Фюзеляж четырехугольного сечения сходил к хвосту на острую горизонтальную грань. Деревянные рейки каркаса обшивались полотном, швы заклеивались текстильной лентой с зубчатыми краями.

Вся проводка управления была тросовая. Топливных баков предусмотрено два: непосредственно за мотором и за кабиной пилота.

Но главная прелесть самолета, быть может, заключалась в том, что он был разборным. Детали укладывались в ящик и в таком виде могли быть отправлены на поезде или автомобиле куда угодно. Затем на месте самолет собирали. Моран гордился тем, что его детище можно собрать и подготовить к полету за десять минут.

Новые аэропланы «Моран-Солнье» уже доказали свою эффективность.

Летом тринадцатого года Марсель Бриндежон де Мулине завоевал первое место в европейской гонке на «Моране H», преодолев расстояние в 4 800 километров. Это был его знаменитый перелет из Парижа в Москву.

В том же году в Великобритании английский пилот Хэмел выиграл на «Моране Н» кубок воздушного дерби. Он сумел развить скорость в 122,3 километра в час!

А 23 сентября Ролан Гарро на «Моране G» пролетел за восемь часов 740 километров из Сан-Рафаэля до Туниса, причем большая часть пути, 500 километров, пролегала над морем.

В общем, фирме было чем гордиться.

— Герр Моран? — К французу обратился господин в сером костюме. — Я представляю германскую фирму «Пфальц». Нас весьма впечатлил ваш самолет, и мы хотели бы купить лицензию на его производство.

...Пройдет совсем немного времени, и «Мораны» встретятся с «Пфальцами» — своими немецкими собратьями, — в воздухе отнюдь не в дружеских поединках...

2 февраля 1914 года, Киев

Штабс-капитан Нестеров прочитал письмо, усмехнулся и отбросил его.

Послание было из Франции. Один банкир предлагал русскому авиатору совершить по Западной Европе турне. «Демонстрация «смертных петель» в воздухе в исполнении их автора сулит огромные прибыли», — писал он.

Что ж, такого следовало ожидать. Во всем мире к авиации относятся как к забаве, к аттракциону. Авиаторы выступают с воздушными шоу, потешая публику.

Еще в прошлом году это имело определенный смысл: необходимо было продемонстрировать как можно большему количеству людей возможности, скрытые в аэропланах. Но сейчас убеждать уже некого — все убеждены...

«Я не фокусник», — написал Нестеров своему несостоявшемуся «импресарио».

У него сейчас появились совсем другие заботы.

16 мая 1914 года, Москва, завод Дукс

— Любезный вам аэроплан «Ньюпор-IV» устаревает на глазах, — услышал Нестеров в военном ведомстве, куда был вызван телеграммой. — Мы приобрели лицензию на производство более современной машины — «Моран-Солнье» тип G. Вы уполномочены наблюдать за ходом их постройки на московском заводе «Дукс». Господин Брежнев введет вас в курс дела.

«Брежнев» было фамилией владельца завода.

Нестеров закончил дела в Москве и собрался возвращаться в Киев — там у него оставалась семья, да и служебные обязанности командира авиаотряда призывали.

— Просто так мы вас не отпустим! — объявил ему Красницкий, один из энтузиастов воздухоплавательной общественности. — Вы уже имели удовольствие познакомиться с мсье Пегу, насколько мне известно? Мы организуем для него и для вас банкет в ресторане «Яр»!

Нестеров поморщился. Красницкий знал его нелюбовь к пышным мероприятиям, но у него был наказ — не принимать отрицательного ответа, — поэтому он настаивал:

— Не разочаровывайте нас, Петр Николаевич! Для вас же старались!

— Может, обойдетесь одним господином Пегу?

— Нет, нет, ваше присутствие необходимо.

Банкет был пышным, по-московски обильным — на выпивку, закуску и речи. Пегу, судя по всему, пришел в восторг от русского гостеприимства.

Под конец все участвовавшие пилоты — а их собралось немало — расписались на стене кабинета, где происходило празднество.

— Кто уже делал «мертвую петлю», господа, расписывайтесь вверх ногами! — суетился Красницкий, чувствуя значимость момента. — А кто не петлил, расписывайтесь неперевернуто. Вы, Петр Николаевич, первый.

Под подписью Нестерова появился размашистый росчерк Адольфа Пегу.

— Господа! — Владелец ресторана выглядел взволнованным. — Я непременно сохраню эту стену в неприкосновенности.

30 мая 1914 года, Москва

Штабс-капитан Нестеров снова в Москве. На заводе «Дукс» полным ходом идут работы над «Морже» — так сокращенно называли в России «Моран»-Же.

Нестеров попросил показать ему уже собранную модель. Долго осматривал новый для себя аэроплан, изучал его. Сначала рулил по земле с опущенным хвостом, делал пробежки на большей скорости с поднятым хвостом.

Самолет показал себя довольно строгим в управлении, но Нестеров не сомневался в том, что совладает с «норовистой» машиной. Если французским летунам это под силу, то и наш разберется.

Он решился поднять «Морже» в воздух. Пролетел по прямой. Машина слушалась. Несколько пробных полетов убедили Нестерова в том, что самолет ему подвластен.

Вопреки общему мнению, штабс-капитан Нестеров рисковать не любил. Признавал, что риск бывает неизбежен, но любому, самому опасному эксперименту, предшествовали долгие часы размышлений, прикидок и расчетов.

11 июля 1914 года, Москва — Петербург

Раннее утро.

Ходынский аэродром только-только просыпался. Техники осматривали аэропланы. Новенький «Морже», облетанный Нестеровым, стоял в ангаре.

— Кто дежурный? — осведомился Нестеров. — Ты, Нелидов? Заправь-ка, братец, «Морже» горючим да выведи его из ангара.

— Будет исполнено, ваше высокоблагородие! — отвечал механик Нелидов. И, помедлив, осторожно спросил: — А что, летать будете? Далёко ль?

— Не знаю, — задумчиво отвечал Нестеров, поглядывая на небо. — Может, над аэродромом пока полетаю... Может, и дальше полечу. Полный бак залей.

Нелидов отсалютовал и пошел выполнять приказ.

...Через пять с половиной часов на заводе «Дукс», где уже «потеряли» штабс-капитана и начали беспокоиться о его судьбе, прочитали телеграмму.

Господин Брежнев не знал, что и думать.

Петр Николаевич телеграфировал из Петербурга.

— Со мной все в порядке, — сообщал он. — «Морже» благополучно доставил меня до столицы. Хороший самолет, надежный и быстрый.

25 августа 1914 года, Жолкиево, Галиция

— Опять австрияк прилетал! — Генерал-майор Бонч-Бруевич, ведавший разведкой отряда, заметно сердился. — Летает тут на своем «Альбатросе» как у себя дома. И никто из нас ничего не делает.

В Жолкиевском замке, где размещался штаб армии, царило мрачное настроение. Нахальные полеты австрийца над расположением русских частей нервировали военных уже несколько дней.

— Узнали хоть, кто он такой? — спросил летчик одиннадцатого авиаотряда поручик Мрачковский.

Поручик Войткевич кивнул:

— Это барон Розенталь. Сведения пришли — определили по разрисовке аэроплана. Господа, спешу вас удивить: мы находимся в его имении. Этот замок принадлежит его семейству. Так что он действительно летает у себя дома.

— И что он здесь вынюхивает? — сердито осведомился Бонч-Бруевич. — Проверят, целы ли его серебряные ложки?

— Его необходимо сбить, — твердо произнес командир отряда штабс-капитан Нестеров. — Даю слово офицера, что больше этот соглядатай у нас не появится.

Когда офицеры вышли из помещения штаба, поручик Кованько буквально набросился на Нестерова:

— Ты что задумал, Петр Николаевич? Как ты мог давать слово?

— Что задумал, то исполню, — ответил Нестеров.

— Ты его таранить хочешь?

— Я уже говорил, что таран может быть безопасным, если сделать с умом, — ответил Нестеров. — Вот и настало время проверить мою теорию на практике.

 26 августа 1914 года, Жолкиево