1926
«Реки широкая дуга…»
Реки широкая дуга
Размыла травные луга;
Просеивает поздний луч
Пыль золотистую меж туч;
Сажени дров, прильнув к реке,
Как пряник в сахарной муке,
И сами воды возле нас,
Как темный солодовый квас.
А там, где между сизых лоз
Лощеный разостлался плес,
Стеклянной церковью из вод
Встает, сверкая, пароход;
Сквозь травный дух в закатный час
Идет зеркальный храм на нас,
И Божьей славой золотой
Над ним клубится дым густой…
И мыслям медленным пора:
Уже не пряник — просфора,
Средь золотеющих полей
Уже не гладь воды — елей;
И каждый в этот миг поймет,
Как прав и праведен был тот,
Кто над рекою, под лучом,
Нам строил храмы кораблем!
1926 (?)
«Я потерял и позабыл канон…»
Я потерял и позабыл канон
Сонетного и щегольского лада.
Теперь милей широкая баллада,
Романтика и полурифмы звон.
Но протекла звездами в небосклон
Из горних сфер нездешняя прохлада,
И юных лет сонетная услада
Спешит замкнуть страдальческий мой стон.
Чтобы камзол был на диво разглажен,
Крахмальный бант неукротимо важен,
Как у того, кто едет на дуэль,
Чтобы во всем отобразилась мера:
Да не смутит последний хмель
Надменную готовность кавалера.
1926
«Все умерли: Татьяна и Наташа…»
Все умерли: Татьяна и Наташа,
Людмила, Анна, Бэла и Рэнэ…
Кого любить мне, если не умею
Их отыскать среди живущих ныне?
О нет: я не ищу Прекрасной Дамы, –
Не знал бы я, что делать мне с Марией,
Себе земную я хочу подругу,
Покорную и радостную мне.
Но книги!.. Зажигательным стеклом
Они сгущают легкое сиянье
В огонь, в клинок, — и кровяным рубцом
Их вечное горит очарованье.
И вот уже я не хочу другой,
Чем та, о ком мне Пушкин спел небрежно,
Чем та, кому бубенчик под дугой
Звенел про жизнь сквозь визги вьюги снежной.
Увы, я не хочу иной, чем та,
Кто пламенела виноградной кровью
На южных бастионах и взята
В тот русский плен нерусскою любовью.
Как быть без той, истаявшей в тоске,
В скучающих шелках Парижа
Грешившей безоглядно-налегке,
Но каявшейся, крестой кровью брызжа.
Но нет их, нет, не для меня они!
Да, все они родились слишком рано,
Все умерли, — и Бэла, и Татьяна,
И нищая Рэнэ. И предо мной
Их слезы, их улыбки, их дыханье
В словах привычно-дорогих встают.
Неизгладимо книг очарованье,
Но жить они мне больше не дают!
1926
«Под самой крышей в седьмом этаже…»
Под самой крышей в седьмом этаже
Широким квадратом окно,
Пластиной синей в слепой стене
На север обращено,
Свежим негативом глядит,
Витражом густым синевы,
В миражи, в мыльное небо, в даль,
В гарь золотую Москвы.
Об окнах надо поговорить:
Никто не знает окон.
В разных окнах по-разному мир
Схвачен и отражен.
Есть окна, задернутые изнутри
Как бы рыбьим пузырем,
И мир бесплоден в таком окне
И безопасен в нем.
Есть окна, шлифованные, как монокль,
И для этих окон мир –
В платье потертом, без воротника,
И всегда сер и сир.
Есть окна брезгливые, как микроскоп,
Вытаращенные на клопа,
И для них в мире есть лишь клоп,
Не любовь, не боль, не тоска.
Есть такие, где никогда
Не стояла пленка стекла, –
И миром вламывается в них
Цыганская вьюга и мгла.
Бросается плесенью за комод,
Набивает снегу под стол,
Вздувает на сердце фунтовый флюс,
В позвоночник втирает ментол.
Но прекрасные есть и широкие есть,
Неподкупные, как знамена,
Как заявка на счастье, что на году
На семнадцатом подана.
Их узнаешь, спеша в трамвай,
Слушая калош скрип,
От гроссбухов разбухших подняв глаза
На солнечный воск лип.
Их узнаешь, может быть, потому,
Что на гравюре той
У широкого и голубого окна
Гёте сидел молодой.
И качало окно над листами книг
Маргариты девичий газ,
Крутой рот целовал даль,
И золотел глаз.
1926
«Я распилил янтарную сосну…»
Я распилил янтарную сосну,
Я сколотил чудеснейшие полки,
По ним расставил маленькие книги,
Которые когда-то написал!
Теперь пора им отдохнуть немного,
Теперь пора вдохнуть им запах смольный:
Когда, быть может, вновь достану их,
По-новому мне их слова повеют…
В смолистую пила впивалась плоть,
Входили гвозди мягко и упруго,
Ладонь горела, распахнулся ворот,
И седина в сосновой теплоте
Незримо таяла и исчезала…
Теперь я знаю, для чего Господь
Сосновые сколачивает ложа
Своим любимым: чтобы, отдохнув,
Они могли с помолодевшим с Ним
По-новому беседовать и новым
Сосновым духом обласкать Его!