Ольга снова пишет, шепча слова про себя, то улыбаясь, то задумываясь, а Пашков по-прежнему стоит в шапке у дверей и не уходит. Ольга снова вопросительно глядит на Пашкова. Пашков робеет и молчит. Ольга приглашает его сесть на табуретку. Пашков садится и снимает шапку.

Пашков. Я озяб, Ольга Васильевна.

Ольга. Грейтесь, отдыхайте. Хотя у нас тоже не очень тепло, у нас дрова сырые. Пашков (помолчав). Ничего — у меня вся душа продрогла, я совсем один. Я хоть возле ваших детей посижу, и мне лучше будет.

Ольга перестает писать и обращается к Пашкову со всем вниманием.

Ольга. Трудно вам, Семен Гаврилович?

Пашков. Можно… Можно я буду к вам в гости ходить?

Ольга. Ходите, конечно. Покушайте чего-нибудь. Хотите сыру?

Пашков. Нет — зачем мне сыр!.. Я к вам и днем буду ходить, за детьми буду глядеть, когда они одни… У меня работа такая, я и днем могу прийти.

Ольга. Это хорошо. Приходите, пожалуйста… Обождите, я мужу письмо допишу.

Ольга пишет — и лицо ее меняется в зависимости от того, что она пишет: то улыбается, то делается грустным, то задумчивым, то напрягается в воспоминании.

Пашков осторожно, но внимательно следит за Ольгой — и лицо его отдаленно повторяет те самые чувства, которые тенями проходят по лицу Ольги. Пашков тоже сначала улыбается, затем погружается в печаль и в воспоминания, затем делается задумчивым.

Пашков. Вы письмо от мужа получили? Ольга. Нет, я ничего не получала.

Спящие дети. Настя разметалась, одеяло сползло с нее.

Пашков замечает это. Он подходит к Насте и укрывает ее.

Ольга целует листок письма, затем вкладывает его в конверт и пытается заклеить конверт, но конверт не заклеивается.

Пашков приходит на помощь Ольге: он вынимает из внутренности своей одежды иголку с ниткой и быстро, аккуратно прошивает конверт насквозь, тем самым прочно закрывая его. Ольга благодарит Пашкова.

Пашков прощается с Ольгой. — Я согрелся у вас, мне стало теплей, — говорит он и уходит.

Раннее утро в жилище Ивановых. Всякий занимается своим делом: мать заметает пол; Марфа Никитишна вытирает кухонную утварь возле печи; Петрушка сидит на корточках у печной дверцы и разжигает огонь в очаге; Настя сидит за столом и что-то рисует на бумаге; Степан медленно одевается, потягивается, зевает, глаза его полузакрыты, он подымает себе веки пальцами, чтобы глаза глядели, но глаза его опять закрываются сами собой.

Настя. Мама, а тут солнце будет? У нас дома солнце было!

Ольга. Будет, будет… Время придет — и солнце будет!

Настя. А когда время придет?

Марфа Никитишна. да уж какое тут солнце — разве как у нас, что ли! Тут и солнце — на луну похоже, оно мерзлое…

Петрушка. Мерзлое, я видел его!

Настя сходит со стула, берет большой жестяной чайник, идет с этим чайником к подоконнику, на котором стоит бедный, засохший цветок в плошке, нюхает цветок и поливает его из горлышка чайника.

Петрушка заглядывает в тетрадь Насти, в которой она рисовала.

Настя возвращается с чайником к столу.

Петрушка (Насте). Ты чего рисуешь, солнце или цветочки? Мама тебе что говорила и я говорю — ты палочки пиши, ты в школу будешь ходить!

Настя садится за стол и пишет палочку в тетради.

Настя. Я одну палочку написала, больше не надо!

Петрушка. Тыщу палок пиши!

Настя старается и пишет.

Ольга (склоняясь над Настей). И солнышко можно. Нарисуй солнышко — оно вот такое! (Рисует в Настиной тетради). Ты забыла его?

Настя. Забыла и вспомнила.

Она берет у матери карандаш, высовывает язык и шевелит им, помогая языком движению карандаша.

Затемнение.

Подоконник в жилище Ивановых. На подоконнике цветок в плошке. Солнечный зайчик светит на подоконнике возле плошки. зайчик движется — он перемещается на сухой поникший стебелек цветка и светит в него в упор.

К подоконнику подходит Настя и осторожно трогает пальцем солнечный свет.

Настя. Петрушка, смотри — время пришло, это солнце!

Петрушка выходит из сумрачной глубины комнаты к светлому подоконнику; на Петрушке одет материн и бабушкин фартук, в одной руке его полуочищенная картошка, а в другой — нож. Петрушка трогает солнечный свет концом ножа.

Петрушка. Тепла-то нету — какое это солнце? Это луна!

Солнце играет в небе над мрачными горами. Как бывает весною — на лике солнца меняется видимое световое напряжение (обусловленное потоками взволнованного воздуха в атмосфере), и солнце как бы «играет».

Потоки ручьев мчатся со взгорий. В природе шум весны.

Подоконник в комнате. У подоконника одна Настя. Световой зайчик сошел с цветка и светит на подоконнике. Настя кладет пальчик на световое пятно и нюхает цветок.

Настя. Петрушка! Он пахнет, он живой!

Петрушка появляется в фартуке, со сковородкой в руке. Он нюхает цветок.

Петрушка. Не пахнет — он сохлый!

В комнату входит мать — Ольга. В комнате горит очаг.

Ольга. Ну, как вы тут?..

Настя. У нас солнце было!

Петрушка. Суп готов, картошку жарить надо.

Ольга. Давай я сама пожарю, и сразу обедать будем. Я вам колбасы принесла.

Приходит Степан. Раздевшись, он осмотрел, что варится на очаге.

Степан (Петрушке). Чего же ты? А второе где? У, сопляк!

Ольга. На второе колбаса будет…

Степан. Чего колбаса!.. Колбаса — сухомятка!

Входит Марфа Никитишна и сразу подает письмо Ольге, которое она несла в руке не пряча.

Ольга быстро читает письмо и, прочтя его, остается с закаменевшим лицом. Марфа Никитишна садится и вытирает глаза концом головного платка.

Степан (весь изменившись, почти в слезах). Отца убили?

Марфа Никитишна машет на него рукой.

Бабушка. Нету, нету, не убили пока… У него раны большие были, его из госпиталя в тыл увезли, и теперь справляются — неизвестно, где он.

Настя вытирает ладонью оконное стекло и глядит в окно.

В окно видны горы, весенние леса, свет солнца, освещающий природу.

Настя (обращаясь туда, куда смотрит). Папа, где ты?

Петрушка. Отца не убьют!.. Мама, давай мне хлебные карточки на завтра и талоны давай на прикрепление. И еще талоны на керосин давай — завтра последний день, и уголь древесный надо взять, а ты мешок потеряла, а там отпускают в нашу тару потребителя, ищи теперь мешок, где хочешь, иль из тряпок новый шей, нам жить без мешка нельзя!

Бабушка. Уймись ты, неладный!

Ольга. Чем он неладный? Чего вы, мама? Он, может, сирота уже и он о нас заботится, завтра ведь нам тоже жить надо.

Петрушка (сурово). Нам жить надо!

Семья за столом. Ольга наливает последнюю тарелку супа и ставит ее перед собой. Никто еще не кушает, ожидая хозяйку. Все молчат.

Настя. Мама, у нас солнце на цветочек светило.

Крупные слезы текут по лицу Степана; он поднял было ложку и кладет ее обратно на стол.

Степан. Не хочу я кушать!

Ольга. Как не хочешь кушать? Ешь, за отца ешь! Сегодня вечером субботник — как ты будешь работать?

Вечер. Железнодорожная линия. Быстро мчатся на зрителя горящие фонари паровоза.

Купе вагона. В купе вагона четверо пассажиров, все военные командиры. Трое играют в домино, — Исаев, Моргунов и Белоярцев, — четвертый глядит в окно — Алексей Иванов; но сейчас Иванов стоит спиной к зрителю.

Играющие колотят шашками домино и беседуют.

Исаев. значит, мы все четверо из одного госпиталя и на один фронт?

Моргунов. Стало быть, так.

Белоярцев. Может быть, все в одну часть еще попадем?..

Исаев. Все может быть — это как начальство.

Пауза.

Исаев. А как у тебя с семьей, Алексей Алексеевич? Так и нет следов?

Иванов (не оборачиваясь). Так и нет… Писал туда, где мы жили. А там немцы теперь, погибли, наверно, — и жена и дети…