Егор недоуменно и вопросительно скосил глаза в сторону Петухова. Но Петухов, будто не замечая его, продолжал речь.

— Помните, — подчеркнул он: — анархия — путь к монархии. Главный наш враг сейчас уже не помещик, а немцы. Установить в стране твердую власть — дело учредительного собрания. От нас прежде всего нужны дисциплина и революционный порядок. Разбить немцев и турок, взять Дарданеллы и Константинополь — это самая важная задача. И, несмотря на происки большевистских агитаторов, мы ее выполним.

Мишка не понимал многих слов Петухова, как не понимало их большинство мужиков, но по проясневшему лицу Ксенофонта и мрачному Егора догадывался, что речь направлена наруку Ксенофонту и его компании.

Егор говорил немного.

— Не знаю, чьи интересы защищал оратор, — сказал он, — может, свои, а может, еще чьи-нибудь, но мы, бедняки-крестьяне, на одних картошках да на хлебе проживши весь век, должны защищать свои. На чорта нам какие-то Дарданеллы и какой-то Константинополь! Обходились без них и обойдемся. У нас и морей и городов хватает. А без кормильцев, которые тысячами гибнут на фронте, нам не обойтись, и без земли не обойтись. Мы давайте говорить так: какая партия за наши интересы, та, значит, и за нас. Так я смотрю.

— Правильно! — выкрикнул Семен и захлопал в ладоши.

За ним захлопали еще несколько человек.

— Правильно! — крикнули после других Ерошка, Сашка и Митька.

— Вывести отсюда ребят, — сказал Ксенофонт, — им тут делать нечего.

У двери раздался говор и шум — Митьку, Сашку, Ерошку и Петьку, видимо, выпроваживали во двор.

Всю ночь шли споры. На этот раз попросили слова даже Макар Ярочкин и Ермил.

Ермил поддержал приезжего.

— О земле, — сказал он хриплым басом, — должны решать люди умные, — осмотрел строгими глазами мужиков и пояснил: — учредительное собрание, а не тот, у кого никогда земли не было и кто сроду хозяином не жил…

Макар Ярочкин долго стоял возле стола и переступал с ноги на ногу. Ксенофонт даже не выдержал:

— Довольно тебе, как рысаку, танцовать на одном месте!

— Я считаю, что нас волной жизни куда прибивает, там мы и должны высаживаться. А нас прибило к земле, — сказал Макар.

— К помещичьей, — подсказал кто-то.

— Ага! — подтвердил Макар, постоял, поклонился и пошел от стола.

Мишка позавидовал, что Макар так коротко и метко смог высказать его мысль о земле, и он захлопал в ладоши.

Ксенофонт укоризненно глянул в сторону уходившего Макара и заметил, обращаясь к Петухову, сидевшему рядом с ним:

— Вот правильно в священном писании сказано, что и «камни возопиют».

Потом он встал и сказал, что «о земле надо говорить за выкуп, тогда это будет твердо, тогда это будет земля».

— У тебя мошна тяжелая — ты ее выкупай, — перебил его Семен Савушкин.

Уже стекла в окнах стали цвета голубого полинялого ситца, когда приступили к голосованию. Было вынесено две резолюции. По одной — петуховской — брались обязательства вести войну до победного конца, а в части земли и власти — ждать решения учредительного собрания. В резолюции Егора указывалось: «Войну кончить, землю поделить немедленно, а власть передать трудовому народу — рабочим, солдатам и крестьянам».

Мишка, став на табурет, подсчитывал голоса и с гордостью посматривал на Митьку, Сашку, Петьку и Ерошку, снова пробравшихся в хату и теперь безучастно сидевших на сундуке. С тех пор как пришли вести о революции, он как-то отбился от ребят и все время был с мужиками. По Мишкиному подсчету голосов, на стороне резолюции Егора оказалось большинство. Ксенофонт не поверил, пересчитал, и у него тоже оказалось столько же.

— А ты-то свой голос куда присчитал? — спросил Егор Мишку.

Своего голоса Мишка никуда не присчитывал.

— Он парень хороший, но голосовать еще молод, — заметил приезжий.

— Почему молод? Он представляет целое хозяйство, — возразил Егор. — Его отец за ту землю где-то на чужбине томится, а может, в сырой земле лежит, а братья до сих пор в окопах сидят.

— Правильно! — поддержали из толпы.

— Ну что ж, пусть, — подернул плечами Петухов.

— Я за Егорову резолюцию! — подняв руку, сказал Мишка.

Егор одобрительно кивнул головой.

— Молодец Мишка! — крикнул кто-то из толпы.

Мишке казалось, что его голос решил важный вопрос.

Петухов уехал не попрощавшись. На дворе совсем рассвело. Над Гнилым ручьем стоял густой молочно-белый туман, восток розовел, устало мигали редкие бледнозеленые звезды.

Ребята шли отдельной кучкой. Мишка шел и думал о том, как в городе прочитают их резолюцию и издадут приказ: немедленно поделить между мужиками хвостовскую и монашескую земли, дать безлошадным по лошади, плугу и бороне; как он пойдет тогда на хвостовский двор и выберет себе крепкую лошадь, хороший плуг, железную борону, запряжет коня в повозку на железном ходу и вернется домой полным хозяином.

— Значит, ты в большевики подался? — прервав Мишкины думы, спросил шагавший позади него Петька.

Мишка ничего не ответил.

Этой ночью кончилось его детство.