Однако существовали две еще более важные причины, из-за которых Кромвель встревожился деятельностью Бербонского парламента, чем разногласия по поводу Голландской войны. Хотя многие в Бербонском парламенте не были революционерами низкого происхождения, намеревающимися перевернуть мир, они, в большей части, были выходцами из мелкого дворянства, и это согласовывалось с недавнем изгнанием правительством республики многих известных представителей служилого дворянства из комиссий по делу мира и их замену теми, кто был выбран скорее за их поддержку режима, чем за их богатство и социальный статус. Удар от этого усилил тот факт, что в начале 50-х годов многие имущие дворяне были чрезвычайно испуганы близостью социальной революции, способной отнять их собственность и привилегии, поскольку она могла прийти на смену политической революции 1649 года. Этот страх был максимально использован владельцами популярных газет как средство увеличения тиража. О деятельности групп, таких как «Рэнтеры», которые проповедовали отмену страха перед грехом и поощряли людей в супружеских изменах и воровстве, например, полностью докладывалось (некоторые историки скажут, что это выдумано)[187] журналистами, изображавшими их гораздо привлекательнее и организованнее, чем они были в действительности, и, следовательно, увеличивали степень их угрозы установленному порядку. На таком фоне даже умеренные реформистские меры воспринимались дворянством с болезненной тревогой, ибо любая перемена предвещала им приход социальной революции. И когда меньшинство в Бербонском парламенте пыталось провести радикальные, далеко идущие меры, это только подтверждало консервативные опасения. Предложения группы из 12 или 13 членов «Пятого монархиста» казались особенно ужасающими. Они предполагали коренную реформу права и замену его мозаичной структурой, резко отходящей от английской правовой традиции. Некоторые проповедовали отмену суда лорда-канцлера, и кое-кто выступал за упразднение церковных десятин и права светского покровительства церковной жизни; в этом усматривались уже прямые посягательства на право частной собственности. Перед лицом консервативных опасений такие предложения разрушали планы Кромвеля на проведение в близком будущем выборов парламента, отвечавшего бы его видению религиозной реформации.

Второе и, возможно, самое важное для Кромвеля из всего, что заставило его разочароваться в Бербонском парламенте, была нетерпимость к его товарищам-протестантам, проявленная некоторыми парламентариями и их союзниками. До этих пор главная угроза надеждам Кромвеля на религиозную свободу исходила от пресвитериан и им подобных, которые были за узкую нетерпимую государственную церковь. Теперь Кромвель впервые стал защищать пресвитериан от атак религиозных сект, и он послал делегацию, включающую Джона Оуэна, в Сити убедить радикальных проповедников прекратить нападки на их товарищей-протестантов. Одной из самых больших надежд Кромвеля при открытии Бербонского парламента было, как он сказал в своей речи 4 июля, то, что его члены будут «проявлять уважение ко всему несмотря на различные мнения… Я думаю, если вы не проникнуты любовью к ним (пресвитерианам), вы едва ли отвечаете своему призванию, как парламент святых»[188]. Его письмо Карлу Флитвуду в Ирландию 22 августа отражает его удрученность из-за неспособности некоторых исполнить эту надежду. «По правде, я никогда так не нуждался в помощи от моих друзей-христиан, как сейчас!., имея различные мнения (и каждое из них стремится получить наибольшее число сторонников), они не способны проникнуться настроением доброты, которое было бы приемлемо для всех»[189]. То, что произошло в Бербонском парламенте, было не только опасностью для надежд Кромвеля на примирение консервативных мнений с республикой: некоторые члены парламента нападали на главную часть его планов религиозной реформации — свободу религиозной совести.

Равнозначно тревожило то, что некоторые парламентарии также выразили антиармейские настроения, требуя отмену не только акцизного сбора, но и ежемесячных налоговых обложений, что привело бы к необходимости демобилизовать большую часть армии, а без армии дело религиозной реформации можно было считать обреченным. Через четыре года Кромвель так суммировал свой взгляд: если бы продолжалась работа Бербонского парламента, то в результате произошло бы «ниспровержение всех законов и всех свобод народа, разрушение духовенства этого народа, одним словом, беспорядок во всех делах»[190]. Трудно поверить, что Кромвель был искренен, когда он позже, в сентябре 1654 года, сказал, что он «не знал ни капли» из планов некоторых умеренных в Бербонском парламенте собраться рано утром 12 декабря для «принятия» документа, подписанного восемнадцатью членами, передающего власть снова Кромвелю и армии; он-де впервые узнал об этом, когда «они все пришли и принесли документ и дали его мне в руки»[191]. Еще более точно то, что Кромвеля не понадобилось убеждать, чтобы принять заявление о роспуске. Он также был осведомлен об оживленной работе Джона Ламберта в течение предыдущих недель над новой конституцией для замены Бербонского парламента. Ламберт вернулся с севера 19 ноября и, возможно, вскоре после этой даты он и другие офицеры армии пришли к Кромвелю с проектом новой конституции (как Кромвель вспоминал встречу офицеров армии почти три года спустя) «с именем короля на ней»[192]. Кромвель отверг идею о короле Оливере, как ему пришлось сделать при более известном событии в 1657 году, но он не стал на пути Ламберта при продвижении новой конституции.

В тот же день, после роспуска Бербонского парламент Ламберт зачитал проект, который стал известен как «Орудие управления», совету офицеров, и «после нескольких дней поиска божественного указания по этому поводу» было принято решение назначить Совет в составе двадцати одного человека и объявить Кромвеля лордом-протектором. Эта любопытная церемония состоялась в Вестминстер-Холле. Кромвель был одет в черный штатский костюм и плащ, которые, вероятно, подходили для официального введения в должность правителя Британии человека, который начал жизнь мелкопоместным дворянином-фермером на окраинах Восточной Англии.

Когда 16 декабря 1653 года Кромвель официально был введен в должность протектора, он дал клятву, которая утверждала, что развал Бербонского парламента привел к необходимости, чтобы «был принят ускоренный курс на согласие между этими народами (Англии, Ирландии, Шотландии) на таких основах, которые, с божьего благословения, должны быть постоянными, сохранить собственность и соответствовать тем великим целям религии и свободы, которые так долго оспаривались»[193]. Главным предметом деятельности Кромвеля как протектора являлась его попытка примирить все это, то есть установить конституционную систему, которая «сохранит собственность», и посредством этого привлечь поддержку традиционных правящих классов Англии, чтобы были достигнуты «те великие цели религии и свободы, которые так долго оспаривались». Искушение, стоящее перед любым, кто исследует протекторат, заключается в опасности остановить свое внимание только на тех, кто стремился достичь лишь первой цели, почти исключая вторую. В середине 1650 г. анонимный сатирик сочинил очень плохое стихотворение: