Другие, о которых было написано, что после смерти Кромвеля они вновь подняли эту же тему, описывали протекторат как «годы отступления, последовательные стадии в процессе измены, посредством чего до 1660 года монархия благополучно была восстановлена во всем, кроме названия»[195].

Однако протекторат не означал консервативного возвратного сдвига к реставрации монархии. Как мы увидим в следующих двух главах, Кромвель не расстался со своим обязательством реформы до конца жизни. Действительно, в 50-е годы его стремление к реформе, возможно, увеличилось, и беспокойство по поводу ее выполнения заставило его стать еще менее щепетильным в выборе методов. Главная цель последнего раздела этой главы — подчеркнуть, что в начале протектората, даже несмотря на «Орудие управления» действия и речи Кромвеля в течение месяцев до собрания первого парламента протектората в сентябре 1654 года показывают его стремление к поддержке английских землевладельцев и к конституционной порядочности, а также указывать на его сохранившееся желание провести религиозную реформацию и пролить больше света на то, что именно он подразумевал под этой неопределенной фразой.

Нельзя отрицать, что Кромвель в качестве протектора часто выглядел и действовал как король. В первые месяцы протектората Государственный Совет приказал, чтобы бывшие королевские дворцы: св. Якова, Вестминстерский, Сомерсет-Хауз, Гринвич-Хаус, Виндзор-Касл и Хемптон-Корт, а также поместье короля в Йорке были переданы Кромвелю и его последователям. В апреле 1654 года Кромвель, его жена и пожилая мать переехали в Уайтхолл-Палас с видом на парк св. Якова из своих меблированных комнат в соседнем Кок-Пите. Оттуда, как монархи Стюарты, Кромвель вел управленческие дела в течение недели, но как только подходил уикенд, он оставался в Хемптон-Корте, где, как и в Уайтхолле, жил в определенной манере. Во время существования протектората гобелены и картины в изобилии были вновь размещены в Хемптон-Корте, включая спальню Кромвеля, а также здесь и в других дворцовых комплексах установлены статуи и пущены фонтаны. Сэр Джон Эвелин посетил Уайт-холл в феврале 1656 года после долгого отсутствия «и нашел его великолепным и хорошо меблированным»[196]. Кроме того, суд протектората вскоре установил некоторые другие внешние атрибуты царствования. Английские придворные и иностранные послы обычно обращались «Ваше высочество» к Кромвелю как к протектору, и, конечно, к 1656 году, если не раньше, Государственный Совет величался «Тайным советом». В обращении с иностранными послами Кромвель был иногда неофициален, встречаясь с ними во время прогулок в парке св. Якова или, как в случае со шведским послом, с которым он очень хорошо ладил, приглашая провести уикенд с ним и его семьей в Хемптон-Корте. Но в главном все его управление внешними делами проводилось так же официально и церемонно, как и в европейских монархиях. Часто иностранным послам приходилось пройти через четыре комнаты с закрытыми между ними дверями, перед тем как Кромвель, наконец, впускал их в свой кабинет. Как будет видно, новое введение в должность Кромвеля в качестве протектора в 1658 году имело некоторые особенности королевской коронации, и в 1658 году он даже даровал дважды потомственное пэрство: Чарльз Говард в июле стал бароном Джилсендом, а Эдвард Данок — бароном Бернеллом в августе.

Однако такие преобразования не следует толковать как консервативные вехи на пути к реставрации монархии в 1660 году. Они, конечно, не означали стремления проложить дорогу возвращению старого политического порядка. Они скорее были существенной частью стратегии Кромвеля, которую он и его политические союзники проводили в конце 40-х. Как и в прошлом, необходимым ключом к пониманию действий Кромвеля как протектора является непреходящая важность для него программы, которую он проводил в 1647 году вместе со своими союзниками — политическими индепендентами. Это, прежде всего, объясняет, почему, как и в «Основных предложениях» в 1647 году, он продолжал искать поддержку в разрешении забытых прошлых разногласий. Это была одна из ключевых тем в его открытой речи к первому парламенту протектората в сентябре 1654 года. Используя метафору, часто повторяющуюся в его писаниях и речах, он сказал, что существовала потребность в «исцелении и урегулировании… дела, о которых помнят и которые (по крайней мере в сердце каждого из вас) могут заставить кровоточить свежую рану»[197]. В первые несколько месяцев протектората использовалось множество способов, чтобы попытаться залечить эти раны. Даже выбор слов «лорд-протектор» в качестве титула Кромвеля, возможно, был сделан в надежде, что в этом увидят успокаивающее, знакомое из английской истории название, и в течение 50-х годов слово «республика» часто заменяли «содружеством», вероятно, с тем же намерением. Членство в протекторском новом Государственном Совете также, возможно, определялось или по крайней мере находило предпочтение в прямой зависимости от степени консервативных убеждений. Приходится писать «возможно», так как известно немного или ничего о процессе избрания нового Совета в декабре 1653 года. Однако восемь из первых пятнадцати членов (Энтони Эшли Купер, Генри Лоуренс, Ричард Мейджор, сэр Джилберт Пикеринг, Фрэнси Раус, Филип Сидней Виконт Лесли, Уолтер Стрикленд и Чарльз Уолслей) были штатскими людьми, и только Дезборо, Флитвуд, Ламберт и Скиппон могут быть точно определены как «солдаты». Кроме того, последующее назначение в Совет Натаниеля Фьеннеса (младшего сына лорда Сэйе и Селе) в апреле 1654 года и Эдмунда Шеффилда графа Масгрейва в июне 1654 года придало Совету еще более означенный штатский консервативный вид. Кроме того, Кромвель часто вмешивался, защищая экс-роялистов, как, например, графа Бриджуотера в середине 1654 года, от мести членов конфискационной комиссии. В июне 1654 года он подписал приказ, разрешающий леди Тайрингем вернуть все имущество ее семьи в Ирландии, которое было передано парламенту в 1642 году. Теперь совершенно ясно, что многие роялисты могли вернуть по реальной стоимости большую часть имущества, конфискованного в 40-х — начале 50-х годов — факт, засвидетельствованный недовольствами современников с обеих сторон политического спектра. Республиканец Эдмонд Ладлау сердился на то, что Кромвель организовал выездные сессии суда присяжных в их округах по английским провинциям, чтобы показать благосклонность к роялистам, тогда как роялист Эдвард Гайд был ошеломлен тем, что «Кромвель со странной проворностью переходит к примирению личностей всех типов и выбирает из всех партий тех, у которых самые выдающиеся способности. Он послал пропуск м-ру Холлису (Дензил Холлис), вернул лорду Ротесу его свободу и имущество, а сэру Джону Стэвеллу его состояние»[198].

Одной из первых попыток Кромвеля обеспечить поддержку протекторату был отказ от клятвенных обязательств «охвостья», что принуждало людей давать клятву верности республике и признавать отмену монархии и Палаты Лордов.

Кроме того, что он сделал раньше, Кромвель снова искал консервативной поддержки, изображая свой режим как средство спасения страны от социальных катаклизмов. «Правители народа, — вопрошал он в сентябре 1654 года, описывая ситуацию сложившуюся накануне провозглашения протектората, — не был ли он почти затоптан ногами, желанием и презрением людей с принципами левеллеров… чтобы людей, не следующих принципам левеллеров, низвести до всеобщего равенства?» Как и в 1649 году, Кромвель собрал левеллеров; его бывший друг Джон Лилберн опять находился в Тауэре, и Кромвель приложил большие усилия, чтобы предстать в качестве бастиона традиционного иерархического порядка, сказав в своей речи к парламенту в сентябре 1654 года: «дворянин, джентльмен и йомен — в них действительно большой интерес народа». Он даже подчеркнул свое обязательство охранять социальный статус-кво, объявив в своей речи, что «собственность (была одним из) знаков царства Христа»[199].