— Я тоже твой сын, — твердо, как его научила Шад-Мульк, выдал он. — Я тоже внук Тимура, и войсками командую я. Либо ты со мной, либо.

— Что «либо»? — властно закричала Хан-заде.

В это время вошла Шад-Мульк, грациозная, молодая, уверенная; черный траурный платок еще более оттеняет белизну ее очаровательного лица, а в глазах блеск молодой хищницы. Хан-заде была достаточно прозорлива, чтобы понять — ее мир резко изменился, великого покровителя, который удовлетворял любое ее желание и любой каприз, более не было. На карте просто ее жизнь, и, пытаясь услышать приговор, она уже тихо повторила:

— Так что «либо»?

— Либо вы будете жить с Халилем, то есть с нами, — слово держит Шад-Мульк, — ибо Халиль ваш младший сын, — с этими словами она подошла к двери, ведущей на балкон, резко отдернула темные занавеси, и, видя, что стекла обледенели от сильного мороза, она быстро вернулась, взяла дорогую вазу со стола и швырнула ее в окно. Звон, колючий ветер, а она царственным жестом поманила Хан-заде к окну: — Смотрите, — там во весь обзор глаз выстроены войска, перед ними брат Шад-Мульк — Малцаг.

— Что это? — испуганно прошептала Хан-заде.

— Сейчас войска принесут клятву верности Халилю, — слово держит Шад-Мульк. — Вам предоставляется почетная миссия, которая никого не удивит, — первой выдвинуть своего сына в правители и поддержать. Ступайте! Вы мать!

— А если, — на полуслове Хан-заде умолкла, увидев решительный взгляд Шад-Мульк, и следом — ее слова, как команда:

— Тимура нет, есть Халиль!

— Наш Халиль, — выдохнула Хан-заде.

В тот же день Халиль был провозглашен Государем. Была присяга, после чего началась гонка, гонка в Самарканд — кто первый займет трон.

Если бы данное повествование претендовало на приключенческий жанр, то можно было все отнести к выдуманной кульминации. А вместе с тем все именно так и было.

Ближе всех к Самарканду, на полпути к Отрару находился сын Шахрух (он мчался к отцу), где его застали известия, облетевшие всю империю. Шахрух был благоразумным (это подтвердило время), при нем не было армии, а лишь охрана и ближайшее окружение. К тому же он получил в наследство огромные территории, там и без того забот хватает. Так что пусть сыновья Хан-заде — Пир-Мухаммед и Халиль — сами разбираются, видимо, решил он, и убрался восвояси, в Хорасан.

В Отраре, где явного лидера уже не было, зато была Сарай-Ханум, наступило раздвоение, разлад, вражда. Фанатично почитавшие Тимура полководцы настаивали, что надо продолжать поход на Китай, как завещал Властелин. Так они и поступили. Другая половина, наверное, более предпочитавшая земные блага, примкнула к Сарай-Ханум, которая, сопровождая гроб, направилась в Самарканд.

Дальше всех от мест событий, в Индии, находился нареченный наследник — Пир-Мухаммед. Однако когда он прибыл в Самарканд, на троне уже восседал Халиль. Правитель столицы — друг Тимура — уже ему присягнул, и ворота города не открыл. И это не все — в Самарканд не впустили и саму Сарай-Ханум, которая сопровождала гроб Тимура.

Ненавидящий Тимура личный секретарь Ибн Арабшах по этому поводу писал, что Тамерлан был изверг, кровопийца, коварный и подлый, но при этом он был храбрый воин, любил родню, семью, свой город, свой народ. Про его наследников ничего хорошего нельзя сказать: алчные, аморальные нечестивцы, «про которых даже не хочется Перо марать».

Последуем мудрому совету, тоже Перо особо марать не будем, тем более что после смерти Тимура и летописцев как бы не осталось, да и хвалиться особо нечем, словом, сведений почти нет. Да Перо, которое уж вдоволь исписалось, еще сильнее скрипит, наверное, поможет нам, ведь оно все знает, точку, когда надо, поставит.

Халиль и Пир-Мухаммед посредством переговоров договорились об одном — все-таки впустили в Самарканд гроб Тимура, Сарай-Ханум и еще некоторых важных персон. После этого братья стали готовиться к бою. У Пир-Мухаммеда, как осаждающего, явное преимущество, к тому же, у него поболее сил: гвардия Властелина с ним, и еще прибыло подкрепление от Шахруха.

Халиль, молодой, красивый, элегантный, он со всеми щедр, ласков и любезен. Да этим в противостоянии ничего не добьешься. Все знают, что он не воин, вся надежда на Малцага. Последний, получив полную свободу действий, просто расцвел. Наконец-то свершилась его мечта. Под каким бы флагом он ни стоял, он воевал против внука Тамерлана, и не как прежде, возглавляя пять-десять тысяч против несметных сил, а в более-менее сносном соотношении — тридцать тысяч против пятидесяти.

Вот под Самаркандом сошлись тюркские рати, сошлись братья, те, кто вчера воевал бок о бок. С врагом. Только не надо думать, что случилось что-то необычайное, и виной тому какая-то Шад-Мульк.

Вражда между братьями была всегда — где-то традиция, и пример для Халиля и Пир-Мухаммеда сам Тимур. Тридцать четыре года назад, не под Самаркандом, а южнее — Балх, Тимур напал, завладел землями и взял в плен своего шурина — эмира Хусейна. А именно эмир Хусейн помогал Тимуру в самые тяжелые годы, сделал из него командира, давал деньги, не раз спасал, и был даже ближе, чем брат, ибо они поклялись в верности друг другу на Коране и на мечах. Почему-то этим событием заканчивается славная «Автобиография» Тимура. И хотя авторство Тимура подвергается сомнению, другого документа нет, и продолжения «Автобиографии» нет, словно Тимур более не жил. А он жил. Как стал известным, женился на ханше Сарай-Ханум, а его первая жена Алджай, у отца которой он служил, умерла при загадочных обстоятельствах, так же умер и ее первенец Джехангир. После этого настала очередь эмира Хусейна. Он попросил у Тимура пощады, пожелал совершить паломничество в Мекку и там умереть. Тимур соглашается, и даже дал двух слуг в сопровождение, и когда Хусейн немного удалился, произнес:

— Вы видите спину человека, которого более никто не увидит.

Тогда Тимуру было тридцать пять лет, а первоначальный спор произошел из-за якобы неправедного дележа награбленного у купцов. А что говорить о юнцах: Халилю — двадцать, Пир-Мухаммед — лет на пять-шесть старше. А делят они почти весь мир и горы-горы несметных богатств, что хранятся в сокровищнице Самарканда. Такое неделимо, они готовы перегрызть горло друг другу.

Халиль (это по документам), а точнее, полководец Малцаг знал уязвимость крепостных стен, вывел войско за город.

Перо не хочет более о ратных баталиях писать, опять кровь и насилие. Правда, остался интересный эпизод. В полдень, после ожесточенного противостояния, Малцаг совершал привычный маневр — ложное отступление. С высоты холма наблюдающий эту картину Халиль испугался, подумал — конец и бежал за городские стены, поближе к Шад-Мульк. А вечером, когда разгромленный Пир-Мухаммед бежал, Халиль, встречая Малцага, с крепостной стены кричал:

— Где мой брат? Где башка Пир-Мухаммеда? Больше соперников не было. Халиль теперь уверенно сел на трон и первым делом объявил, что будет грандиозная свадьба. Так Шад-Мульк стала царицей. Все-таки добилась своего.

Стоит ли описывать ее ликование? А было ли оно? Конечно, было. Шад-Мульк сама назначила министров, сама их снимала. Почти что все было под ее контролем. Хан-заде и Сарай-Ханум у нее в услужении. Она противница гаремов, потому всех жен и наложниц Тимура раздарила. Она жила на широкую ногу, делала что хотела.

А изменилась ли Шад-Мульк? И осталось ли что от Шадомы? Такая власть не может не изменить. Изменилась — словом, превращение рабыни в царицу.

А как же Малцаг? У Малцага маниакальная идея — оторвать голову Тамерлана (труп забальзамирован, в гробу, но еще не захоронен в Гур-эмире. Это сделает Шахрух в 1407 году), водрузить на какой-либо снежной вершине и вернуться после этого на Кавказ. Ни то, ни другое ему Шад-Мульк не позволяет. Она понимает, что без Малцага ей не обойтись, и она не может без него. Вот в этом не изменилась. Она назначает Малцага министром и просит подождать еще один год.

А где же еще один герой — Молла Несарт? Он в обсерватории, неподалеку. Открыл свою школу, его лучший ученик — внук Тимура, Улугбек (впоследствии знаменитый астроном). Несарт уже очень стар, болен, тяжело ходит. Вначале он изредка появлялся в царском дворце. Жить во дворце со всякими удобствами и привилегиями категорически отказался, а Малцагу говорил: «Уходи, уходи на Кавказ. Ведь там семья». А спустя год: «Совсем испортились, на кавказцев не похожи — азиаты, словно потомки Тимура, теперь вы рабы его богатств».