Постом
От жизни горестной и бренной,
От плотских путанных вопросов
Уносит медленный, смиренный…
Унылый звон великопостный.
Так мало, человеку надо…
В окно струится сумрак синий,
Глаза святых в сияньи радуг
Твердят о горьком счастьи скиний.
Твердят о подвиге великом,
О кротости и отреченьи…
Протяжно «Господи Владыко»
На клиросе несется пенье.
Но не могу… Не отрекаюсь!…
Земли не скину обаянья…
И из сокровищницы райской
Лишь — не убий — храню в сознаньи.
Страстная неделя
Тонкий трепет первых дней апреля,
В воздухе весенняя свирель
И страстная подошла неделя, —
Кроткая среди земных недель.
Мы — в церквах стараемся молиться,
Смотрим, как янтарный воск горит,
И кладем к подножью плащаницы
Груз сомнений, злобы и обид.
Мы — в домах метем, скребем и чистим,
Чтоб достойно встретить Жениха,
Чтоб войдя, не ощутил Пречистый
Горечь пыли, тлена и греха.
Мы по улицам, покорные привычке,
Суетимся, не жалея сил,
Выбирая Красное Яичко
Для того, кто дорог нам и мил.
Мы — в сердцах с надеждой и смущеньем
Страстно ждем, в субботу кончив труд,
С вестью о Христовом Воскресеньи
Весть о том, что души не умрут.
Последняя весна
Газетная вырезка.
В переулке пустом, тихим вечером вешним
Вас нашли распростертой в пыли…
Безответною куколкой, гостьей нездешней
Осторожно в больницу свезли.
У кровати больничной над девочкой бедной
Старый доктор в халате сидел,
И на жесткой подушке недвижный и бледный
Остывающей лобик белел.
Тонкий крестик висел на цепочке блестящей,
На руке золотилось кольцо…
О как трудно найти в жизни путь настоящий…
В ридикюле нашли письмецо.
«Моя милая мама, прости свою детку,
Но судьбы злобных мет не стереть…
Я любила… В наш век мы ведь любим нередко
И теперь вот должна умереть…
Но никто не виновен в развязке трагичной, —
Не ищи, не вини, не гадай, —
Помолись за меня и в часовне больничной
Свою детку одну не бросай.
Я часовни боюсь… Увези мое тело,
Схорони потихоньку, одна…
Ах, весною всегда умереть я хотела
И теперь умираю — весна…
Да, весною цветы, под цветами могила…
Ты сходи к нему, мама, пригрей…
Его бедная девочка слишком любила…
Но пускай он не плачет об ней.
Он женат. С ним остались прелестные дети,
Пусть для счастья детей он живет…
Моя бедная мама, одна, ты на свете,
Твоей детки никто не вернет…»
У заутрени
В черном небе кресты золотые,
Огоньки на литых крестах…
Окна храма мечтой залитые,
Завитые в цветных лучах.
Тихо ветви склоняют деревья
И далеко несется зов,
Зов пасхальный, могучий, древний
Христианских колоколов.
Он гудит на двух рокотах низких
Где — то там в вышине небес.
Подголоски лепечут близко
Быстрой дробью: Христос Воскрес!
Всюду головы, головы, плечи,
Ночь и площадь и тесный храм…
Алый отблеск бросают свечи
Подбородкам и волосам
Набегающий ветер волнами
Гонит всхлипы живых полей,
Разрывает святое пламя
И уносит от фитилей.
Точно толпы калик перехожих
Собрались мы с больших дорог…
Наша радость на грусть похожа…
Жив — ты? Жив — ли наш русский Бог?
Крепнет хор светлым гимном победным
И свечей полыхает лес…
Для бессчастных больных и бедных,
Для бездомных Христос Воскрес.
Летний ресторанчик
Над рекой ресторанчик убогий,
На спех сбитый досчатый помост,
По волнам стелет месяц двуногий
Серебристый трепещущий мост.
Гром посуды и пьяные лица,
Крики, ругань, журчанье воды,
И взлетают как крылья у птицы
Весла лодок, теснящих ряды.
Жмутся парочки к залитым стойкам
И стаканом звенят о стакан,
Пляшет грузно, развязно и бойко
Черноглазый лукавый цыган.
И цыганочка, подросточек хилый
Каблуком по настилу стуча,
С вечной песней о бросившем милом
Тешит бусы дрожаньем плеча.
Эти хрупкие смуглые плечи,
Подудетская, плоская грудь…
Нищетой и бесправьем отмечен
Ее женский нерадостный путь.
Но в дешевой, захватанной раме
Взмах ресниц торжествующ и горд,
Треплет шаль, как призывное знамя,
Вольный ветер кочующих орд.
И в такт душу хватающей муки
Режут воздух быстрей и смелей
Исхудалые, темные руки,
Точно стебли степных ковылей.
А у входа, в песок грузя ноги,
Праздных зрителей топчется хвост,
Пока меркнущий месяц двурогий
Гасит в волнах проброшенный мост.