достоверной, поскольку автор ссылался на "данные, полученные при вскрытии"), говорилось также о том, что "при каждом ударе нож задевал жизненно важные органы, а пять ранений, согласно выводам патологоанатомов, оказались смертельными". Десверн пытался сначала вырваться и убежать, но разъяренный "горилла" наносил удары так часто и с такой силой — и при этом, как потом выяснилось, с такой удивительной точностью, — что избежать их не было никакой возможности, так что очень скоро Десверн обессилел, потерял сознание и рухнул на землю. Охранник одного из расположенных неподалеку офисов, "услышав крики, бросился к месту происшествия и, еще до прибытия патрульной машины, успел задержать нападавшего, приказав ему: "Не двигайся, пока не явится полиция!" Совершенно непонятно, как можно одним устным приказом остановить вооруженного невменяемого человека, только что пролившего кровь? Наверное, в руках у охранника был пистолет, хотя ни в одной газете не упоминалось об огнестрельном оружии — ни о том, что это оружие вынималось из кобуры, ни тем более о том, что оно направлялось на преступника. Зато во многих газетах говорилось, что, когда прибыла полиция, парковщик все еще держал в руке окровавленный нож, и что именно полицейские заставили его этот нож бросить. И, когда "горилла" швырнул нож на землю, на него надели наручники и отвезли в участок. "Из Главного управления полиции Мадрида сообщают, — писали газеты, — что по данному делу уже предъявлено обвинение в умышленном убийстве, но обвиняемый пока отказывается давать показания".