И вот я стою у заслона.
Нет хода — и ладно, смирюсь.
Под власть КГБ безусловно
И сам я попасть не стремлюсь.
И — всем бы такие заботы!
Ну разве всё это беда?
Свобода… Огни самолёта…
На взлёте синеет вода…
Здесь всё, что мечталось, так просто,
Доступно… Лишь разницы нет:
Чикаго… Лос-Анджелес… Бостон…
Париж… Копенгаген… Тот свет…
* * *
Бог за измену отнял душу.
Глаза покрылись мутным льдом.
В живых осталась только туша,
И вот — нависла над листом.
Торчит всей тяжестью огромной,
Свою понять пытаясь тьму.
И что-то помнит… Что-то помнит…
А что — не вспомнит… Ни к чему.
Эмигрантское
Не назад же! —
Пусть тут глупость непреклонна.
Пусть как рвотное
мне полые слова.
Трюм планеты,
зло открывший все кингстоны, —
Вот такой мне
нынче видится Москва.
Там вода уже —
над всем, что было высью.
Там судьба уже —
ревёт, борта сверля…
…Что же злюсь я
на игрушечные мысли
Здесь —
на палубе того же корабля?
Письмо в Москву
Сквозь безнадёгу всех разлук,
Что трут, как цепи,
«We will be happy!»[2], дальний друг,
«We will be happy!»
«We will be happy!» — как всегда!
Хоть ближе пламя.
Хоть века стыдная беда
Висит над нами.
Мы оба шепчем: «Пронеси!»
Почти синхронно.
Я тут — сбежав… Ты там — вблизи
Зубов дракона.
Ни здесь, ни там спасенья нет —
Чернеют степи…
Но что бы ни было — привет! —
«We will be happy!»
«We will be happy!» — странный звук.
Но верю в это:
Мы будем счастливы, мой друг,
Хоть видов — нету.
Там, близ дракона, — нелегко.
И здесь — непросто.
Я так забрался далеко,
В глушь… В город Бостон.
Здесь вместо мыслей — пустяки.
И тот — как этот.
Здесь даже чувствовать стихи —
Есть точный метод.
Нам не прорвать порочный круг,
С ним силой мерясь…
Но плюнуть — можно… Плюнем, друг! —
Проявим серость.
Проявим серость… Суета —
Все притязанья.
Наш век всё спутал — все цвета.
И все названья.
И кругом ходит голова.
Всем скучно в мире.
А нам — не скучно… Дважды два —
Пока четыре.
И глупо с думой на челе
Скорбеть, насупясь.
Ну кто не знал, что на земле
Бессмертна глупость?
Что за нос водит нас мечта
И зря тревожит?
Да… Мудрость миром никогда
Владеть не сможет!
Но в миг любой — пусть век колюч,
Пусть всё в нем — дробно,
Она, как солнце из-за туч,
Блеснуть — способна.
И сквозь туман, сквозь лень и спесь,
Сквозь боль и страсти
Ты вдруг увидишь мир как есть,
И это — счастье.
И никуда я не ушёл.
Вино — в стаканы.
Мы — за столом!.. Хоть стал наш стол —
В ширь океана.
Гляжу на вас сквозь целый мир,
Хочу вглядеться…
Не видно лиц… Но длится пир
Ума и сердца.
Всё тот же пир… И пусть темно
В душе, как в склепе,
«We will be happy!»… Всё равно —
«We will be happy!»
Да, всё равно… Пусть меркнет мысль,
Пусть глохнут вести,
Пусть жизнь ползёт по склону вниз,
И мы — с ней вместе.
Ползёт на плаху к палачу,
Трубя: «Дорогу!»…
«We will be happy!» — я кричу
Сквозь безнадёгу.
«We will be happy!» — чувств настой.
Не фраза — веха.
И символ веры в тьме пустой
На скосе века.
Кое-кому
Вы как в грунт меня вминаете.
Не признали? Что вы знаете?
Это ярмарка какая-то —
Не поймешь тут, что с чего.
Вы меня не понимаете?
Вы себя не понимаете.
Вообще — не понимаете…
Впрочем, вам не до того.
вернуться
2
Мы будем счастливы! (англ.)