Взяв меня под руку, Вероника повела нас на "дэнсиг". Нет, где находится танцпол – потрескавшаяся бетонная площадка со ржавыми перилами по периметру и изгнившей деревянной сценой с ракушкой навеса, я знал. Но не припомню, чтобы хотя бы раз на ней проводились подобные мероприятия. Как на ней торговали деревенским молоком с Москвича-"пирожка" в начале девяностых – это помню, но танцы – нет. Хотя, когда я достиг возраста, в котором оно интересно, началась эпоха демократических преобразований, и похерили не только танцплощадку.

Едва мы спустились к пруду, я убедился в своей правоте: на соседнем берегу, там, где я и помнил, горел сине-зелено-красный пожар иллюминации, отражаясь в воде, и, казалось, танцплощадка находится не над земле, а парит над нею на подушке северного сияния. Оттуда же порывы ветра доносили звуки музыки, но с такого расстояния распознать песню не получалось.

Зиманкова, дрожа мелкой дрожью, прижалась ко мне всем телом. И то верно – даже мне в джинсах и куртке здесь, у озера, с которого дул весьма ощутимый ветер, было не жарко, а девчонке в юбочке, едва доходящей до середины бедра, и маечке – подавно. Выпустив из-за ремня рубашку, чтобы скрыть от посторонних глаз рукоятку Вальтера, заткнутого за пояс, который я забыл бросить где-нибудь в домике, я снял куртку и накинул ее на плечи Вики. Она благодарно чмокнула меня в щеку.

На подходе к дискотеке я услышал радостный девичий визг и пьяный хохот, заглушающий даже звуки музыки. Публика перлась от какого-то ретро типа Duran Duran. Сам танцпол, кстати говоря, пребывал еще далеко не в том бедственном состоянии, в котором я его помнил. Даже перила сияли свежей светло-зеленой краской. На грунтовке, в тени ракушки, стоял целый парк мототехники, начиная ИЖами-49 и М-103, и заканчивая Днепрами, Явами, и опять ИЖами, но уже не сорок девятыми, а ПС. Рядом кучка ребят распивали что-то, что явно не было ни "Ессентуками", ни парным молоком, пустив бутылку по кругу. Да, нам тоже хреново жилось, пока не появились одноразовые пластиковые стаканчики. А вообще на танцах царила обстановка братства, дружбы и доверия, какая была и на наших тусовках в клубах города в середине девяностых. Черт! Половины из них и нет давно!

Признаться, я опасался, что окажусь единственным старпером на мероприятии, но публика подобралась крайне пестрая. Всех возрастов и профессий. Две молоденькие пигалицы лет восемнадцати в суперкоротких платьях, едва скрывающих резинки чулок в крупную сеточку, с пышными прическами, важно курили, старательно показывая, что они прогрессивные – дальше некуда. Они стрельнули в меня глазками, но ответный испепеляющий взгляд Вероники заставил развратниц изменить планы. Эх, жаль, я утром уезжаю… Рядом нерешительно переминалась с ноги на ногу девчушка с двумя косичками, очками в стальной оправе и платье в ромашках, доходящее до пяток, и доставшееся, похоже, еще в наследство от бабушки. Чуть поодаль выписывала кренделя в стиле "твист" пара лет тридцати пяти – мужчина в сером костюме с женой на высоченных шпильках.

– Пойдем танцевать! – Вика сунула мне в руки куртку, и за рукав утянула на середину танцплощадки.

Тем временем композиция сменилась на "The Living Daylights" группы A-ha. Забавно… в мое время она считается чуть ли не классикой, а здесь толпа восторженно закричала, словно услышав новейших хит. Но это ладно – когда заиграла "Chery, Chery Lady" я сам чуть не прослезился.

Погода тоже решила преподнести сюрприз – с первыми аккордами последовавшей за ней C. C. Catch небо прошила рваная угловатая молния, громыхнул раскатистым эхом гром. Все же ветер сделал свое дело – пригнал тучи. Ведущий поспешил закруглить дискотеку.

– А теперь последняя на сегодня композиция, – произнес он в свистящий микрофон. – Песня "Listen To Your Heart" зарубежного вокально-инструментального ансамбля Roxette. Молодые люди, не стесняемся, приглашаем прекрасных дам.

– С ума сойти, – только и смог сказать я.

– Что случилось? – спросила Вика, положив голову мне на грудь.

– Я думал, она появилась позже, – признался я. – Значительно позже.

– Тебе не до апельсина? – передразнила меня Зиманкова. – Лешка, ну же… обними меня.

И я обнял. Обнял, крепко прижав к себе хрупкое, нежное девичье тело. Она обвила руками мою шею так сильно, словно боялась, что я исчезну прямо сейчас. Покачиваясь, мы плавно кружились в нашем первом и последнем танце. Единственном. Сверкала молния, громыхал гром, порывы ветра бросались пылью, вокруг кружились еще несколько десятков пар, но для нас всего этого не существовало. Был только он – этот момент, который никогда не повторится, который девчонка пронесет в себе через всю жизнь. А я… если Семенов прав, и я не буду помнить ничего – это лишь к лучшему.

Новая молния, новый удар грома, наконец, прорвали небо, и к земле устремились миллионы капель воды. Танцующие начали спешно покидать площадку… а Вика, потянувшись на цыпочках, коснулась своими губами моих. По ее щекам, смывая тушь, смешиваясь со слезами, текли капли дождя. Прядь волос волнующим изгибом прилипла к ровному, красивому лбу девчонки.

– Я не хочу тебя терять, – прошептала она, оторвав на миг свои розовые губки. – Никогда!

– Вот вы где! – раздался рядом знакомый голос.

Оказывается, все давно разошлись. Даже музыка давно не играла и не могла играть, поскольку несколько парней уже разобрали аппаратуру, и дружно грузили коробки в РАФик. Как-то мы увлеклись…

Пропустили не только это. Прямо перед нами стоял Юра Картман, взвешивая в руке бутылку темно-зеленого стекла с этикеткой "555". Возле него, плотным полукольцом, стояло с десяток соратников рокера, причем часть из них я уже видел ранее – когда они пускали бутылку с портвейном по кругу. Ребята подготовились к стрелке основательно, вооружившись обрезками труб, цепями и даже одной выкидушкой.

– Отойди от нее, мы тебя сейчас мочить будем, – сообщил байкер.

– Ох, бля… – протянул я. – Сколько же вас, желающих…

– Хочешь сказать, нечестно? – поинтересовался парень, бросив косой взгляд на свою грядку.

Мальчик по своей наивности предполагал, что вывести меня в расход есть желание только у его шайки. Рокер и не подозревал, что за моей головой выстроилась огромная очередь. Мнда… я несколько часов назад ребят и посерьезнее успокоил. От бабушки ушел, от дедушки ушел, а от зайца и подавно уйду.

– Не смей! – прокричала Вика, пытаясь загородить меня собою.

– Солнце, подвинься, – попросил я, устраняя девчонку в сторону одной рукой, и доставая Вальтер второй.

Только я оказался предусмотрительнее его предыдущего хозяина – "арме-пистоле", созданный на базе первого в мире пистолета с ударно-спусковым механизмом двойного действия Вальтера ПП, торчал у меня за поясом уже с маслиной в патроннике. Оставалось лишь снять петарду с предохранителя и шмальнуть в воздух, озарив площадку крохотной молнией, и громыхнув младшим братом грома.

– Так что ты там про мочить говорил? – поинтересовался я.

Бутылка из-под портвейна, выпав из Юриной руки, со звоном упала на бетон, расколовшись на несколько прозрачных скорлупок. Вся банда, испуганно вытаращив глаза на волыну, замерла в нерешительности. Понятно, что семечек на всех не хватит, но первым получить заряд свинца в лоб никто не торопился. А намокли уже все – ливень, начав, и не думал прекращаться.

– Теперь ты, пионер, слушай мое встречное предложение, – усмехнулся я. – Сейчас вы побросаете свои железки, крепко-крепко сожмете свои задницы, чтобы дерьмо не рассыпать по дороге, сядете на свои лесопеды и умотаете так быстро, чтобы пуля догнать не могла. А потом будете с гордостью рассказывать, что я вас не забодал потому что вы – банда! Ну?

Загремело, падая, оружие. Шайка начала расступаться, давая пройти. Не двигался один Картман, в бессильной ярости сжимая кулаки. В таком состоянии голову у человека может закоротить не по-детски – по себе знаю. Когда дело касалось любимой женщины, и у меня срывало паром крышку, ни пистолет, на автомат, ни танк не мог меня не остановить. Сам превращался в бронированную машину возмездия, не чувствующую ни боли, ни жалости. В общем, terminator in love.