– Юлиан Юрьевич, спасибо дворняжке! – весело рассмеялась Альфа. – Ей надо памятник в Новочеркасске поставить! Она лишила Вас стипендии, зато спасла для науки.

– Точно! – засмеялся и Арбелин. – А то бы я геологом стал. Неведомы пути господни, как говорят христиане. Судьба.

Денис подхватил тему:

– Я вот поваром стал, а хотел на химфак после армии поступить. В части повар заболел и меня на кухню определили. Не заболей повар, учился бы на химфаке.

– Химфак от тебя не уйдёт. Теперь для тебя биохимия должна стать родной наукой. У меня давний приятель, Дмитрий Петров, в университете заведует кафедрой биохимии, мы как-нибудь к нему сгоняем. Он поможет определиться.

– Мне, Юлиан Юрьевич, тоже биохимия не помешает? – задала вопрос Альфа.

– Не только не помешает, а необходима. Все вместе к нему и съездим. Он нам нужен позарез.

Арбелин продолжил разъяснение об устрашающей фасцинации:

– Вот такой поразительный пример в журнале «Вокруг света» я нашёл. В рассказе одного из полярников с острова Шпицберген. Там обитает популяция овцебыков, завезённая из Гренландии. Условия для выживания ужасные, скудные, но всё же овцебыки прижились. А врагов у них там нет. Обладают они нравом не столь уж свирепым, но лучше их не беспокоить. Одна особенность в их поведении поразительна. Они невозмутимы и способны впадать в некий транс, стоять на одном месте сутками. И вот как-то приехали на остров туристы, я возле базы вахтовиков такой вот овцебык вторые сутки торчит. Туристы бросились к нему, щёлкают фотоаппаратами, чуть ли не трогают его, а он – ноль внимания. И тут из домика вместе с туристкой, которая её с собой привезла, выскочила лайка и прямиком кинулась к овцебыку. В долю секунды овцебык ожил, мотнул головой, чуть не подцепив на рог собаку, и рванул наутёк. Кто его учил, что собак надо бояться? На Шпицбергене их нет. Эволюция! Скорее всего, на Гренландии у овцебыков был печальный опыт встреч с собаками и охотниками-викингами, вот оно и закрепилось в генах. Одна-единственная моська, которую могучее животное с рогами могло бы, как говорится, размазать по снегу, привела его своим лаем в ужас и он бросился драпаля. Шерсть дыбом от страха. Как у меня волосы дыбом на голове и мурашки по позвоночнику от лая таксы. Собачьего лая, кажется, боятся все животные, он является сигналом о появлении самого страшного животного – человека. – Арбелин рассмеялся собственному сравнению с овцебыком. – Но я ведь кое-что про собак и хищников знаю, не то, что овцебык. Вот сегодня и провёл эксперимент. Приготовился, ожидая, что такса появится, поэтому её лай хоть и воздействовал, но не так сильно. Я остановился и поднял голову. Такса остервенела. Я устремил взгляд прямо ей в глаза, в упор. Видели бы вы её реакцию. Лай её стал тише, тише, потом она как-то вяло заскулила, попятилась задом и исчезла с подоконника. Взгляд в упор – это тоже устрашающий сигнал, звери от него приходят в ярость или ломаются. Вот вам примеры устрашающей фасцинации. Яростный лай и взгляд в упор. Предполагаю, что первобытные люди владели двумя суперфасцинациями, которые помогали им выжить. Первая – это неистовая весёлость, с плясками до экстаза и транса. Это воодушевляло и объединяло. А вторая – неистовый взгляд в упор, бешенство, яростный крик, тот, что культивируют в восточных единоборствах как крик ки-ай. Такой мощи и концентрации крик, что может выключить сознание, ввергнуть в панику и ступор. Все древние народы умели так орать, что наводили ужас. Кельты перед битвой вопили как сумасшедшие и трубили в трубы, наводя страх на противника. Ясно, что этот приём использовался первобытными людьми и при загонной охоте или при отражении опасного хищника. А ещё свист. Не случайно же в фольклор вошёл свист, от которого деревья ломаются и конь на колени падает. Наводившего ужас свистом Соловья-разбойника смог победить только такой богатырь, как Илья Муромец. Наверняка первобытные люди обладали этими двумя жуткими для всех животных способами устрашения и отпугивания – неистовым яростным криком ки-ай и разбойничьим свистом. Умели нагонять страх. А при жутком страхе в мозгу происходит стирание всего иного и устрашающая фацинации захватывает весь мозг целиком, вгоняя его в панику или ступор.

Арбелин помолчал.

– Всё, что завлекает и увлекает – радостно поёт, а всё, что страшит и отпугивает – яростно орёт и рычит. Вот два полюса сигналов фасцинации. Орнитологи открыли, что устрашающе умеют рычать даже воробьи. Видов «рычания» громадное множество. Это и акустическое рычание как таковое, и всяческие обжигающие брызги, и электрические удары, и невероятная вонь, и парализующие вещества. Живой мир обороняется и устрашает, как только может, порой до невероятно жестокой изощрённости. Причём одно и то же существо умеет и замечательно очаровывать и не менее замечательно устрашать и пугать. Мощнейшая полифония сигналов фасцинации. Приманки и страшилки. Наблюдайте. И будьте всегда начеку.

Часть девятая

ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЙ ОЗОРНОЙ ПИНГВИНЧИК

***

Колледж культуры от победы Дениса в конкурсе тортов был в восторге. Все, от директора и коллег по столовой до студентов, поздравляли Дениса. Девчонки смотрели на него влюблёнными глазами: успех и популярность – первые сигналы чарующей фасцинации для женщины. Денис купался в этой атмосфере всеобщего обожания.

А спустя неделю после победы произошло то, о чём Денис мечтал, но при своём уродстве боялся думать. Он влюбился. Это была его первая любовь и была она любовью с первого взгляда. Нейропсихологи открыли, что любовь с первого взгляда возгорается за 0,2 секунды. У Дениса она вспыхнула ещё стремительнее!

А поразила его молнией восхищения студентка последнего года обучения Альбина Арипова.

Невысокого роста, удивительно гибкая, гуттаперчивая, Альбина относилась к тем чудесным созданиям женского пола, которых трудно не заметить, а заметив, не очароваться, если мужчина, или озлобиться, если женщина. «Сальма Хайек!», – мгновенно оценил её Арбелин, как только увидел спустя несколько месяцев, и отнёс к этому выдающемуся обаянием и гибкостью типу в своей классификации женских тел. Природа подарила Альбине ту редкостную фасцинацию тела, которая действует на мужчину, отшибая цензуру разума и превращая его в вожделеющего самца.

И это было бы совсем неплохо, – о таком подарке небес мечтает любая женщина, – если бы в роскошно вылепленном для обожания и любви теле Альбины не застрял вирус порока, введённый в него хирургом и патологоанатомом Александром Федоренко, соседом по дому, мерзостным умелым педофилом. Это он превратил милую соседскую девчонку в нимфоманку, начав развращать её с десятилетнего возраста. Как зверька, приручил хирург и патологоанатом девчушку конфетками, шоколадными батончиками и сникерсами, всем тем, что обрушилось на головы мальчишек и девчонок , страстно любящих сладости, с приходом рыночной свободы. Но изобилие это коснулось не всех. Альбина росла в семье полунищей матери-одиночки с двумя братишками младше её; мать крутилась как белка в колесе, и Альбина росла без строгого материнского присмотра, часто предоставленная сама себе, и при их бедности заморские сладости были для неё недосягаемой мечтой. Этим-то и воспользовался зоркий и гнусный сосед, приманивая девочку чарующими сладостями, – испытанным веками средством совращения малолетних. Действовал врач умело, осторожно, добиваясь задуманного маленькими шажками, пока не приручил девочку настолько, что его руки, ласкающие тело, уже её не смущали, а стали желанной потребностью. Затем последовали и всё более и более услаждающие, превращавшиеся в неодолимую жажду, эротические манипуляции. К четырнадцати годам Альбина превратилась в нимфоманку.

Только в семнадцать лет она одумалась и осознала, что ввергнута растлителем в порок, который взял её в клещи и не выпускает. И возненавидела себя, жила в тревоге, что если порок будет обнаружен, она превратится в посмешище. С этим пороком, с трудом с ним справляясь, страдая и проваливаясь в него как в роковую бездну безудержного гиперсексуального гнёта, Альбина с тех пор и жила, постепенно с взрослением осознавая всю пропасть свершившегося с ней растления.