К тому времени у меня бессознательно выработалась строгая манера держаться во время лекций, движение рук ограничилось до минимума. Это была инстинктивная защитная реакция, помогавшая мне не терять самообладания в тех случаях, когда мне задавали неприятные вопросы об Эльсе. Ее смерть произвела на меня неизгладимое впечатление, и мне никак по-настоящему не удавалось прийти в себя, напротив, мой образ жизни вынуждал меня все время говорить о ней и три раза в день показывать ее на экране. Чем больше эмоций я испытывала во время лекций, тем неподвижнее стояла, скованная как статуя, опасаясь, что малейшее движение ослабит мой контроль над собой. Я советовалась с психиатрами, стараясь выдержать это напряжение, так как у меня не было другого выбора. Как ни пыталась я изменять содержание лекции, мне постоянно приходилось повторять все те же истории, и иногда мне казалось, что я схожу с ума.

В результате предложенного мне распорядка я почувствовала себя настолько вымотанной, что, идя на лекцию, не знала, как я ее начну и как закончу. Но стоило мне очутиться перед аудиторией, и мне начинало казаться, что какая-то посторонняя сила диктует мне мою речь. Я как бы слушала себя со стороны, чужая и отрешенная от существа вопроса. Мне представлялось даже, что я лишь являюсь медиумом для передачи данного мне Эльсой поручения.

Бешено несясь с Пятой авеню на Третью и пытаясь увидеть небо из бетонного ущелья нью-йоркских небоскребов, почти оглохшая от шума транспорта, я думала о Кении, о ее широких необитаемых просторах, о ее спокойствии, о разнообразных и великолепных животных, которые в это время направлялись к знакомым водопоям, и жаждала вернуться в эту мирную жизнь.

Наконец я вновь прибыла в Кению, чтобы помочь при съемках фильма «Рожденная свободной». В нарушение существовавшей традиции меня попросили, несмотря на то что я была автором сценария, жить на месте съемок и взять на себя ответственность за хорошее обращение с участвующими в них животными. В мои обязанности входило также давать интервью различным обществам защиты животных, представители которых нас посещали, и писать статьи о фильме.

Киногруппу поместили на ферме близ города Наньюки у подножия горы Кения. На ферме были построены для съемочной группы в шестьдесят человек обширные спальные помещения, мы пользовались ими лишь для сна и общественной деятельности. Для дрессировщиков, которые присматривали за двадцатью четырьмя львами, слонами и другими животными, были поставлены палатки. Чтобы разместить около ста человек обслуживающего персонала, рядом была построена небольшая деревня.

Фирма взяла напрокат двух цирковых львов для исполнения роли Эльсы и наняла их дрессировщиков, но, когда Вирджиния Мак-Кеина и Билл Траверсы, которые согласились играть главные роли в фильме, попытались работать с этими раскормленными кошками, у них ничего не получилось. Дрессировщикам приходилось контролировать каждое движение — животных, и было очевидно, что передать той нежной привязанности, которая существовала между Эльсой и нами, не удастся. Траверсы настаивали, чтобы им дали возможность в течение двух месяцев до начала съемок завязать дружбу с парой львят-подростков, Боем и Гёрл, поскольку только при этом условии они могли бы установить с ними отношения, похожие на те, что установились у нас с Эльсой. Продюсер дал на это свое согласие. Под руководством Джорджа они все вместе играли в футбол на соседних площадках, гонялись за воздушными шариками, лазали на деревья, участвовали в совместных пикниках и прекрасно проводили время до тех пор, пока львята не подружились с актерами и не стали настолько общительны, насколько это было необходимо для исполнения роли Эльсы.

Во время одной из этих шумных игр Джордж устал и лег ничком на траву. Гёрл заметила его и стала подкрадываться совсем по-кошачьи. Она подползла, почти касаясь животом земли, и наконец бросилась вперед, чтобы вцепиться ему в шею. Мы с ужасом наблюдали эту сцену — все произошло слишком быстро, для того чтобы кто-нибудь из нас мог вмешаться. Нетрудно себе представить, какое облегчение мы испытали, когда, прикоснувшись мордой к шее Джорджа, молодая львица спокойно села, ожидая, чтобы Джордж поднялся и погладил ее. (Видимо, она не могла подавить в себе естественного инстинкта, но когда собралась напасть, то, вероятно, вспомнила, что перед ней друг, которому она не должна причинять вреда.) Эта игра Джорджа и Гёрл в охоту повторялась каждый день. Таким образом, если по сценарию львица должна была идти в точно определенном направлении, а ничто не могло побудить ее к этому, единственное, что мы могли сделать, — использовать Джорджа как приманку, скрытую от камер.

Очень сложную сцену борьбы между Эльсой и ее соперницей удалось снять, используя территориальный инстинкт львов, которые безжалостно преследуют и изгоняют каждого, кто осмелится нарушить их территорию. Чтобы подготовить необходимые для этой сцены условия, большой участок был обнесен забором. На этом участке находились обе львицы, но их надежно отделили друг от друга так, чтобы они не могли встречаться. Кормили их в разное время на скалистой вершине холма — одну утром, другую перед вечером. Как только обе львицы признали эту территорию своей, им дали еду одновременно. Они сразу же бросились друг на друга и покатились по земле в схватке, кусая и царапая друг друга. Такую схватку никогда нельзя было бы воспроизвести специально. Чтобы помешать им нанести друг другу серьезные повреждения, пожарная команда из Наньюки заранее установила четыре больших бака с водой и была готова пустить их в ход, чтобы разнять львиц. К счастью, в этом не было необходимости. Как только львицы устали, схватка тотчас же прекратилась, и их можно было безопасно развести по отведенным им участкам.

Эта сцена заслуживала того, чтобы фильму «Рожденная свободной» присудили «Оскара», но, так как новые приемы обращения с опасными зверями во время съемок фильма были судьям незнакомы, фильм «Рожденная свободной» наградили «Оскаром» только за музыку. Однако он получил мировое признание и пользовался огромным успехом.

Мой гепард и дом в Наиваша

Во время съемок фильма «Рожденная свободной», когда я жила на территории киногруппы, один из офицеров предложил мне взять молодую самку гепарда, нуждавшуюся в уходе. За полгода до этого он нашел детеныша гепарда, очевидно брошенного матерью, и, вырастил его для забавы своих детей. Теперь его переводили в Европу, и он не хотел брать малыша-гепарда в страну с непривычным холодным климатом. Так Пиппа (имя гепарда) вошла в мою жизнь.

Мы отгородили для нее проволокой большой участок, откуда она могла меня видеть; я брала ее с собой на прогулки на поводке и играла с ней все свободное время. Проходя с Пиппой мимо вольеров, где помещались львы, мне приходилось внимательно следить за ней, чтобы она не пугалась, ибо львы и гепарды — естественные враги. Когда мы оказывались от львов на порядочном расстоянии, я часто позволяла ей бегать по соседним лужайкам и охотиться за птицами и антилопами. Ее охотничий инстинкт еще не развился, и она не приносила вреда ни одному из живых существ, но такие игры способствовали развитию этого инстинкта. У кошек охотничий инстинкт развивается удивительно поздно. Эльсе было семнадцать месяцев, когда она впервые сумела убить свою добычу, но, только когда ей исполнилось двадцать два, она уже делала это с большим успехом. Гепарды начинают убивать дичь в возрасте четырнадцати месяцев, но остаются зависимыми от матери еще три или четыре месяца. Только по прошествии этого времени они могут сами добывать себе пищу.

С другой стороны, все кошки с самого момента их появления на свет умеют преследовать добычу и, подкрадываясь, знают, как нужно пользоваться направлением ветра. Некоторое время спустя я переселилась с Пиппой в заповедник Меру с единственной целью возвратить превращенное в забаву животное в естественное окружение, к естественному для него образу жизни. Тогда я и представить себе не могла, что Пиппа познакомит меня с новым удивительным миром; львы — животные, живущие вместе, и как таковых их легко понять, но гепарды живут в одиночку, и потому они загадочны для нас. Их лучшая защита не хорошо известная всем способность быстро бегать, а умение скрываться. Эльса и Пиппа заполняли мою жизнь на протяжении десяти лет, но они были настолько различны, что больше походили на друзей, дополнявших друг друга, чем на соперников. В то время как наш лагерь был для Эльсы родным домом и она привела к нам своих детей, чтобы познакомить с нами, Пиппа предпочитала оставаться на расстоянии нескольких километров от нашего дома, и, если мы хотели жить одной жизнью с нею, нам самим приходилось навещать ее. Я с радостью убедилась в том, что годы, проведенные ею среди людей, когда она была их баловнем, не ослабили ее врожденных инстинктов. Как только Пиппа возмужала, она стала искать себе самца, мы его, правда, никогда не видели, но замечали оставленные им следы.