Ламберт утверждал, что армии следует избрать совет из 12 человек для временного правления, чтобы заполнить вакуум, созданный роспуском «охвостья», тогда как Харрисон отразил волнение ожидания апокалипсического тысячелетнего счастливого царства, ощущаемое некоторыми в это время в связи с возможностями, открытыми роспуском. Он вещал, что собрание из приблизительно семидесяти верующих должно быть избрано индепендентскими церквями, имея в качестве прецедента иудейский синедрион, и эта группа должна управлять страной до того дня, но не дольше, как ощущал Харрисон и его друзья их «Пятого монархиста», пока царь Иисус не возвратится на землю.

Когда 30 апреля Кромвель и совет офицеров объявили, что власть будет передана Государственному Совету, состоящему из десяти человек, до того, как образуется британская «верховная власть» из назначенных людей с «одобренной верностью и честностью» из Англии, Уэльса, Шотландии и Ирландии, Ламберт отошел от политики на несколько следующих месяцев, толкуя это как персональное поражение и триумф идеологического ожидания наступления тысячелетнего царствования Христа, по Харрисону. Но он и последующие комментаторы, которые сделали такие же поспешные выводы, были неправы. Влияние Харрисона на Кромвеля явно преувеличено не только потому, что, как будет видно, он и Кромвель в корне расходились во мнениях о Голландской войне, но, в основном, из-за того, что Кромвель никогда не разделял идеологического ожидания тысячелетнего царствования Христа, «Пятого монархиста» Харрисона. Как и другие воинственные протестанты, Кромвель разделял интерес Харрисона в том, что управление страной должно находиться в руках верующих людей, а также всеобщую пуританскую веру в то, что сказано в пророчествах Ветхого завета о том, что однажды в результате завершения продолжительной борьбы с антихристом установится тысячелетнее «царство Христа», когда царь Иисус вернется править на землю. Теперь совершенно ясно, что этих идей придерживались многие английские протестанты в то время. Однако активистов «Пятого монархиста» оставило в стороне то, что они подчеркивали близость Второго пришествия Христа на землю, а предшествующее этому правление «святых» планировали организовать на основах, чуждых как древней конституции страны, которая будет узурпирована правлением элиты по принципам иудейского синедриона, так и английскому «основному праву», которое будет заменено мозаичным кодексом.

Даже с высоты этой внезапной фазы динамизма и желания радикальных политических действий Кромвель не утерял связи с политической реальностью. Он понимал, что об избранном парламенте теперь не могло быть и речи, так как он, несомненно, будет так же враждебно относиться к армии и к реформам, как «охвостье», но он был за созыв избранных парламентов в будущем. Хотя он и не готов был предсказать, «как скоро Бог приспособит людей к такому положению вещей», однако он сказал назначенному собранию, когда оно собралось в июле 1653 года: «Никто не может желать этого (избранного парламента) сильнее, чем я»[180], — мнение, повторенное в декларации назначенного собрания вскоре после их встречи, о том, что «нашими потомками… мы предполагаем, все еще будут управлять последующие парламенты». То, что инициатива Кромвеля в созыве назначенного собрания отчасти принадлежала Харрисону, также предполагает, что собранные церкви и радикальные секты имели небольшое право голоса при выборах. Около 144 человек с «одобренной верностью и честностью» были наконец избраны для заседания в новом собрании, но из них известны только 15 человек, отрекомендованных собранными церквями. В течение мая их назначения очень крепко держались в руках Кромвеля и высших офицеров армии. Социальный статус и благосостояние избранных, в основном, были ниже, чем тех, кого избирали в обычные парламенты семнадцатого века, но подавляющее большинство их были дворянами; некоторые служили в предыдущих парламентах и многие обучались в университете и в обществе адвокатов и были мировыми судьями. По иронии продавец кож из Лондона Прейз-Год Бербонс, от которого собрание получило свое современное прозвище «Бербоиский парламент», не был его типичным членом.

Однако не сказано, что Кромвель остался безучастным к чувству оптимистического ожидания, которое было отражено в письмах, полученных им в то время от индепендентских собраний, распространившихся по всей стране, как, например, из Герифордшира, где, с одной стороны, его отождествляли со «средством для перевода нации от угнетения к свободе из рук испорченных людей и святым» и, с другой стороны, самих себя как тех, кто «живет, чтобы увидеть дни, которые страстно желали увидеть наши отцы, и собрать урожай их надежд»[181]. Эти настроения были похожи на те, которые в это время выразил Кромвель: он надеялся (согласно декларации армии от 22 апреля), что назначенное собрание принесет «плоды справедливой и праведной реформации, о которой так долго молились и которую так долго желали… для подкрепления всех тех сердец, которые задыхались от всего происходящего»[182]. Но самым драматичным и полным примером ожидания Кромвелем тысячелетнего царствования Христа является его удивительная пространная речь при открытии Бербонского парламента 4 июля 1653 года, которую он произнес со слезами (временами), скатывающимися по его щекам, и в восторженном стиле, возрождающем старые методы евангелического проповедника. Он сказал им, что они являлись наследниками божьего благословения. Следовательно, «власть переходит к вам по неизбежности, путями божьего провидения». Он продолжал: «Я признаю, что никогда не ожидал увидеть такого дня, как этот — возможно, также и вы, когда Иисус Христос должен быть признан, как сейчас, в этот день и в Его деяниях… Я говорю, вы собраны по высшему призыву. И мы должны осторожно говорить или думать, так как это может оказаться входной дверью к делам, обещанным нам Богом, которые были предсказаны, которые Он вложил в сердца Его людей, чтобы их ожидали и на них надеялись… Действительно, я думаю, что-то есть у двери, мы на пороге»[183].

Недавние исследования показали, что Бербонский парламент не был полной неудачей, как его часто изображают. Некоторые из его членов были непрактичными, мечтательными религиозными фанатиками, и их собрания проводились с практичной эффективностью; в отличие от «охвостья», они собирались шесть дней в неделю с восьми утра и принимали множество умеренных, деловых бесспорных решений по широкому кругу признанных проблем современного управления, церкви и права. Много времени они проводили, обсуждая способы рационализации системы государственных доходов, включая отмену ненавистных акцизных сборов, введенных Джоном Пимом в 1643 году как средство для победы в гражданской войне. Обсуждались предложения заменить церковные десятины как источник жалованья духовенству. Кроме того, они установили организацию, заменяющую церковные приходы, для регистрации рождаемости, браков и смертей и для утверждения завещаний. Гражданские браки, регистрируемые мировыми судьями, были легализованы. В дополнение ко всему этому обсуждались многие умеренные разумные меры правовой реформы, включая закон, относящийся к должникам, и способы придания закону вида, понятного для мирянина. Бербонский парламент принял законы в помощь кредиторам и бедным заключенным и для регулирования условий, в которых содержались идиоты и сумасшедшие. Собрание также продолжило дебаты, начатые парламентом «охвостья», по поводу заключения официального союза Англии и Шотландии.

Почему же тогда Кромвель так быстро разочаровался в Бербонском парламенте, что позже он оглядывался на этот эксперимент как на «историю моей собственной слабости и безрассудства?»[184]. Хотя это никоим образом не было главным делом, Кромвель пришел к коренному несогласию со многими членами Бербонского парламента, которые разделяли энтузиазм «охвостья» по поводу войны с голландцами, начатую в 1652 году как способ уничтожения главных торговых, соперников Англии. Другие, как, например, Харрисон и члены «Пятого монархиста», также видели в войне, несмотря на протестантизм голландцев, необходимый шаг по направлению к окончательному общемировому свержению католического Антихриста. Буря, которая погубила 2000 моряков из Голландии и разрушила много голландских судов 2 ноября 1652 года, рассматривалась некоторыми радикальными религиозными группами в Англии как знак того, что «те, кто так страстно желал мира с этой страной, способны увидеть ошибку в делах Господа, но он готов отдать эту землю в их руки, если они продолжат доброе дело искоренения вавилонской блудницы и идолопоклонства»[185]. Кромвель не согласился, и хотя точно неизвестно, когда он решил окончить войну, летом и осенью 1653 года он принимал более активное участие в переговорах с голландцами, чем это делали представителя Бербонского парламента и Совета. Никогда Кромвель не заходил так далеко, как некоторые из Совета, кто предложил форму союза между двумя протестантскими державами, но он выступал в пользу коалиции вслед за договором о прекращении войны. Его известная беседа с некоторыми руководителями голландской переговорной группы, с которыми он, очевидно, случайно встретился во время прогулки по парку Св. Джеймса 14 июля, отражает его желания, которые были далеки от шовинизма многих в Бербонском парламенте: «Интерес этого народа, а также наш собственный, — как, по утверждению голландских послов, сказал им Кромвель, — заключается в благополучии торговли и навигации… Мир достаточно широк для нас обоих»[186].