Из-за угла школы вышел и направился к городошникам здоровый толстогубый парень, на вид не меньше четырнадцати-пятнадцати лет. Большинство окружавших его ребят были ему по плечо.

Приветственные крики относились к нему.

Парень шел молча, спокойно и вдруг, крикнув: «А ну, навались!», набросился на толпу городошников и, как мельница крыльями махая руками, начал крошить ребячью мелюзгу.

Мишка еще не успел разобраться, что происходит, как тяжелая Тимонина рука-крыло хряснула его по лицу и поплыла дальше.

Кровь хлынула из носа и залила так долго и бережно хранившуюся для школы черную сатиновую рубашку. Среди ребят поднялись крик, суматоха: «Тимоня новичка убил!» Митька не знал, что делать. Кто-то из старшеклассников догадался принести из школы кружку холодной воды. Мишка обмыл лицо. Кровь остановилась. Но нос раздулся и больно щемил.

— Что ж ты кволый такой, — посочувствовал Тимоня и тут же, насупив белесые брови, погрозил своим огромным, чуть не с горшок величиной, кулаком: — Смотри Татьяне Никаноровне не наябедничай…

Два дня тому назад Филипп наставлял Мишку, как он должен вести себя в школе. «И побегать и поиграть можно, — говорил, между прочим, Филипп, — но нельзя хулиганить, безобразничать. Если нечаянно кого-либо ушибешь, скажи ему, что прибил без умысла, и попроси прощения. Если тебя нечаянно прибьют — не плачь и не жалуйся».

Слова Филиппа для Мишки закон. Тимоня не выбирал Мишку, а крошил всех подряд, и не его, Тимонина, вина, что удар пришелся по носу. Поэтому, когда к Мишке подошел Санька и спросил, за что его побил Тимоня, Мишка сказал:

— Он не бил… Баловались, а он зацепил.

Санька, обычно живший с Мишкой в неладах, тут вдруг сжал кулак и показал его Тимоне.

— Ты гляди, губатый, — погрозил он кулаком, — меньше себя не трогай!

Тимоня хотя и был, должно быть, одинаковых лет с Санькой, но в силе, видимо, уступал ему и поэтому смущенно ответил:

— Я нечаянно.

— За нечаянно бьют отчаянно. Знаешь это?

Тимоня молчал.

На крыльцо вышла сторожиха и позвонила в маленький, но заливистый колокольчик.

— Садись! По местам! — пронеслись крики.

И ребята, будто куры на зов птичницы, со всех ног пустились бежать к крыльцу. Большим, длинным коридором — он же служит и раздевальней — школа делится на две половины. На правой половине — огромная светлая комната для первого и второго классов. На левой — небольшая классная комната для третьего и четвертого классов и комната и кухня для заведующей школой. Третьему и четвертому классу и не нужна большая комната: там бывает по восемь-десять человек. Учительниц — две: Татьяна Никаноровна и Клавдия Сергеевна. Татьяна Никаноровна учит первый и второй классы, а Клавдия Сергеевна — третий и четвертый.

Комната первого и второго классов заставлена в два ряда партами. Один ряд — вдоль глухой стены, другой — вдоль стены, что выходит окнами на школьный двор. Каждая парта — на три человека. Помимо парт, в комнате большая черная доска на ножках, небольшой шкаф с книгами, стол и стул для учительницы.

Второй класс, в котором, к удивлению Мишки, оказался и Тимоня, Татьяна Никаноровна посадила на партах у глухой стены, первый — у надворной стенки.

Мишка с Митькой, как советовал Филипп, сели на второй парте от стола учительницы. Ванька Федотов громко прочитал молитву, Татьяна Никаноровна сказала: «Садитесь», и, задав задачу второму классу, начала перекликать первачков. Мишкина фамилия оказалась в самом конце списка.

— Что это у тебя рубашка на груди в пятнах? — спросила Татьяна Никаноровна.

Мишка не ожидал этого вопроса.

— Нос разбился, — сказал он смущенно.

Некоторые ребята рассмеялись, а Татьяна Никаноровна улыбнулась:

— Что ж он у тебя, глиняный? С полки упал?

Мишка молчал. На лбу у него выступил пот.

— Ты, кажется, и книжки принес?

— Принес.

— Покажи.

Мишка достал из сумки книжки и подал их учительнице.

— А зачем же часослов?

— А я по-славянски читаю.

— Филипп научил?

— Филипп.

— Что он теперь делает?

— Отцу в лесу помогает… Стеречь…

— Почитай-ка, — раскрыла и подала Мишке часослов Татьяна Никаноровна.

Мишка откашлялся и звонко, без запинок, начал читать:

— «Блажени раби тии, их же пришел господь обрящет бдящих…»

Второклассники подняли головы от тетрадей. Какая-то девочка удивленно сказала:

— Во, как в церкви на крылосе…

— Ну, хватит… Действительно как дьячок… Что же мне с тобой делать? — недоуменно дернула плечом Татьяна Никаноровна и, подумав, спросила: — Сто копеек — это сколько будет?

— Рубль.

— А тысяча копеек?

— Десять рублей.

— Филипп научил?

— Филипп… Мы зимой на печке как спать — так считать, загадки загадывать.

— Ну и задал же он мне задачу! Ведь тебе, должно быть, и во втором классе делать будет нечего, а не то что в первом. Возьми твои книжки и пересаживайся вон туда, — показала Татьяна Никаноровна на ряд у глухой стенки.

На многих партах второго класса ребята сидели не по три, а только по два человека. Часть из прошлогодних первачков, научившихся читать и писать, наверно уже навсегда бросили ученье, другие же помогали родным управляться с молотьбой и огородами и потому в школу еще не приходили. Тимофей Шелуха сидел совершенно один, широко, по-барски раскинув ноги.

— Сюда, — поманил он пальцем Мишку и продул возле себя место, вызвав тем смех ребят.

Мишка сел возле Тимони.

— Ты ж его, Шелухин, не обижай, — приказала Татьяна Никаноровна.

— Не… Мы с ним, как рыба с водою, — сказал Тимоня, опять вызвав смех ребят.

Татьяна Никаноровна начала расспрашивать у первачков, кто знает какие буквы, молитвы, стихи, а Тимоня шептал над ухом Мишки:

— Так ты Санькин брат? Что ж ты не сказал, я б тебя, может, и не зацепил… Ну, решай примерчик, а я потом у тебя его спишу.

Пример был легкий, и Мишка без труда решил, однако списывать Тимоне не дал.

— Никакого толку от этого не будет, говорил Филипп, — пояснил свой отказ Мишка. — Ты нашего Филиппа знаешь?

— Ну, а то не знаю… Мы вместе с ним начинали учиться. Я с Санькой с вашим учился. И вот с тобой пришлось…

— Так вот Филипп говорил… Лучше я тебе после урока растолкую.

— После урока растолкуешь, а сейчас дай спишу, а то Татьяна Никаноровна из класса выгонит: «Ты, — скажет, — в школу только баловаться ходишь. Иди, — скажет, — домой, помогай родителям коровники чистить».

Тимоня силой вытащил из-под рук Мишки тетрадку и стал списывать пример.

Вдруг в коридоре, радостно захлебываясь, прозвенел колокольчик. Вслед за ним в коридор ворвались шум и крики ребят из третьего и четвертого классов.

Первый класс Татьяна Никаноровна отпустила домой. У второго было еще три урока. Но Мишка не только не позавидовал ушедшим первачкам и своему другу Митьке, а был рад, что он не первачок, что с первого же дня он не как-нибудь, а по-серьезному приступил к учебе, пробыв в школе не один, а целых четыре часа, что теперь он уже не маленький и что мать обрадуется, узнав, что его посадили сразу во второй класс.

Резчик-позолотчик

Санька старше Мишки только на четыре года. Филипп старше Мишки на пять лет. Но дружит Мишка не с Санькой, а с Филиппом. Санька всегда норовит что-нибудь выманить у Мишки либо причинить какую-нибудь неприятность. Один раз он, например, предложил Мишке сыграть на пальцах «полечку». Мишка согласился. Санька, будто на клавиши гармошки, положил пальцы на полусогнутые пальцы Мишкиной руки и под припев «тра-ля-ля-ля» так нажал суставы, что у Мишки на глазах выступили слезы.

Филипп всегда что-нибудь мастерил для Мишки. А мастерить он умел многое. Один раз он солдата выстругал: в бескозырке, с ружьем на плече. Куда ни поверни — все солдат, никак с мужиком не спутаешь. Кокарду… да что кокарду — пуговицы, и те вырезал! И будь бы у него инструмент какой-нибудь, а то заточенный обломок косы. В другой раз он принес Мишке деревянную ложку (между делом в лесу выстрогал). Ложку всякий сделает, но вряд ли кто додумается сделать такую ложку, какую сделал Филипп: челночком, с красиво изогнутой ручкой и, главное, на конце ручки выстрогана рыба плотичка. Не окунь, не карась, а плотичка. В такой ложке даже пустые щи — и те кажутся много вкусней. Мишка нарочно давал две ложки своему другу Митьке, чтоб тот похлебал щей и сравнил, из какой ложки вкуснее: из обыкновенной или из Филипповой. Митька попробовал и сказал: «Из Филипповой в пять раз вкуснее… Борщ — прямо как с рыбой…»