Председательствовал в обществе один барон, а членами общества были юные дворяне, но они принимали сверстников и из других сословий, если те проходили испытания на кулачные таланты. И все же члены общества делились на два разряда: на «благородных» и «простых». Друг друга узнавали по тайному знаку: если один сжимал вместе обе руки, то другой правой рукой касался левого бока, словно бы хватаясь за шпагу.

Поскольку они бесчинствовали какое-то время беспрепятственно, то, совсем обнаглев, уже не удовлетворялись уличными драками и начали вламываться в семейные дома. Если у кого-то из их приятелей была замужняя любовница, а муж что-то подозревал, то они «наводили порядок» в развороченном гнезде, согласно своему уставу, изрядно отколотив мужа. Муж от стыда не смел заявлять в полицию, страшась повторения взбучки, и поднятые было волны в семейной жизни утихали.

Дальше больше. В Милане было полно самостоятельно промышляющих на поприще любви дам, из них набирали ночью с десяток и в закрытых экипажах уносились с ними в загородное имение председателя.

Что там с ними вытворяли — к делу не относится. Главное, что из этого вышел большой скандал. Полиция была вынуждена открыть глаза, схватить молодцов с бушующим жаром в крови и посадить под замок всех «рыцарей газона». Наверное, сегедские арестанты как раз и были из этого общества. Мой источник[30] завершает их историю тем, что заключенных отправили в Венгрию, в сегедскую и комаромскую тюрьмы.

По Комарому у меня нет сведений, возможно, туда они и не попали, а вот насчет сегедских заключенных ответ дает указ императора Франца, в котором определенно говорится именно о ломбардцах. Итак, это были не политические, а неугомонные «золотые» детки-недоросли паразитических классов. Вряд ли они заслуживают сочувствия, но все же грубый деспотизм властной тирании лишал их человеческих прав, полагающихся даже преступнику.

Теперь должно вернуться к речи Кошута, в которой он назвал бесчестием для Венгрии высылку сюда «fex hominum». Это был не первый случай. Еще Мария Терезия сплавляла на корабле в Банат несчастных девиц легкого поведения.

То же самое проделал Иосиф II с австрийским «мужским отребьем». В этом правителе несчастным образом перемешались просвещенность с укоренившимся деспотизмом тирана. Вне сомнения, он хотел добра, когда под влиянием теории Беккариа[31] отменил смертную казнь. Однако же в силу деспотического своеволия он, в противовес своим советникам, вместо смертной казни ввел бурлачество. Его указ от 30 октября 1786 года гласил:

Указ дополнялся инструкцией об исполнении, согласно которой осужденных на бурлачество злодеев надлежало посылать в Венгрию. Что означало это наказание, свет узнал из своеобразного официального сообщения. Придворная канцелярия разослала венгерским властям циркуляр, датированный 27 марта 1787 года, в поддержку высочайшей теории устрашения. Венгерские газеты «Hazank» («Отечество») и «Kiilfold» («Зарубежье») за 1869 год опубликовали наиболее интересные отрывки этого официального сообщения.

Более глупое произведение австрийской бюрократии едва ли попадало ко мне. Ведь читающий это пожалеет даже отцеубийцу. Только душа приспособленца подлаживается под самые глубокие заблуждения сидящего на высочайшем стуле[32].

О характерном для бездумной молодежи инстинкте драчливости рассказывали еще древнеримские писатели.

Древние «Законы 12 таблиц» определяли штраф в 25 асов нанесшему телесное оскорбление свободному римскому гражданину. С течением времени ас обесценился, а устаревший закон не изменили. Этим воспользовался некий уличный герой, распираемый жаждой действия: прямо на улице, средь бела дня, если чья-то физиономия ему не понравилась, мог ударить, надавать пощечин. И тут же в уплату штрафа отсчитывал 25 асов мелочью из мешочка, который нес бежавший следом за ним раб.

Об этом рассказывает Авл Геллий в своей книге «Аттические ночи»[33]. Случай этот — скорее всего анекдот, ведь известно: у палки два конца, и обиженный мог дать сдачи, уплатив те же 25 асов.

Позднейшая история Рима предоставляет нам более достоверные факты. Во второй половине XV века Стефано Инфессура, секретарь римского сената, в своем знаменитом дневнике повествует о куда более скверном молодечестве римской «золотой молодежи».

Папа Сикст IV дал большие привилегии генуэзским купцам, некоторым из них даже разрешил вести дела в Риме. Тотчас после его смерти сердца знатных юношей запылали патриотизмом. Они совершили нападение на генуэзские склады, подожгли их, предварительно, конечно, вынеся из них товары, которые и поделили меж собой.

В другой раз пострадали французы. За церковью Санто Агостино жила одинокая девица, ночи которой скрашивала своим посещением римская молодежь. Один такой посетитель застал у нее сразу трех французов, и в пылу патриотического гнева он выхватил шпагу, но проиграл неравную схватку, французы сразили его. На шум ворвались его товарищи, ожидавшие на улице, двоих французов свалили сразу, дом подожгли, третьего француза бросили в огонь.

«О, Господи Христе, — вздыхает автор дневника, — пастора дал ли стаду Твоему, то ли на волка оставил своих агнцев»?

Невмешательству папы были веские причины. Тот же Инфессура цитирует выражение камерленго (папского камерария и управляющего доходами папской курии): «Господь не желает смерти виновного, он желает, чтобы тот платил».

При Инокентии VIII за всякое преступление можно было откупиться деньгами. За убийство и прочие ужасные преступления надо было выложить большие деньги, из них 150 дукатов шли папской курии, а остальные в карман господину Чибо[34].

В старину городские улицы не освещались, тьма была, хоть глаз выколи.

В начале XVIII века в Тулузе образовалось некое тайное общество, во тьме просветившее город о своем существовании. «Братство целовальщиков в задницу» — так прозывалось оно. Юные родственные души создали его с той целью, чтобы юность могла свободно выплеснуть свои наклонности к озорству. Заключалось оно в следующем: ночью поспешающего домой жителя захватывала группа молодежи и принуждала к тому, чтобы он выразил почтение цвету общества и отдал бы его простым членам уставный поцелуй уважения. Из названия сообщества явствует, что поцелуем следует уважить глубокую часть юного тела. Эту остроумную шуточку усугубляли еще одной хитринкой: у жертвы забирали его мошну, а деньги тут же пропивали.