Марни опустила глаза — она не хотела отвечать.
— Твой отец говорит, что все подстроили твои друзья, — повторила она, уходя от ответа. — Он утверждает, что эта женщина была с тобой без твоего ведома. Что ты был пьян. Но ведь ты никогда не напивался! — она вздохнула и встряхнула головой, потому что от битвы, которую вели в ее сознании правда и ложь, голова ее начинала кружиться. — Почему же там ты...
Странная улыбка тронула ее губы.
— Я уже ничего не соображал, — объяснил он, опустив взгляд и сложив на широкой груди руки. — Я пил весь день без перерыва. Меня беспокоила ты. Я раздумывал над поворотом, который произошел в наших отношениях, — он поднял взгляд, лицо его было грустным. — Марни, наш брак трещал по всём швам, и это началось задолго до той ночи. Мы не можем — никто из нас не может — считать подлинной причиной его краха только один этот случай.
— Я знаю, — ее голос был задумчив и грустен. — Но это была последняя капля, Гай. И ее могло бы и не быть, если бы...
— Если бы что? — спросил он. — Если бы я не сбежал к Дереку? Если бы ты не примчалась в Лондон, чтобы разыскать меня? Если бы Джеми не сказал Тебе, что меня лучше всего поискать у Дерека? Если бы эту суку Антею не одолела жажда мщения и она бы не решила разделаться с нами обоими и отомстить мне за то, что я предпочел ей тебя?
— Так все-таки это подстроили?
— Да, — он тяжело вздохнул. — Я приехал на ту пирушку таким пьяным, что с трудом держался на ногах.
«Я уложил его, чтобы он проспался...» Марни закрыла глаза, внезапно ощутив приступ тошноты — в ушах опять, спустя много лет, явственно зазвучали насмешливые слова Дерека Фаулера. Потом тот взглянул через плечо на кого-то, стоявшего на лестнице, и глаза его странно блеснули — он что-то просчитывал... и кивнул кому-то головой.
— Черт побери, я ведь ни о чем и не подозревая до тех пор, пока не услышал, что ты меня зовешь, — безжизненным голосом говорил Гай. — Я открыл глаза и увидел, что ты стоишь и смотришь на меня, бледная, как смерть. Помню, я подумал — а в голове у меня все шло кругом после выпитого виски, — зло заметил он, — что, черт возьми, случилось, что ты так выглядишь? — Он мрачно улыбнулся и покачал своей темной головой. — А потом эта сука подвинулась, и я увидел ее и... — он пожал плечами, — ... остальное ты знаешь.
— О боже, Гай, — прошептала она.
Ей даже не пришло в голову подвергать сомнению то, что он сказал. Каким-то образом она чувствовала, что он говорит правду. Только теперь, с опозданием на целых четыре года, она узнала наконец полную, хотя и жестокую, правду.
— Прости меня...
— За то, что поверила тому, чему нельзя было не поверить, — он покачал головой.
— Но мне следовало выслушать тебя, Гай! — выдохнула она. — Мне следовало хотя бы дать тебе возможность объяснить!
— Что объяснить? — спросил он. — Как объяснить, что не следует верить собственным глазам, а надо поверить чужим словам? — он глубоко вздохнул. — Послушай, Марни, если бы мы поменялись ролями, и я бы не стал тебя слушать. И я бы не поверил.
— Думаешь, мне от этого легче? — жестко заявила она. — Знать, что на протяжении четырех лет я наказывала тебя за то, в чем ты не был виноват! Четыре года бессмысленной, глупой борьбы на радость нашим врагам! Четыре года, выкинутых из жизни!
— Я и не предполагал, что мы это обсуждаем для того, чтобы ты себя лучше чувствовала, — насмешливо заметил он. — Я считал, что мы просто говорим друг другу правду!
— И эту правду ты давно должен был заставить меня выслушать! — закричала она. — Эту правду ты мог заставить меня выслушать, если бы считал необходимым!
— Ты пытаешься представить все так, что мне это было безразлично? — не веря своим ушам, спросил он. — После того, как я четыре года позволял тебе вытирать ноги о мои чувства, ты действительно осмеливаешься?
— О боже, нет, — вздохнула она.
Этот его взрыв негодования, конечно, был оправданным. Опять этот стереотип противоречия, борьбы! Не успела она поверить в то, что они оказались жертвами в игре, которая разбила их мир, как опять обвиняет его бог знает в чем!
Она вдруг отчетливо поняла, что на самом деле Гай должен был быть обвиняющей стороной, а ей самой следовало просить прощения.
Просить прощения за очень многое. За погибшего ребенка. О некоторых вещах — слава богу он и не подозревает! И никогда не узнает, мрачно поклялась она себе. Никогда.
Как и было объявлено, они поженились двумя днями позже. Сначала местный чиновник сделал соответствующую запись, а потом их союз благословил католический священник, либеральный образ мыслей которого плюс щедрое подношение в фонд церкви позволили ему забыть тот факт, что молодожены уже однажды заключали брак, а потом развелись.
— На этот раз пожизненный приговор, Марни, — торжественно проговорил Гай по пути домой. — Как ты думаешь, ты его сможешь выдержать?
Она не имела ни малейшего представления о том, что он сказал своему отцу, когда они заперлись в кабинете Роберто накануне вечером. Но все страхи отца он развеял, потому что с тех пор Роберто просто сиял от удовольствия. Не без их помощи, конечно, потому что Гай не упускал случая заставить Марни продемонстрировать их вечную любовь друг к другу в его присутствии.
Роберто поцеловал ее в обе щеки, а потом официально поздравил с возвращением в семью.
— Конечно, — присовокупил он, — мы и не считали, что ты от нас уходила. А теперь вам обоим нужны только полдюжины пар крошечных ножек, бегающих по дому, — улыбнулся он. — Это самый надежный способ добиться того, чтобы ни у одного из вас и мысли не появлялось куда-то друг от друга убежать!
Она почувствовала, что бледнеет. Если бы Гай словно тисками не обхватил ее рукой за талию, она бы потеряла равновесие и упала, потому что у нее вдруг подкосились ноги.
— Только тогда, когда мы к этому будем готовы, папа, и не раньше, — легко парировал он. — Так что не томись пока напрасными ожиданиями.
День подходил к концу. Марни вышла из ванной и увидела Гая, стоящего у окна. Он услышал, что она вышла, резко обернулся к ней и улыбнулся. Его взгляд, который он не отводил от нее, вызвал в ней трепет, жар, волнами охватывающий все ее тело — от корней мягко ниспадающих волос и до кончиков пальцев на руках и на ногах.
Он потянулся к ней, бережно и твердо обнял ее за талию, слегка приподнял и притянул к себе.
Удивленно и недоверчиво она подняла на него глаза. Но вниманием Гая владели ее волосы, его пальцы скользнули по длинным, свободно ниспадающим локонам.
— Как ты думаешь, — спросил он низким, немного печальным голосом, — будет ли с годами мешать нашей любви разница в возрасте? Ты выглядишь очень молодой, Марни, — хриплым голосом добавил он. — Такой же молодой, как и в ту ночь, когда мы впервые вот так стояли рядом. А я кажусь тебе очень старым?
«Старым», — подумала она и улыбнулась. Ее синие глаза, глаза художника, оценивающе и внимательно скользнули по его худому лицу. Гай был самым красивым мужчиной, красивее его она никого не видела. Она бы не стала менять ни одной черты его внешнего облика, не хотела бы отнять ни одной минуты из его прожитой жизни, ибо каждая минута пошла ему на пользу.
Как могла такому человеку, как он, понадобиться чья-то поддержка, тем более ее? Она этого не понимала и никогда не могла понять.
— Нет, — наконец тихо ответила она на его вопрос.
И это был ответ на все его сомнения. Одно простое слово, которым было сказано все. От которого по лицу Гая промелькнул отсвет охвативших его чувств.
Он поднял глаза и встретился с ее взглядом, его темный пылающий взор без слов рассказал ей, о чем он думал, что чувствовал, чего хотел. Она вздрогнула от этого взгляда, который говорил яснее слов, и не смогла выдержать его. Ей пришлось опустить глаза и посмотреть в сторону.
— Если я не дал тебе своими объятиями почувствовать, как сильно я тебя люблю, — проговорил он, — то обещаю, что сегодня ты почувствуешь это всем сердцем, каждой частичкой своего тела!