Джонни Фурье немедленно внесли в список критических больных. Пораженные полицейские толпились в коридоре, пили кофе из автомата и вслух размышляли, каким образом рука Джонни, держащая «беретту», оказалась под мойкой.

Пока Тринадцать Недель готовили к переливанию крови, накачивали плазмой, Райан дрожал на заднем сиденье фургончика Коула Харриса, несшегося на огромной скорости.

Люсинда дозвонилась Казу по сотовому телефону и рассказала ему о случившемся.

– Назад в отель «Синяя радуга» его везти не стоит, – сказал Каз. – Найдите место, но не на оживленной улице. Возьмите номер в задней части здания, потом позвоните мне и сообщите адрес.

Они выбрали низкопробный мотель в Рае подальше от главной улицы.

В девять тридцать приехал Каз и привез Доктора Джаза. Люсинда не могла поверить, что они два часа дожидались негра с золотыми зубами, который вошел подпрыгивая и напевая, неся медицинский саквояж. Его лысая голова сияла, адамово яблоко прыгало вверх-вниз, пока он разговаривал.

Каз попытался отправить Люсинду вместе с Коулом Харрисом в ресторан на другой стороне улицы, но она отказалась уйти. Женщина обрушилась на него:

– Мне надоели ваши приказы и ваше отношение, – выкрикнула она, выплескивая досаду, страх и беспокойство за Райана, обрушиваясь на встрепанного бывшего федерального агента.

– Послушайте, леди, – он попытался утихомирить ее.

– Нет, это вы послушайте. Я никуда не уйду и не буду больше терпеть ваши выходки!

Каз понял, что Люсинда говорит то, что думает. Он наконец улыбнулся и протянул ей руку.

– Счастлив наконец познакомиться с вами, мисс Ало, – просто сказал он.

Она пожала ему руку, но не улыбнулась в ответ.

Доктор Джаз осматривал ногу Райана.

– Парень очень плох. Он разорвал швы и порвал вены. Он в очень тяжелом положении, – заметил врач, покачивая головой. Его слишком беспокоило состояние Райана, чтобы рифмовать. Он открыл свой саквояж, наполнил шприц и сделал раненому укол антибиотиков против инфекции. Потом сделал укол адреналина, чтобы улучшить сердцебиение. Он набрал кровь в шприц, снял иглу, закрыл шприц и убрал в саквояж. Доктор Джаз прочистил рану и снова зашил ее, потом осторожно забинтовал. Вся процедура заняла у него почти два часа. Доктор Джаз уехал из мотеля вскоре после полуночи.

А Райан то засыпал, то просыпался, пока Люсинда держала его за руку.

Наконец он крепко уснул, снилась ему Люсинда, красивая, освещенная солнцем. Они стояли на противоположных берегах бурной реки и перекрикивались.

– Не переходи, – кричал Райан во сне, но женщина не услышала его и ступила в предательскую воду. Она упала, ее унесло прочь, только руки взметнулись в бурном водовороте. На мгновение он увидел и Каза, тоже уносимого течением вместе с ней, в этой его ужасной зелено-желтой гавайской рубашке, его толкало, переворачивало, его лицо появилось на мгновение, и в улыбающихся губах все еще держалась намокшая сигара. А потом Райан очутился на пустынном берегу. Садилось солнце. Он пошел, сам не зная куда, пока не увидел Мэтта и Терри. Они сидели рядышком на пляже и смотрели на море. Райан подошел к ним и встал у них за спиной.

– Вы можете простить меня? – спросил он у двух погибших мальчиков.

Они повернулись и посмотрели на него.

– В этом не было твоей вины, – хором ответили они. И впервые, пусть и в горячечном сне, Райан поверил в это.

Пока Райан видел сны, а Люсинда молилась, Тринадцать Недель умирал.

Чарлз Романо был указан в качестве его работодателя, и больничный администратор позвонил ему, чтобы проверить место работы. Шестипалый Чарли позвонил Мики и сообщил, что Тринадцать Недель в госпитале в Рае и что кто-то отрубил ему правую руку. Мики и Пулакарпо Депауло приехали в Рай и были в больнице в одиннадцать часов. Они нашли заднюю служебную лестницу и дошли до второго этажа, где, по словам Чарли, выздоравливал Джонни Фурье. Мики был полон решимости. Нельзя давать парню столько возможностей для провала. Мики Ало хотел, чтобы об этом узнали… В ваших же интересах не облажаться, если вы работаете на Мики Ало. Вскоре после полуночи, во время пересменки, Мики проскользнул в палату Джонни и посмотрел сверху вниз на специалиста по сбору долгов. Правая рука Джонни стала теперь плотно забинтованным обрубком.

– Привет, парень, – произнес Мики, притрагиваясь к его шее. Джонни не проснулся, и тогда он как следует сжал обрубок. Тринадцать Недель застонал и открыл глаза.

– Поговори со мной, – велел Мики.

– Он отрезал мне руку. – Но это было очевидно.

– Где Боулт?

– Не знаю. Он отрезал мне руку, – повторил Джонни.

– Этот долбаный ублюдок не может работать один, – мягко заметил Мики.

– Я видел в окно, как он входил в дом через парадную дверь с девушкой с портрета.

– Какой портрет? Что ты несешь?

– Картина в вашем доме.

От ненависти к Люсинде у Мики все похолодело внутри, а лицо стало совсем бесстрастным.

Тринадцать Недель увидел это выражение и понял, что смотрит в глаза дьявола. И это было последнее, что он увидел.

Мики выдернул подушку из-под головы Джонни, крепко прижал к его лицу и долго не отпускал. Тринадцать Недель пытался сбросить эту удушающую мягкую массу с носа и рта. Искалеченная рука беспомощно дергалась, пытаясь схватить подушку пальцами, которых уже не было. Через несколько коротких минут Джонни Фурье перестал бороться. Словно гаснущий свет, он растворился в темноте.

Глава 37

Журналист, проводящий расследование

После ухода Доктора Джаза, Коул Харрис перешел улицу и купил чашку кофе на стоянке большегрузных автомобилей. Он перебросился парой слов с взъерошенным, вечно жующим сигару мужчиной, которого Райан называл Каз. Его инстинкт журналиста подсказывал ему, что он напал на хороший сюжет.

Почти всю его жизнь охота за сюжетами была единственной страстью Коула Харриса. Он ценил это превыше всего в течение всех своих пятидесяти шести лет маниакального стремления к выискиванию мелочей. В душе он был журналистом, проводящим расследование.

Харрис начал заниматься журналистикой еще капралом во Вьетнаме, отправляя свои рассказы в «Звезды и полосы». Потом он получил легкое ранение в ногу, когда в 1963 на аэродром в Дельте напали вьетконговцы. Коул вернулся на родину и уволился из армии.

Вскоре он нашел работу в своем родном городе в газетенке «Детройт фри пресс», где Харрис вел раздел криминальной хроники.

Благодаря своему собачьему нюху на мелочи, Харрис добился невероятного успеха. В начале семидесятых его наняла компания Ю-би-си, чтобы готовить материалы для телепрограмм. Он рассказывал обо всем, начиная с холодной войны до неудачной попытки Мейера Лански отправиться в Израиль.

Его карьера развивалась очень успешно до той минуты, пока он не попытался сделать серию репортажей о том, что тайным владельцем всех казино в Атлантик-Сити является организованная преступность. Коул собрал достаточно доказательств, чтобы поставить под сомнение лицензии многих игорных заведений. Отдел новостей Ю-би-си зарубил серию репортажей, не объясняя причин. Коул отказался бросить это дело, вопреки прямому приказанию старшего вице-президента, отвечающего за отдел новостей, Стива Израела. Спустя две недели его вызвали в кабинет Израела.

– Ваша работа не соответствует уровню требований отдела новостей, – заявил ему молодой, но уже лысый вице-президент.

– Вы шутите? Я получил две Пулитцеровские премии…

– Прошу прощения. Мы обсудили это вчера на утреннем совещании, и исполнительные продюсеры с этим согласились.

– Вопрос не в моем профессионализме. Дело в том, что я не хочу отказываться от истории с казино с Атлантик-Сити, – ответил тогда Коул, его естественная паранойя репортера вывела его точно в цель.

– Просто освободите свой стол. Сдайте пропуск и карточку охране.

Коул вышел из офиса Израела, отправился в свой кабинет на краю «Обода» и сел там, обдумывая происшедшее. Он вдруг почувствовал себя настолько разочарованным и оскорбленным, что рывком поднялся на ноги, пулей пролетел через весь «Обод» и ворвался в зал заседаний, где каждый день в десять часов проходили утренние совещания.