Уже пятую ночь Касси была в пути; измученная голодом и усталостью, она медленно продвигалась вперёд, размышляя о своей горькой судьбе, как вдруг дорога, круто спустившись с холма, привела её на берег широкой реки. Моста не было видно, но у самого берега стоял паром, и тут же на берегу виднелся домик паромщика, служивший, видимо, и таверной.
Касси на мгновение заколебалась: она не могла перебраться на противоположный берег, не позвав паромщиков или не подождав, пока они покажутся, а это значило подвергнуться опасности быть в чём-то заподозренной. Для неё это было страшнее всего. Но не менее опасно было и возвращаться назад в поисках другой дороги. Любая дорога, за исключением той, которая вела в противоположную сторону, должна была вывести её к берегу реки. Двигаться дальше без пищи было невозможно, и ей всё равно неизбежно пришлось бы обратиться к кому-нибудь за помощью и пойти на тот риск, которого она так старалась избежать.
Касси уселась на краю дороги, решив дождаться утра и тогда поискать счастья. Около дома было маисовое поле. Золотистые початки покачивались на тонких стеблях. Огня у неё не было, и развести его не было возможности; неспелые зёрна, вкусом напоминавшие сладковатое молоко, помогли ей утолить голод.
Она выбрала место, откуда могла наблюдать за всем, что происходило возле домика паромщика. Едва только начало светать, как дверь дома распахнулась и на пороге показался какой-то мужчина. Это был негр. Она смело направилась к нему и сказала, что очень торопится и ей необходимо немедленно переправиться на противоположный берег. Паромщик удивился, увидев одинокую путешественницу, да ещё в такой ранний час. Но, поглядев на неё и немного подумав, он пришёл к заключению, что ему представляется возможность честным путём заработать немного денег. Пробормотав довольно невнятно, что ещё очень рано, а паром начинает ходить только после восхода солнца, он всё же предложил перевезти её за полдоллара на лодке. Она сразу согласилась, а молодой негр, вместо того чтобы отдать деньги хозяину, по всей вероятности оставил их у себя в кармане и поэтому потом ни словом не обмолвился о столь ранней путешественнице.
Они уселись в лодку, и паромщик взялся за весло, Касси сидела, не решаясь ни о чём его спрашивать, чтобы каким-нибудь неосторожным словом не выдать себя; видя, что ей не хочется говорить, паромщик не стал беспокоить её расспросами. Переехав на ту сторону реки, Касси поднялась на берег и прошла ещё мили две. Когда окончательно рассвело, она снова укрылась в кустах.
Ночью она опять двинулась дальше, хотя совсем уже ослабела от голода. Башмаки её порвались, ноги распухли и сильно болели, и вообще она чувствовала себя плохо. Шла она не по большой дороге, а по какой-то просёлочной, вившейся по заброшенным, пустынным полям. Дорога казалась безлюдной; за всю ночь ей навстречу не попалось ни одного человека; не видно было и никакого жилья. Напрягая последние силы, она всё же продолжала продвигаться вперёд, хотя совсем уже пала духом и обессилела. Наконец начало светать, но несчастная Касси уже больше не пыталась спрятаться, как делала это в предыдущие дни. Она продолжала идти, в надежде наткнуться на какое-нибудь человеческое жильё. Она была так измучена, что готовилась уже поставить на карту свою свободу и перестала, кажется, бояться, что её отправят обратно в Спринг-Медоу и ей придётся покориться ужасной участи, которая её там ждала, — лишь бы не умереть сейчас от голода и усталости.
Печально, что самая благородная решимость и лучшие порывы души так часто вынуждены бывают уступать место низменным потребностям нашей человеческой природы. Жалкий и неразумный страх смерти — страх, которым всегда так умело пользовались тираны, — заставляет иногда человека, ещё совсем недавно героически храброго, опускаться до трусости и малодушной покорности раба…
Касси прошла ещё немного вперёд, как вдруг заметила у края дороги небольшой и невзрачный на вид домик. Это была невысокая бревенчатая постройка, почерневшая от времени и кое-где даже обвалившаяся. В трёх маленьких оконцах не хватало доброй половины стёкол, и отверстия были заткнуты старыми шляпами, разным тряпьём и обломками досок. Дверь, казалось, вот-вот сорвётся с петель. Двор не был огорожен, если не считать изгородью высокие сорняки, которые окружали его со всех сторон. Всё в целом создавало впечатление крайней заброшенности и запустения.
Касси робко постучала, и грубый женский голос предложил ей войти. Всё помещение состояло из одной комнаты. Войдя, Касси увидела перед собой женщину средних лет, босую и грязно одетую. Нечёсаные волосы прядями свисали вокруг обожжённого солнцем худого лица. Она стояла у расшатанного стола и, по-видимому, была занята приготовлением к завтраку. Одну из стен этой комнаты занимал огромный очаг, в котором тлел огонь, и на горячей золе пеклись маисовые лепёшки. У противоположной стены стояла низкая кровать, на которой спал какой-то человек, должно быть хозяин дома. Он спал так крепко, что его не в силах были разбудить даже визг и крик полудюжины ребят, неумытых, нечёсаных, полуголых. Они дрались между собой и толкали друг друга, но при виде незнакомки сразу притихли и спрятались за спиной матери.
Женщина указала Касси на какую-то грубо отёсанную табуретку или скамейку; стульев в комнате не было. Касси села, и хозяйка вперила в неё пронзительный взгляд и стала с явным любопытством расспрашивать, кто такая её неожиданная гостья и что ей надо. Немного придя в себя и собравшись с мыслями, Касси рассказала хозяйке, что направляется из Ричмонда в Балтимору, чтобы проведать больную сестру, а так как она женщина бедная и близких у неё нет, то она вынуждена была отправиться пешком. Она заблудилась и всю ночь брела наугад, не зная, где находится. Касси сказала, что изнемогает от усталости и голода, и попросила покормить её, дать ей отдохнуть и объяснить, какой дорогой ей следует идти дальше. При этом Касси вытащила кошелёк, давая этим хозяйке понять, что у неё хватит денег, чтобы заплатить за всё.
Хозяйка, несмотря на свой неприветливый вид, была явно тронута этим жалостным рассказом. Она сказала Касси, чтобы та оставила свои деньги при себе, — здесь ведь не таверна, и у неё хватит средств, чтобы накормить бедную женщину, никакой платы ей не нужно.
Касси была так слаба, что у неё не было сил разговаривать. Да и кроме того, она вся дрожала при мысли, что выдаст себя каким-нибудь неосторожным словом. Но, увы, лёд был сломан, и противостоять любопытству хозяйки было уже немыслимо. Она засыпала Касси градом вопросов, и каждый раз, когда Касси колебалась или выказывала хоть тень смущения, женщина впивалась в неё острым взглядом своих серых глаз, ещё больше усиливая растерянность несчастной беглянки.
Когда лепёшки, которые пеклись на горячей золе, поспели и все приготовления к завтраку закончились, женщина стала грубо трясти мужа за плечо и крикнула ему, чтобы он поторопился. Это супружеское приветствие разбудило спящего. Приподнявшись, он уселся на кровати, обводя всё вокруг мутным взглядом. Воспалённые веки и нездоровая бледность лица указывали на то, что он ещё не отоспался после вчерашней попойки. Женщина, видимо, сразу угадав, что ему нужно, поспешно принесла графин с виски и налила ему изрядную порцию этого крепкого напитка. С явным удовольствием опорожнив стакан, муж протянул его жене, которая налила его до половины и с жадностью всё выпила. Затем, повернувшись к Касси и заметив, что по утрам никакое дело не спорится, пока не хлебнёшь спиртного, она предложила гостье последовать её примеру и, казалось, была немало удивлена её отказом.
Муж принялся неторопливо одеваться и уже почти закончил свой туалет, когда наконец заметил, что в комнате находится посторонняя женщина. Тогда он подошёл к ней и поздоровался. Жена поспешно отвела его в сторону и шёпотом принялась что-то многозначительно ему рассказывать. Время от времени они оглядывались на Касси, и та, понимая, что речь идёт о ней, испытывала непреодолимое смущение, которого по неопытности не могла скрыть. По окончании этого семейного совета женщина предложила Касси присесть к столу и позавтракать с ними.