Проза 257 лого.. Но имеет ли сейчас власть архиепископ? Станем ли мы его слушать? Говорят, он — слуга антихриста, не приведи нас господь подчиняться ему. Если нам придется отступить от старинного обычая, освященного нашими предками (дай боже, чтобы я ошибся), то лрежде чем мы изберем одного, у нас, пожалуй, объявится несколько владык. Но есть и иные беспорядки. Наше обширное королевство окружено сильными врагами, а гетмана в нем нет: место старосты не пустовало бы так долго. Мы слишком беспечны. Недаром сказал один итальянец: «Sorte in Polonia vivitur».13 В часы бедствий мы будем ждать счастливого случая, дай боже, чтобы он представился лам! Многие наши крепости в запустении, мы позволяем им разрушаться, не чиним их. Где спасемся мы с женами и детьми в лихую годину? А ведь мы уже проучены падением Полоцка, который мы поте* ряли из-за слабости укреплений. Дай боже нам так же легко взять его назад, как мы отдали его. Но сомневаюсь в этом. Слушай дальше. Мне вспомнились стихи из какой-то старой комедии, которые приводит Цицерон. Уместно их вспомнить: они повествуют об упадке государства. Один спрашивает: «Quaeso, qui vestram rempublicam tamcito amisistis?» 14 А другой отвечает ему: «Proveniebant oratores novi, stulti, adolescentuli».15 Мирянин. Не о наших ли послах это сказано? Плебан. Да, если ты хочешь называть их oratores. Мирянин. А то как же? Разве не пишут в канцелярии: oratori nostro — нашему послу? Плебан. Правда, так пишут, но здесь (я думаю, ты и сам понимаешь) это слово не значит «посол». Из Цицеронова стиха ясно: горе государству, коль правят люди, подобные тем, о которых сказал лоэт. Еще хуже, когда их много и о них говорят: «Proveniebant oratores».16 Есть у Гомера один стих. Я помню только его смысл: плохо, €сли правят многие, пусть будет один царь. А Цезарь сказал, умирая: «Multitudo medicorum occidit principem».17 Упаси боже, чтобы сказали так о Речи Посполитой. Мирянин. Я согласен с тобой. Плохо, когда правят многие. Лучше, когда правителей мало и когда они умные. 17 Ян Кохановский

258 Тексты П л е б а н. Ты согласен с Платоном, что перемена в музыке вызовет изменения в государстве? Мирянин. Мне это трудно понять. П л е б а н. Все древние философы считали, что музыка владеет человеческими умами. Они учили детей разным наукам и музыке, учили не столько для развлечения, сколько для насаждения хороших обычаев. Потом музыку перенесли в церковь, чтобы она поддерживала огонь веры в человеке. Но этого не видят новые пророки, которые думают, что надо пускаться в пляс, когда слышишь орган. Они хулят костелы перед простыми людьми: музыка, мол, нужна до тех пор, пока мы слуг прекрасного пола не превратим в слуг слова божьего. Уже древние знали: каждой страсти соответствует своя мера или, как они говорили, гармония. Рассказывают о том, что Александр, едва заслышав боевую трубу, покинул пиршественное ложе и ринулся в битву. Однажды Пифагор увидел разгневанного юношу, который рвался в дом к гетере. Пифагор приказал заиграть (как они говорили) spondaeum,18 это усмирило юношу, и он спокойно пошел домой. Когда изменится та музыка, которая руководит нашими мыслями, вслед за нею изменятся обычаи, а за обычаями — законы. Знаменитый музыкант Тимофей не был изгнан из Афин (об этом сообщает историк) только потому, что он прибавил к своему инструменту еще одну струну. В наше время не одну, а целых девять струн прибавили к лютне, но песни так далеки от «Богородицы», как скверные обычаи от благого закона. Так, если верить Платону, изменения в музыке ведут к изменениям в государстве. Только поэтов Платон не хотел терпеть в государстве, ибо они при желании могли владеть страстями человека. Мирянин. Я ничего не имею против Платона: говорят, он был ученый человек. Но ты, видимо, хотел мне сказать что-то еще? Плебан. Я не знаю, что сказать еще. Тебе, разумеется, известно о том, что почти во всех королевствах появились ереси и от них даже пострадала истинная вера. Недавно так было во Франции, в Нидерландах, и я боюсь, как бы не перекинулся этот пожар к нам, ибо similes causae similes effectus 19 приносят. Надо молить господа, чтобы

Проза 259 он укрепил нас. Я уже совсем собрался закончить свою речь, но мне вспомнился еще один случай. Я расскажу его и на том мы прекратим беседу. Эта старая история не обещает нашему королевству ничего хорошего. В ее правдивость я так глубоко верю, как будто сам был ее очевидцем. В Познани есть большая епископская зала. Перед тем, как ее заново перестроил и украсил епископ Чарнковский, на ее стенах были нарисованы все польские короли. Впрочем, это, наверное, сохранилось до сих пор. Так вот, рядом с королем Сигизмундом осталось место для одной картины. Когда на свободном месте захотели нарисовать портрет нашего нынешнего короля, то увидели надпись, сделанную на извести каким-то острым орудием: «Hic reg- num mutabitur».20 Никто не знает, кем это написано, и как можно было забраться к самому потолку. То ли писавший поступил так потому, что осталось место только для одного короля, то ли здесь вмешались какие-то другие силы. Однако самое главное в надписи; имеет она значение или нет, не скажу. Могут быть различные предположения. Только господь в силах обратить всё во благо. Я сказал всё, что думаю о Речи Посполитой. Теперь тебе известно, почему я боюсь за нее. Правда, следовало бы еще разок поразмыслить и поговорить в другое время. Сказать сейчас иначе я не могу. Кроме того, ведь не пойдешь же с этим в типографию! Мирянин. Ты объяснил, что для нас, поляков, настали нелегкие времена. Скажи мне: ждут нас в будущем такие же огорчения или мы можем надеяться на лучшее? Плебан. Если не верить в бога и не почитать добродетель, то напрасно ждать чего-нибудь хорошего. Мирянин. Но скажи мне, как избежать бедствий? Плебан. Что говорят об этом на сеймах? Мирянин. Больше всего спорят о том, какие брать налоги. Плебан. Да и от налогов мало проку: в Польше уже нет ни коней, ни денег, оскудела и Литва. Мирянин. Ты только хулишь — это просто. Мудрый должен указать путь к порядку. Плебан. Я не смогу указать путь — это мне не по силам. Далеко до мудрых простому плебану. Со временем я скажу, что думаю 17*

260 Тексты о будущем. Мне сдается, что я уже много сказал, а ты много услышал. Мирянин. Верно. Если ты еще когда-нибудь захочешь побеседовать со мной, я с радостью послушаю тебя. АПОФТЕГМЫ21 С глупым шутки плохи Познаньский епископ Чарнковский, будучи удручен своей подагрой, часто, во время острых болей, повторял одни и те же слова: «О господи, лучше умереть». Случилось так, что около больного епископа не было никого, кроме слуги, татарина Камрады. Тот, услыша причитания своего пана, предложил ему: «Ты, милостивый пан, прикажи дать мне коня и отпусти к своим, на волю, а я тебя зарежу, как ты этого просишь». Епископу стало не по себе: он понял, что тут было не до шуток и сказал: «Хорошо, Камрады, но сначала позови сюда кого-нибудь, я прикажу, чтобы после моей смерти тебя хорошо вознаградили и отпустили на волю». Татарин вышел и позвал слуг. При виде их пан облегченно вздохнул и велел немедленно заточить татарина в башню, а сам после этого стал осторожнее относиться к своим словам. Нельзя сажать двух котов в один мешок Один знаменитый канцлер любил говорить: «С каждым соглашусь, но только не с алчным человеком, ибо он хочет, а я тоже хочу». Неуместная шутка Тот же канцлер напоил мускатным вином одного сандомирского каноника. Когда на другой день ему сообщили, что каноник умер, то он не мог ответить ничего другого, как только то, что за покойником осталась еще одна чарка невыпитого вина.

Проза 261 Невольное примирение Архиепископ Гамрат был сердит на ксендза Крупского. Довелось ему как-то ехать из Краковского замка, а ксендзу в замок, и почти у самого дома архиепископа они разминулись. Конь ксендза Крупского имел одну особенность: если ему навстречу попадался другой конь, он поворачивал обратно и следовал за ним. Удержать его при этом было невозможно. То же случилось и на этот раз. Ксендз Круп- ский хотел проехать незамеченным, но его конь вдруг повернул обратно и поскакал вслед за конем архиепископа и никакими силами его нельзя уже было остановить. К великому ужасу ксендза оба коня одновременно подъехали к архиепископскому дому. Архиепископ, увидя перед собой растерянное лицо ксендза, страшно рассердился, но затем, сообразив в чем тут дело, простодушно рассмеялся и пригласил ксендза Крупского к себе на обед, где и помирился с ним. Ненужные церемонии Когда за столом в доме плоцкого епископа Мышковского пили за чье-либо здоровье, он всегда просил, чтобы тост поднимали сидя; но, если все-таки требовалось вставать, то пусть по крайней мере встают только те, кто пьет и за кого пьют, ведь как-никак, у них имелась причина для вставания. «Но, — сказал он, — когда пьют двое за здоровье друг друга и в это время встанет третий, то это должно будет означать то же самое, как если бы он произнес: „Выпейте за мое здоровье"». Иважному пану не все прощается Коронный канцлер Оческий всегда сердился на того, кто, кушая за его столом, грязнил скатерть. Пан Вольский, черский каштелян, обедая у канцлера, случайно обронил несколько капель вина на стол. Хозяин, как обычно, дал понять, что ему это не нравится. Тогда пан Вольский, приказав своему мальчику-слуге положить на стол грош, сказал: «Пусть отдадут прачке, чтобы выстирала скатерть».