Ставился также вопрос об укреплении законности[1211].

Что делалось после того, как М.С. Горбачёв получил записку А.И. Лукьянова, установить пока не удалось. Можно лишь отметить, что «обмен мнениями с помощниками по поводу предстоящей партийной конференции» генсек провёл 1 марта[1212].

По утверждению Г.Х. Шахназарова, через месяц, в начале апреля, после возвращения из поездки на Кубу, Михаил Сергеевич собрал «ближайший круг», чтобы снова посоветоваться, как «дать толчок политической реформе»[1213].

Однако визит генсека на Кубу имел место не в 1988, а в 1989 г.[1214]. По всей видимости, в памяти Г.Х. Шахназарова слились в одно два других события: телефонный разговор М.С. Горбачёва с Гаваной, который имел место 5 апреля 1988 г.[1215], и его поездка в Ташкент, где он был 6–8 апреля того же года[1216]. В таком случае упоминаемое совещание могло иметь место не ранее 9 апреля.

11, 15 и 18 — го М.С. Горбачёв провёл три встречи с партийными секретарями[1217]. Вспоминая об этом, он пишет: «В три приёма, чтобы создать непринуждённую доверительную атмосферу, я провёл беседы со всеми секретарями ЦК компартий республик, крайкомов и обкомов. В общей сложности это больше 150 человек»[1218].

В ходе встреч М.С. Горбачёв ознакомил секретарей с разрабатывавшимся проектом политической реформы[1219].

Бывший пресс — секретарь ЦК КПСС А.С. Грачёв утверждает, что на этих встречах генсек едва ли не впервые открыто поставил под сомнение правомерность существования 6 ст. Конституции о руководящей роли партии: «Ведь, откровенно говоря, — заявил он, — партия присвоила себе власть недемократическим путём. А потом себя и конституционно провозгласила как правящую»[1220].

Разработанная концепция политической реформы воплотилась в тезисы доклада Генерального секретаря для партийной конференции. Первый вариант тезисов подготовили И.Т. Фролов и Г.Х. Шахназаров[1221].

«Об организации подготовительной работы, — пишет М.С. Горбачёв, — мы условились на заседании Секретариата (23 апреля), а через два дня (т. е. 26 — го — А. О.) я пригласил Слюнькова, Яковлева, Медведева, Лукьянова, Шахназарова, Фролова, Черняева, Болдина, Ситаряна, заведующего Экономическим отделом ЦК Можина, Биккенина и мы провели обстоятельный разговор о характере тезисов»[1222].

Затем они были переданы рабочей группе, которая расположилось на подмосковной даче ЦК в посёлке Волынское — 2[1223]. Д. Мэтлок утверждает, что эта работа велась «под руководством Александра Яковлева»[1224]. По свидетельству М.С. Горбачёва, он тоже «практически ежедневно приезжал в Волынское — 2»[1225].

7 мая Михаил Сергеевич ознакомил с содержанием готовящейся политической реформы журналистов и других творческих работников[1226].

«Доработка Тезисов, — пишет Г.Х. Шахназаров, — велась в узком кругу — Михаил Сергеевич и мы с Фроловым»[1227]. 19 мая они были рассмотрены на Политбюро[1228], 23 — го представлены Пленуму ЦК[1229], 27 мая — опубликованы в «Правде»[1230].

Главное место в этом документе занимало следующее положение: «Необходимо… вернуть Советам реальные властные полномочия, передав на их рассмотрение и решение все без исключения конкретные вопросы государственной, хозяйственной и социально — культурной жизни»[1231].

Чтобы на этот счёт не было сомнений, в «Тезисах» говорилось: «Должно быть исключено принятие постановлений партийных комитетов, содержащих прямые указания государственным, хозяйственным органам и общественным организациям. Свой политический курс КПСС проводит через коммунистов, работающих в органах государственной власти, во всех сферах жизни общества»[1232].

«Девизом нового этапа должно было стать, — пишет А.С. Грачёв, — «разгосударствление партии»[1233]. Для этого предполагалось разрешить секретарям партийных комитетов совмещение должностей в Советах. От них «требовалась сущая безделица: пройти через выборы»[1234].

При этом предлагалось принципиально изменить характер самих выборов. Они должны были стать свободными и альтернативными. «С учётом необходимости решительного повышения роли Советов, — отмечалось в «Тезисах», — следует осуществить реформу избирательной системы. Цель её — обеспечить свободное выдвижение кандидатов в депутаты, их широкое и всестороннее обсуждение на собраниях трудящихся и в средствах массовой информации»[1235].

Далее говорилось о введении политических свобод. «Это, — читаем мы в опубликованном документе, — касается создания материальных и правовых условий для реализации конституционных свобод (свобода слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций, свобода совести и др.). Это касается и упрочения гарантий личных прав гражданина (неприкосновенность личности, жилища, тайна переписки, телефонных разговоров и др.)»[1236].

В «Тезисах» ничего не говорилось о свободе союзов или партий, но подчёркивалось: «Возникает необходимость в ближайшее время определить правовую основу деятельности общественных организаций, добровольных обществ и самодеятельных объединений. Политический критерий при этом один — заслуживает признания любая общественная деятельность, которая ведётся в рамках Конституции и не противоречит интересам развития советского социалистического общества»[1237].

О том, что «Тезисы» имели не декларативный характер, свидетельствует следующий факт. К 6 апреля 1988 г., когда работа над ними ещё только — только начиналась, уже были «подготовлены проекты законов: о гласности, о средствах массовой информации, о свободе совести, о добровольных общественных и творческих союзах, о порядке проведения собраний, митингов и демонстраций», велась разработка законов о профсоюзах и молодёжи[1238].

Когда американский посол Д.Ф. Мэтлок ознакомился с проектом планируемой политической реформы, он сделал следующий вывод: «Если свобода слова, печати и собраний действительно будет гарантирована, если будут дозволены выборы с многими кандидатами и тайным голосованием, если принципы судебной независимости будут закреплены в законе, тогда — я не сомневался — вскоре придёт конец монополии Коммунистической партии»[1239].

По свидетельству Г.Х. Попова, примерно с весны 1988 г. «началось массовое перемещение детей номенклатуры за границу», что, по его мнению, представляло собой явный «признак того, что партийные бонзы поняли: дело проиграно»[1240].