— А если выиграю? — встревожился Молла.

— Все твои выходки прощаю, — даже не смотрит в его сторону Повелитель.

Во время игры настроение у Тамерлана тоже приподнятое: играют в его стоклеточные шахматы, и в них он явно напирает. За игрой наблюдает множество приближенных. И вот главный судья Самарканда решил воспользоваться благоприятной обстановкой. Дело в том, что владельцы снесенных в центре города домов, а это весьма зажиточные и влиятельные люди, пожаловались судье, и он осмелился просить Тимура возместить убытки пострадавшим домовладельцам.

— Что?! — вскипел от ярости Повелитель. — Разве город принадлежит не мне?!

— Да-да-да, все — твоя собственность, все! — заявил судья, спешно ретировался, согнувшись в три погибели.

И тут слово взял Молла Несарт:

— Повелитель, это я подтолкнул тебя на снос домов. Чувствую вину. Если выиграю, возмести ущерб.

Эмир немного поразмыслил и согласился.

На следующее утро Молла Несарт, как и вся свита, был в покоях Тамерлана. Видимо, Повелитель плохо провел ночь: он был в крайне скверном настроении, часто протирал глаза, вокруг него сновали врачи — евреи и китайцы.

— Эй, плешивый старик, Молла Несарт, — вдруг раздался хриплый голос Великого эмира, — ты вроде мудрый человек, якобы все знаешь в отличие от этих знахарей. Что мне делать? Каждое утро, когда я просыпаюсь, у меня полчаса в глазах темно. Ничего, даже твою козлиную бороду не вижу.

— О Повелитель, — несколько выдвинулся вперед Несарт, как положено, руку к сердцу приложил. — А ты, пожалуйста, просыпайся на полчаса позже, только сразу в зеркало не смотри.

— Ха-ха-ха, — все-таки уважал Властелин острослова. — Вот ты нахал. Хе-хе, а в зеркало я давно не смотрю, знаю, что безобразен.

— О Повелитель, — еще раз ниже склонился Молла. — Тебе самому на себя-то смотреть тошно, а каково же нам, твоим подданным, которые очей от тебя отвести не смеют.

— О-о, — Тамерлан грубым движением оттолкнул врачей, тяжело встал. — Давай, давай сквернословь дальше. Вот отправишься вновь к сыну Мираншаху, как шелковый станешь, вмиг обуздает он тебя.

— Теперь у меня пайзца Повелителя, — опять огрызается Несарт.

— Пайзца моя, хочу даю, захочу отберу, — непонятно, то ли в шутку, то ли всерьез, но тон и взгляд суровы. — Ты меня вчера чуть без денег не оставил: заставил полгорода восстановить. Пошли, покажу, как гора обмельчала.

Тамерлан любил в свою сокровищницу ходить.

— Мой Повелитель, — войдя в закрома, удивился Молла, — вроде как было… даже кажется, гора еще выше стала.

— Хе-хе, так оно и есть, — доволен Властелин. — Пока я живой, ни единого камешка отсюда не вынесут, разве что принесут.

— А как же проспект перестроили?

— Это я подчиненным поручил, — невозмутим Тимур, — они люди богатые. Пусть обеднеют, а то жирком обрастут, воевать более не захотят.

— А гора за счет чего выросла? — любопытствует Молла Несарт. — Вроде налогов в Самарканде нет, да и военных походов тоже.

— Хе-хе, строптивых, зажравшихся министров казнил, их имущество конфисковал. А они должны помогать в строительстве.

— Скажи, Повелитель, — не отстает Молла. — Вот ты каждые два года, а то и год, этих министров сажаешь, вешаешь. А я вот смотрю, на освободившееся место толпами метят, даже через меня пытаются взятку дать, чтобы слово я замолвил. Разве не боятся они?

— Свято место пусто не бывает. Видать, на что-то надеются.

— Что ты околеешь или в поход надолго уйдешь, — рискует Молла и быстро исправляется, — но ты им этой радости не дашь.

— Хе-хе, первого не дождетесь. Ты уж точно, — и совсем иным голосом: — А в поход скоро пойду.

— Снова в поход? — ошарашен Молла. — Вновь истреблять? Зачем тебе все это? Посмотри, у тебя богатств на сто поколений.

— У мужчины один путь — путь войны, побед и славы. Наступила долгая пауза, после которой Несарт выдал:

— Тобой руководит лишь алчность.

Будто не слышит, Тамерлан зачерпнул в ладони камни, — его глаза заблестели, как и эти бриллианты.

— Ты ведь в прошлый раз сказал, что от них тебе пользы никакой нет, — все до чего-то допытывался Молла.

— Правду сказал, — сух голос Повелителя, — мне пользы нет. Но будь они в чужих руках, знаешь, сколько вреда мне могли бы причинить?

— Это как же?

— Гх, — кашлянул Властелин. — Ты, старик, блаженен, к деньгам и мирской суете страсти не имеешь — этим и пленяешь меня. Однако, как ты и сам знаешь, большинство людей лишь на деньги молятся. Тот, кто беднее их на дирхем — ничто, кто богаче — господь. Мне нужна власть, абсолютная власть, а для этого я должен быть самым богатым. Как на небесах — один Бог, так и на земле должен быть один Правитель. Понял?

— Понял, ты просто людоед, — не выдержал Молла.

— Ах ты, старый ишак! — от удара Несарт вновь оказался в горе алмазов.

Что ни говори, а Молле Несарту, как любому из смертных, не хотелось расставаться с жизнью, тем паче средь таких богатств, и он, съежившись, тихо промолвил:

— О Повелитель и Покоритель мира, ты не посмеешь казнить невиновного.

— На сей раз казню, ты меня оскорбил!

— О Властелин, — чуть ли не скороговоркой заговорил старик. — Ты считаешь, что надо снять голову мне за слово «людоед». Но ведь я повторил только то, что до меня о тебе сказали миллионы людей. Будь справедлив, прикажи сначала казнить их, а уж тогда и я сложу голову.

Насупленное лицо Повелителя слегка отошло, какая-то гримаса застыла:

— Вот ты дрянь, — сказал он и продолжил, — живи, пока я добрый.

— И таким войдешь ты в историю, — все-таки не унимался Молла.

— Мц, — как усмешка, выдал губами Повелитель, — а ты в историю точно войдешь как мой придворный шут.

— Ну, — выкарабкался из камней Молла, — рядом с тобой жить — либо шутом, либо дураком быть.

Тамерлан этого не услышал, то ли сделал вид, что не услышал, а сказал о своем:

— Пошли сразимся.

— А на что? — осмелел Несарт.

— На что хочешь?

— Вот на эту гору.

— Чего? — аж остановился Повелитель. — И что ты с ней будешь делать?

— Людям раздам.

— Точно, дурак, — беззлобно постановил Тамерлан.

Как и все великие люди, Властелин способен был делать одновременно несколько дел. Так, во время затяжных игр в шахматы он выслушивал многочисленные доклады, давал указы и распоряжения, а также успевал диктовать «Автобиографию» и личное «Уложение».

— Эй, писарь, не спи, — обратился Повелитель к секретарю. — Записывай. Людей следует либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек может отомстить, а за большое — не может, из чего следует, что наносимую человеку обиду надо рассчитать так, чтобы не бояться мести. Я всегда был убежден, что занятие, наиболее достойное правителя, — это поддерживать священные войны, истреблять неверных и стараться завоевать мир.

— Что ты пишешь, что ты говоришь?! — в это время в зале появился духовный наставник Саид Бараки. Только он имел право так бесцеремонно входить и тем более перебивать Великого эмира.

Несмотря на почтенный возраст, это был статный, внешне благопристойный, довольно живой, энергичный старик, который на правах главенства стал внимательно читать последнюю запись:

— Я ведь сказал — такое не пиши, — сурово бросил он юному писарю и, быстро уничтожив запись, обернулся к Повелителю. — Мой дорогой сынок Тимур, это в первую очередь будут читать твои дети, внуки и праправнуки. Это останется в истории, а посему ты — не средоточие зла и насилия, а посланник Бога, значит добра и милосердия. Пиши, — он слегка ткнул в затылок писаря. — Уложение Тимура. Моим детям — завоевателям мира.

— Постой, постой, — попытался противиться Повелитель, — о каких завоеваниях ты говоришь? Разве я при своей жизни не завоюю весь мир?

— Сын мой, — очень ласков голос духовного наставника. — Ты и так много свершил. Уже далеко не молод. Пора и о вечном подумать. Нам надобно отныне и денно и нощно молиться, замаливать грехи.

— О каких грехах ты говоришь? — все-таки выразил свое недовольство Тамерлан. — Ведь я помазанник Божий, и ты это не раз утверждал.