Софья Ивановна без слов напевает, сначала она лишь вторит монотонной песне мотора, а затем она поет «Песнь вдов и солдаток» — и все ее подруги подпевают ей, и Ольга сперва несмело, а потом уверенно и громко поет вместе с другими. Песня будет написана позднее; слова ее могут быть те или другие, но тема, указанная в названии, должна быть сохранена, и в песне должно быть сказано, что эти женщины прядут победу и жизнь.

Комната, где живут Ивановы. В комнате Настя и Петрушка. Настя чистит картошки своими детскими руками, а Петрушка стругает ножом щепки от полена на растопку печи.

Настя. А цветок ты поливал водой? — мама велела.

Петрушка. Без тебя знаю.

Настя. А щепки надо тонкие, а то они не загорятся, а ты — толстые.

Петрушка. Лучше молчи, жаба! Это полено сухое… занимайся делом, не гляди на меня.

Настя. Я не на тебя, я мимо гляжу.

Обмоточный цех. В безмолвии идет работа женщин, слышно лишь монотонное гудение электромотора как жужжание веретена.

Работающая Ольга. Она шепчет что-то, слышно, как она ведет счет виткам — оборотам обмотки:

— сто сорок семь, сто сорок восемь, сто сорок девять, сто пятьдесят, сто пятьдесят один… сто шестьдесят два. Сбилась! Алеша, не мешай мне, обожди! Это для моторов — они воздух в топки, в огонь подают… Сто пятьдесят четыре…

Но неотвязно работает воображение Ольги. Жужжит мотор, уста Ольги шепчут монотонный счет, а позади склоненной Ольги, в глубине экрана, дается картина ее воображения, причем Ольга одновременно находится на переднем плане в реальной обстановке, то есть за работой, и шепчет свой счет виткам провода. Соответственно картинам воображения лицо Ольги то печально, то счастливо, то по нему проходят слезы, то оно спокойно, а уста ее не перестают считать и руки напряженно работать. Воображение осуществляется на экране в видениях и образах: стоит деревянный крест на холме над ракитой, снежная метель сгибает ракиту, трепещущие ветви ракиты обнимают, как человеческие руки, одинокий неподвижный деревянный крест; идет взвод красноармейцев по дороге, впереди взвода идет командир Алексей Иванов, взвод поет боевую песню, и Алексей весело поет вместе со взводом; Алексей в гражданской одежде склоняется к Ольге и целует ее в висок; Ольга, смеясь, говорит: «Обожди, Алеша, опять я со счета собьюсь, ведь мы для вас работаем здесь!» Алексей в красноармейской шинели уходит по прямой лесной дороге, он оглядывается, улыбается, прощается рукой и уходит дальше, затем вновь оборачивается и снова улыбается, — на дорогу выходит с переднего плана Ольга, останавливается и зовет: Алеша! — но Алексей уходит и уходит не оборачиваясь, — Алеша! — вновь зовет Ольга, Алексей издали оборачивается и говорит: «Береги детей!» Ольга (та, что в воображении, вторая Ольга) опять зовет: — Алеша! — но Алексей уже еле виден вдали. — «Алеша!» — громко кричит Ольга и вскакивает с рабочего места…

Софья Ивановна. Что с тобой? Кого ты зовешь?

Ольга (еще не опомнившись). Алеша!

Софья Ивановна. Успокойся, успокойся! Это тебе почудилось — здесь никого нет!

То, что воображала Ольга, стушевывается.

Ольга вновь сидит на рабочем месте и считает: «его семьдесят семь, сто семьдесят восемь…».

Ольга (про себя). А что взаправду с ним — я не знаю!

Надпись: «Стоять насмерть! Огонь!»

Глубокий снег на опушке соснового леса. В снежной яме лежит Алексей Иванов и рядом с ним телефонист с аппаратом; Иванов и телефонист в полном зимнем обмундировании.

Иванов прикладывает свисток ко рту, дает сигнал и, улыбаясь, привстает над снежным укрытием.

Опушка леса. Молчание — и вдруг враз многие пулеметы бьют струями огня.

Котельная электростанции. Фронт котлов. Открываются одно за другим шуро-вочные отверстия — в топках клокочет жесткое пламя.

Кочегары быстро загружают лопатами уголь в отверстие ревущей топки.

Комната Ивановых. В печке с треском горит огонь. дверца печки открыта. На печке стоит чугун с картошкой; Настя с засученными рукавами стоит у печи и поворачивает ложкой картошку в чугуне. А Петрушка сидит на корточках у открытой дверцы и кладет щепки в огонь.

Петрушка. Варится картошка-то?.. А то мама придет, бабушка придет, Степка придет, они от работы есть захотят…

Настя. Мягкая стала… Ты дуй в огонь изо рта!

Петрушка, раздув щеки, дует ртом в огонь.

Алексей Иванов в прежней обстановке — в снегу. Он кричит: Огонь! — и дает сигнал свистком, надувая щеки, как Петрушка.

Опушка зимнего леса. Пулеметы бьют длинной очередью — струями огня.

Зимний вечер; бегут тучи над электростанцией — на тучах дрожит зарево пламени.

Комната семьи. Петрушка и Настя у печки. Стук в дверь — входит Пашков.

Пашков. Сахар и вермишель дают по восьмому и двенадцатому талону — давайте я вам получу! завтра селедку обещают выбросить.

Петрушка выдвигает ящичек из кухонного стола, вынимает оттуда сколотый булавкой пучок карточек и подает их Пашкову.

Петрушка. Не потеряй их. Гляди!

Пашков. целы будут, я погляжу.

Петрушка. А отчего ты не на войне? Наш отец на войне.

Пашков. А?.. да мне тут велят работать, не пускают.

Петрушка. Тут мама работает и бабушка…

Настя. И Степушка!

Петрушка. А ты трус!

Пашков. Я знаю, что трус… Подуй в огонь, а то потухнет! дай я подую!

Пашков становится на колени и раздувает пламя в печи.

Поздний вечер. Петрушка и Настя собирают на стол еду: картошку, хлеб, консервы.

Приходит с работы мать — Ольга и с нею Степан. Степан сразу устремляется к столу, предварительно берет горячую картошку и проглатывает ее.

Ольга целует Петрушку и Настю и рассматривает их — все в них в исправности, тело и одежда; мать их целый день не видела и соскучилась.

Все трое детей уселись за стол и сидят в нетерпении перед пищей.

Степан. Мать, скоро есть-то будем?

Ольга. Когда бабушка придет, тогда и будем кушать.

Степан берет вилкой консервную рыбку и проглатывает ее, Петрушка хлопает Степана пустой ложкой по лбу.

Петрушка. Не хватай! Мама не велела.

Степан (Петрушке). Ладно. Считай, что ты покойник!

Приходит с работы бабушка, Марфа Никитишна.

Ольга. Нету писем, мама?

Бабушка. А было б, так я тебе в цех принесла… Нет уж — видно, он нам не напишет: покойники грамоты не знают!

Ольга. Мама, зачем вы при детях…

Бабушка. Пусть привыкают правду знать… Мне-то больней, чем им или тебе, я его рожала, а не ты.

Ольга. Садитесь кушать, мама.

Бабушка. Накапай мне витаминов в столовую ложку.

Ольга. Сейчас.

Петрушка (подавая чайную ложку бабушке). Я накапал уже. Глотай!

Марфа Никитишна берет чашку и выпивает витамины, затем она садится за стол, берет вилку — и все дети враз, но вслед за бабушкой подымают вилки и берут ими хлеб, картошку, консервы — все, что стоит на столе. Однако, каждый берет по-разному: Степан поспешно и все подряд, что стоит на столе; Настя не спешит, а Петрушка скромно берет лишь одну картошку и мокает ее в соль.

Ночь. Спит бабушка, спят трое детей, тесно уложенные в комнате. Бабушка — на раскладной кровати; дети на двух мягких матрасах, постеленных на полу. Ольга одна сидит за столом и пишет письмо под лампой, занавешенной платком.

Шаги за дверью, дверь приоткрывается и входит Пашков. Он приносит два небольших свертка и кладет их на стол. затем вынимает из-за пазухи продовольственные карточки и отдает их Ольге.

Ольга улыбается Пашкову, благодарит его и снова обращается к письму.

Пашков робко стоит у двери, в стеснении и неловкости, с печальным лицом.

Ольга поднимает к нему лицо от письма — в ожидании, что еще нужно Пашкову.

Пашков делает ей жест рукой, означающий: вы пишите, пишите, — и одевает шапку на голову.