— Сегодня! Когда вчера лизался с этой…

— Да не лизался я! А просто веселился. Веселился! Как ты веселилась всегда и везде где можешь с кем хочешь и можешь!

— Ага, я ждала, что ты станешь меня попрекать моими бывшими.

— Боже, да я не попрекаю! — ох и сложно говорить с бабой «на взводе». Словно по минному полю несёшься. Остановиться нельзя, но каждый шаг — угроза взрыва. — Я всего лишь провожу параллель. Когда человеку весело — он шалит. Когда ты веселишься, или любой другой ускоренный, то вытворяет всякое, что поможет компании быть «в нужном градусе» и дальше. Алкоголь снижает ответственность и самоконтроль, а я тогда — каюсь! — нажрался как свинья. Это тебе хорошо: ты девушка красивая и видная, тебе в любой стране, в любой компании найти соратников по шутихе легко. А я до недавнего времени — вспомни, вспомни, я же тебе фотки показывал, каким я был! — был изгоем. Одиночкой. Я никому никогда нафиг не нужен был. Это, знаешь ли, обидно. Я из-за этого, знаешь ли, чуть не помер. Дурной был, ага. Тебе не понять, как это классно, когда на тебя внимание обращают, как тебя просто не отталкивают, не гонят прочь!

Инга уже не пылала злостью, но стояла, непреклонная, сцепив руки на груди, закрывшись от Димы. Смотрела всё так же с укоризной, но теперь больше из упрямства.

— И может ничего бы и не было вчера, но вчера я сначала получил массу внимания от тех, кто меня пол жизни знал и в той вот, прежней жизни, в которой они меня знали — они меня презирали! Они мне этого внимания не давали, не давали того, чего я жуть как хотел. Из-за того, каким я был. Не принимали меня. А вчера приняли. Но я их — нет. Я их оттолкнул так же, как когда они — меня. Потому что внезапное внимание их — фальшивое. Потерял веру в людей, что ли. А в том кабаке совершенно чужая компания меня приняла как родного. Они меня не знали — а приняли. Дали внимание. Не фальшивое, живое. То, что я так хотел от одноклассников давным-давно. Я не знаю и не хочу знать, так же отнеслись бы они ко мне, будь я прежним забитым жирдяем, или нет. Не хочу знать! Главное то, что они приняли меня, и мне стало весело. И мы все веселились. Я им благодарен, но не более того.

— Так благодарен, что начал на себе девок таскать, — буркнула Инга.

— Ну, веселье же. Я и не думал с ними зажигать, что ты. Для любви и ласк у меня есть только ты, только для тебя они предназначены, — потянулся к ней, ухватил за руку, мягко прижал, поцеловал в макушку. Она вздрогнула всем телом, обмякла. Всё, конфликт исчерпан?

— Врёшь ты всё! — вдруг отшатнулась она, оттолкнула. — Если бы любил меня, то давно уже сделал, что я прошу!

— Что? — не понял Дима. Обидно, только, казалось, уладил недоразумение, а Инга по виду ни разу не довольная.

— Моя семья в лапах этого ублюдка Саввы! Я не могу их сама вытащить, я тебя просила о помощи! А ты что говорил? Что тебе время нужно настроиться и решиться? Что дела уладить надо, прежде чем? Вижу я, как ты настраиваешься! Вижу, куда время деваешь! На развлечения! На других баб! А ты меня обманывал! И сейчас обманываешь!

— Инга!

— Да пошёл ты! Без тебя справлюсь!

Она резко развернулась и пошла прочь. Оказывается, они были в ускорении, а Дима и не заметил. Застывшие в движении фигуры людей, куда-то неспешно прогуливающиеся. И Инга сквозь них, как нож сквозь масло идёт. Кто на пути — отталкивает, отшвыривает с дороги.

— Инга! Стой! — Бросился за ней.

— Помощник хренов! Не иди за мной! — тут Инга одним быстрым движением подскочила к коляске, вытащила запелёнанную крошку и подбросила её вверх. Сама же кинулась прочь.

«Твою мать, что ж ты творишь?!» — Дима бросился к застывшему на пике взлёта младенцу, потом аккуратно поймал его и так же аккуратно положил в коляску. Мамаша только начала оборачиваться на резкие движения в полумраке. Вряд ли он что-то разглядела. Главное — ничего плохого не случилось.

Инги, правда, след уже простыл. Куда она пошла? Нельзя её в таком состоянии отпускать! Да и потом: он ведь даже не успел ей рассказать о визите полиции, о смене номера телефона и возможной смене квартиры.

— Инга! — крикнул он что было сил. — Инга!!!

— Не услышит она тебя, парень, — вдруг послышалось рядом. — Далеко уже, поди.

Дима резко обернулся, увидел лишь тень человека. Тот курил, и когда затянулся, сигарета осветила резкие и ужасные черты. Но испугали не они, не шрамы на лице, а взгляд. В нём затаилась не боль, не угроза даже — сама смерть! Дима задохнулся от паники и швырнул своё тело вперёд и в сторону. Бежать! Немедленно бежать!

Да некуда.

Впереди, преградив дорогу, оскалившись, застыла собака, готовая к прыжку. Из её горла глухим рокотом раздавался предупредительный рык, пасть ощерилась желтоватыми, но какими же крупными клыками!

И она тоже была ускорена.

— Не рыпайся, парень, — плечо сжала словно тисками громадная ладонь. — С тобой просто хотят поговорить.

Глава 19

В логове врага

Чего сейчас в нём было больше?

Страха? Вот это уж вряд ли. К своему удивлению Дима отметил, что в нём сейчас напрочь отсутствует это чувство. Как-то в одно мгновение вдруг — хлоп! — и страх исчез. То ли сменился на обречённость, то ли ему, этому чувству, попросту надоело жить в его теле. Ну в самом деле, сколько можно? Здоровый мужик, наделённый недюжинными способностями, и до сих пор шарахается от всего неожиданного и неизвестного. Как двенадцатилетний пацан, шкодящий исподтишка: лишь только застанут его за написанием очередных «вечных трёхбуквий» на заборе или подглядывающим в щелку кабинки переодеваний на пляже, гаркнут на него — тут же бросается наутёк. Так и Дима. Всегда, всего и всех боится. Не чувствует в себе и толики внутренней силы, мужика в себе не чувствует! Сильную, мать его так, половину человечества!

А ведь все предпосылки для победы над страхом и паникой у него уже были. Да и есть постоянно, только он их не замечает! Победил он страх перед огнём? Победил. Нет, он, конечно, не бросается бесстрашно в огонь спасать людей. Он ведь не дурак. Но он идёт в пылающие квартиры, идёт, ибо считает это своим долгом! Нужно ли для этого поступка быть храбрым? Конечно! Осознаёт ли это Дима? Нет. Он играет. Он играет в Суперпупса. Он отдаёт долг человечеству, оправдывая то, что владеет столь редким даром. И страх всё равно живёт в нём, хотя из этой борьбы с огнём он легко мог вытащить и напялить на себя шкурку бесстрашного человека.

А вдруг начавшаяся его борьба с наркоторговцами? Да он до жути боится, когда идёт на очередное «дело»! Но ведь идёт! Неважно, что ускорение даёт практически безнаказанность, но всегда, всегда до жути страшно причинять боль другому человеку. Пусть даже не человек это, а тварь.

А залезть в карман чужому человеку, зная, что в любое мгновение он может вывалиться из ускорения, на что-то вдруг переключившись и потеряв контроль (хотя вероятность такого практически равна нулю)? Это до сих пор требовало немалой смелости — и вновь Дима этого не осознавал. Ему комфортнее было чувствовать себя в собственной ракушке, куда всегда можно было спрятаться, сбежать и как можно скорее! Как те подводные растения, к которым если притронешься — они тут же закрываются.

Просто у него не было никогда опоры, защитника. От поддержки отца он давно отказался сам, старшего брата у него не было, сильных друзей — тоже. Да блин, у него вообще друзей не было! Сослуживцы? Увы, и тут не повезло. Разве что в компьютерной игре: а вот там стояли друг за друга горой.

В общем, рос Димочка забитым человеком, и даже супер-способности не смогли вытащить его из этого состояния. На развилке, где ему можно было свернуть или в сторону «крутой мачо с супер-способностями» или в сторону «супер-скорость для прятанья в ракушку» он выбрал то, что ему более привычно. Он просто не знал, как быть мачо, и никто ему не рассказал. Лишь с появлением Инги ситуация стала меняться. Она-то знала, как жить на полную катушку, знала, что там, за стенками ракушки. Она методично разрушала эти стены, они вместе разрушали, но… но им просто не хватило времени.