Горькие пути
Стакан, таблетка веронала,
Записка с парой бледных строчек:
— Я умереть хочу, устала…
И все. Нельзя сказать короче,
И утро зимнее печально
Под песнь унылую метели
Скользит лучом в убогой спальне
По узкой девичьей постели.
А на постели стынет тело…
И ротик ружем подрисован…
Скажи, ты этого-ль хотела,
Заботы дней прервав сурово?
Пять-шесть подруг пойдут за гробом,
Венок на черно-белой ленте
Положит к снежному сугробу
Любви случайный друг — студентик,
Понуро встанет у березки,
Крестясь прижмет три пальца к груди,
А на соседнем перекрестке
Другую встретит и забудет.
Быть, может, мальчик бесприютный,
Без Бога, дома и отчизны,
В порыве горести минутной,
Как ты, как ты уйдешь из жизни.
Наш молодняк от доли нищей,
В пути теряя рано силы,
Уходит в жуткий мрак кладбища,
Под свод безвременной могилы.
Воспоминанье
Неширокая лента пляжа
И широкий простор реки…
Скоро ночь синей дремой ляжет
В остывающие пески.
И под шелест, под плеск и вздохи,
На скамеечке — я и он, —
Собираем святые крохи
Позабытых давно времен.
Точно надписи на могиле,
Имена дорогих нам мест,
Где мы порознь когда-то жили
И поставили вместе крест.
Запоздавших увозит катер,
Полон тайны ночной Харбин,
Тихо Сунгари волны катит
В гаолянах чужих равнин.
Ночь мечтой и загадкой манит…
Это Сунгари или нет?
Не другая-ль река в тумане
Нам струит серебристый свет?
Не другие-ль в сплошном сияньи
Всплыли зеленью острова?
Не тревожьте воспоминанья…
Не услышит наш зов Нева…
По китайскому календарю
Бирюзой и золотом пронизан,
Выткал август пышные ковры,
И цветов сверкающая риза
Сетью радуг блещет и горит.
Никогда так прочен и роскошен
Не казался летних дней наряд.
Георгин все царственнее ноша,
Табаков таинственней обряд.
И влюбленней радостная алость
Красных роз и розовых гвоздик…
Но я знаю, лето вдруг сломалось, —
Этой ночью слышала я крик.
Пронеслась над зарослью садовой
Черных птиц сплошная пелена,
И зловещей, страшной и багровой
Поднялась ущербная луна.
Этой ночью бились в диком страхе
Бабочки в оконное стекло
И на клумбе, как на тайной плахе,
Белых астр созвездье расцвело.
Этой ночью в сочных ветках вяза
Первый лист поблекший изнемог,
Этой ночью лето кто-то сглазил
И на гибель черную обрек.
Утром ходя, шумен и несносен,
Мел дорожку, щурясь на зарю,
И сказал, что наступила осень
По китайскому календарю.
Отъезд
Осенний ясный день на ржавых листьях блещет
И тополь клонится, как обветшалый стяг.
Стою, хожу, сижу, укладываю вещи,
И маятник в часах кивает мне: Так… Так…
Я в этих комнатах немного старомодных
Оставлю часть души, живую часть души…
Звенит стекло в руках дрожащих и холодных,
И маятник в часах торопит: поспеши…
Смешные, голые, ободранные стены,
Рогожи, ящики, веревки, сундуки…
Другие, новые нам явятся на смену
И слезы о былом бессильны и жалки.
Цветные тряпочки, измятые бумажки, —
Из ящиков стола ненужный старый хлам…
Бесстрастная судьба идет походкой тяжкой,
Свершая свой обход по избам и дворцам.
И маятник в часах звучит, как грозный молот
Вперед, вперед, вперед… Но что там впереди?
Вот этот шелковый комочек был приколот
И звался розою когда-то на груди.
Оранжевый листок, похожий на образчик,
Любовным пламенным, горячим был письмом…
Жизнь прошлое сметет небрежно в сорный ящик,
И станет сир и пуст нас приютивший дом.
А в томике стихов, свалившемся под столик,
Где туфли рваные и зонтичная жердь,
Какой-то символист, отпетый алкоголик,
Сказал — отъезд похож на маленькую смерть.
Под сиренью
Пятнадцать лет не получала писем
И потеряла к прошлому пути,
А ведьма жизнь заржавленною спицей
Спускала петли… Не найти…
И вдруг восторг нежданного подарка…
В саду цвела лиловая сирень,
Открытку принесли с французской маркой
В сияющий весенний день.
Какой-то портик и листок аканта,
Венчающий красивый взлет колонн…
Париж — Харбин… Две доли эмигранта,
Часовни наших похорон.
Вновь прошлое протягивает руки,
Встают черты печалью стертых лиц,
Пятнадцать лет, пятнадцать лет разлуки,
Пятнадцать вырванных страниц.
Те юноши — в мундирах, в ярких формах,
Бродяги, нищие, шоферы, кучера,
Те девушки с надрывом семьи кормят,
Склонившись над иглой с утра.
Те дети — выросли без света и причала,
Красавцы обратились в стариков…
И на открытку солнце осыпало
Кресты сиреневых цветков.