В этот момент дверь неожиданно открылась, и на кухню вошла Гиацинта: ее шубка была в снегу, а щеки порозовели от мороза.

– Неужели вы приехали? – всплеснула она руками. – Я уж думала, что решили покинуть Фею, оставив ее навсегда в одиночестве…

Петрович подошел к ней и, под видом приветствия, слишком долго не отлеплялся от ее стройного стана. Я тут же вызвал его на крыльцо и прошептал:

– Если будешь так увлекаться – мало тебе не покажется.

– Понял, – ответил Петруччо и забежал в комнату.

– А, вернулся, – пропела Гиацинта, – небось, Касьян застращал тебя. Но чтобы ты умел расслабляться после неприятных моментов, и даже в общественном месте, Гиацинта тебя сейчас научит кое-чему.

Во-первых, найди на помойке в меру обшарпанный термос, чтобы он не вызывал подозрений и создавал уют. В этот термос наливаешь водку, подкрашенную чаем. И спокойно себе попиваешь на глазах у милиции. А когда напьешься, Петруша, то начинай ласково хрюкать – и все бомжихи будут у твоих ног.

– Как бы я хотел, чтобы наши тонкие дамы однажды подружились друг с другом, – сказал Джи. – В этом случае наш внутренний круг стал бы андрогинным. Мы бы смогли построить сильную магическую группу из пяти человек. Но, поскольку мы все разные, это сделать непросто.

– Да, – добавил я, – характеры у нас мало совместимы. Я слушаюсь только вас. Петрович всегда подстраивается под сильнейшего.

– Я абсолютная индивидуалистка, – заявила Гиацинта, – и подчиняюсь только магиссам из своих сновидений. А Фея, как я заметила, совершенно подвластна своим неустойчивым настроениям.

– В сердечном состоянии, – сказал Джи, – она добрейшая христианка, но в темные периоды своих проявлений она одним словом может разрушить все и вся.

– Кому много дано, с того много и спросится, – со странной улыбкой сказала Фея.

– Гиацинта всегда алертна, – вставил Петрович, – но, кажется, ведет с нами двойную игру.

– А возможно, тройную или многомерную, – задумчиво сказал Джи. – Улыбается нам, чистит, моет, готовит и убирает…

– А когда мы уходим, – беззаботно прервал его Петрович, – занимается подозрительными делами…

– Что это ты, Петруша, развеселился? – подняла на него холодные глаза Гиацинта. – Может, тебе пора на клиросе копытцами стучать и молитовку Бафомету почитывать?

Я вновь почувствовал, как в комнате нагнетается невидимое напряжение. Петрович побледнел до землистого цвета, и вдруг Фея быстрым движением сбросила со стола нож, направленный в его сторону.

Петрович тут же спрятался за спину Джи.

С возвращением Гиацинты в домике стали происходить странные явления. Ночью слышались таинственные скрипы и вздохи, а Фее казалось, что вечерами кто-то смотрит на нее в окно, с той стороны.

Однажды утром я вышел на кухню и увидел, что Гиацинта моет посуду в той грязной воде, где только что полоскала половую тряпку.

– Что ты делаешь! – возмутился я.

– Это мыльная вода, JIacapo, – мило улыбнулась она. – Напрасно ты так волнуешься.

На следующий день, проводив Фею, Джи и Петровича в Москву, я тихо возвращался в избушку, надеясь поработать над дневником. Войдя в калитку, я увидел, что перед окном кухни пляшут на снегу яркие отсветы. Я рванул дверь: пламя газовой плиты вздымалось до потолка. Гиацинта, с распущенными волосами и холодным отсутствующим взглядом, читала заклинания и водила руками над огнем.

– Чем это ты занимаешься? – спросил я не своим голосом.

– Ну что ты, Ласаро, подозреваешь меня в колдовстве? Я просто жарю мясо на огне по-грузински, – улыбнулась Гиацинта, мгновенно очеловечившись.

Я не нашелся что ответить, но стал внимательно приглядываться к своей необыкновенной жене. А Гиацинта, странно улыбаясь, кормила нас вкусными блинчиками с килькой. По ночам при свете луны я часто замечал голубоватое свечение вокруг тела спящей Гиацинты, затем туманный призрак отделялся от нее и улетал в ночь. Иногда я наблюдал приходивших к ней странных существ, похожих на предрассветный туман.

Однажды я почувствовал в домике мрачноватую атмосферу, как будто низко, на пределе слуха, вибрировала струна. Мы с Петровичем бросились осматривать дом и нашли в углах каждой комнаты воткнутые иглы и грязные перчатки с отвратительным запахом.

– Это могла сделать только твоя любимая! – заявил Петрович.

– У нее такие услужливые глаза, – отвечал я, – что мне трудно тебе поверить.

– Вот что значит взять в жены воспитанницу московского андеграунда, – назидательно прошептал он.

– Ничего, брат Касьян, зато ты проходишь настоящее обучение, – заверил Джи. – Гиацинта – великая магисса.

– Зачем тебе простая женщина, – добавила Фея, – она только испортит тебя.

Вечером, по совету Феи, я долго изучал историю буддизма в древнем Китае. Ночью она подошла ко мне и забрала в сновидение, показав инкарнацию из далекого прошлого. Я увидел себя младенцем на руках прекрасной китайской дамы, которая подносила меня к статуе Будды. В облике этой женщины, прижимающей меня к груди, я различил тонкие черты Феи.

На следующее утро госпожа Гиацинта исчезла и вернулась лишь к вечеру. Она была чем-то озабочена; ее глаза бегали по сторонам, не находя покоя.

– Такое впечатление, – сказал я, – что ты совершенно забыла о Пути!

– А ты знаешь, Ласаро, – выразительно произнесла она, – я была у следователя. И Данила наконец-то признался, что все деньги, взятые обманом у богатых москвичек, он хранил в дымовой трубе моей квартиры. Следователь с понятыми обыскал всю квартиру, но ничего не обнаружил.

"Так где деньги?" – спросил меня следователь, поглаживая дуло пистолета.

"Не знаю", – сказала я.

"Идите и хорошо подумайте, – сказал следователь, – а когда вспомните что-нибудь, позвоните мне".

И вот, Ласаро, смотрю я на тебя и вспоминаю, что в начале зимы ты переделывал трубу, ибо она плохо пропускала дым.

– Так ты думаешь, это я взял деньги? – разозлился я.

– Не знаю, не знаю, – усмехнулась Гиацинта, – я вот думаю, когда мне следователю звонить: сейчас или до завтра подождать?

Ледяной холод, струясь из глаз Гиацинты, охватил мою душу.

В этот момент из спальни высунулась голова Петровича.

– Ну что, Петруша, может быть, и ты замешан в этом деле?

– недобро произнесла Гиацинта.

Петрович слегка побледнел и быстро скрылся за дверью. Я пошел за ним. Он сидел в спальне, голодный и злой, и читал "Робинзона Крузо".

– Как дела? – спросил я. – Что же, тебе даже курочки съесть не хочется? Голоден ведь небось?

– Ты что-то подозрительно внимателен ко мне, – сказал Петрович, – но пока Гиацинта на кухне, я лучше у себя отсижусь.

– Я ставлю бутылку водки, – сказал я, – а ты целый час говори Гиацинте одни комплименты.

– Только водку вперед, – нахмурился Петрович, – и полкурицы на закуску.

Я вытащил бутылку "Кубанской" и поставил перед его носом.

Через пять минут на кухне появился заметно повеселевший Петруша и, вальяжно развалившись на стуле, сказал:

– Как поживаете, прекрасная Гиацинта?

– Неплохо, деревянный человечек, – ответила она. – А ты как, в дурдом еще не собираешься? Могу тебя отвезти.

– Ах, дорогая Гиацинта, без тебя мне там будет скучно!

– Неужто ты желаешь, чтобы я с тобой в дурдоме поселилась?

– Да, и непременно в той же палате, ибо я вас безмерно обожаю.

– Это когда же ты, Петруша, успел влюбиться? После стакана водки?

– Влюблен я в вас давно, а осмелел только сейчас.

– Сладко поешь, – сказала она, – но что-то не очень верится.

– Вы тонки, изящны и непредсказуемо алертны, вы покорили мое сердце… – и Петрович стал разливаться медовыми реками, описывая достоинства Гиацинты.

Я наблюдал, как змеи в ее глазах отступили и уснули в глубине души. Когда ее сердце оттаяло и потеплело, я налил ей в рюмку водочки и спросил:

– Не могла бы ты, дорогая Гиацинта, поведать о том, как просветлялась мифическая Нимфетка?