Изменить стиль страницы

1925

«Опять, как в давние года…»

Н.М.

Опять, как в давние года,
Висит в моей лачуге холод,
Но не случится никогда,
Чтоб я почувствовал: я молод.
Но не случится никогда
Такая ночь, какие были,
Когда лирические были
Меня пьянили навсегда!
Не повториться этим дымным
И лихорадочным словам,
Что закипали медным гимном,
Что заслоняли свет глазам,
Что позволяли утром резким
Сонетной связью ощутить
По зыблющимся занавескам
Продернутую солнцем нить!..
Себя не жаль. Но как обидно,
Что той, которую люблю,
Не будет сладостно и стыдно
Почуять молодость мою!

17. X.1925. Москва

«И опять мы печку топим…»

Н.М.

И опять мы печку топим,
Тихо прячемся в тепло
И лениво жизнь торопим,
Чтобы время протекло.
И оно проходит, время,
Выпадает мягкий снег,
И седеющее темя
Грустно клонит человек.
Но — в отмену мерных жалоб
В царстве доброго тепла –
Может быть, нам лучше стало б,
Если б вьюга нас ожгла?
И годов непрочный слепок
На ветру б оледенел?..
Парус только в бурю крепок,
Только в битве пенье стрел!

1925

«Хорошие книжки читал я когда-то…»

Хорошие книжки читал я когда-то
В вечерней читальне, ныряя в туман:
Плыла Илайали на бриге пирата
И с мудрым Улиссом беседовал Глан.
А в окнах старинное море стояло,
И парус латинский над ним золотел,
Крылами фламинго заря трепетала,
И воздух оливковой радугой млел.
Хорошие книжки читал я когда-то
В вечерней читальне, в забытом порту,
А в ясные окна гора Митридата
Дорическим храмом пьянила мечту.
И глупое сердце под форменной блузой
Уже понимало, роняя удар,
Что буйство и мудрость равны перед Музой,
Что храм величавей — врезаясь в пожар!..

1925

«Мокрая медная чашка…»

Мокрая медная чашка,
Мальва крахмальная в ней,
Солнце закатное тяжко
В медь накидало огней.
Я подхожу и хмелею
Этим холодным лучом, –
Но ни о чем не жалею
И не молю ни о чем.
Я погляжу, как пылает
Мертвая слава цветка,
Как на меня наплывает
Пышности медной тоска.
И, вспомянув Македонца,
Перевернувшего шлем,
Выплесну мальву и солнце
И позабуду совсем,
Чтобы упрямо и прямо
Двинуться вновь по песку,
Чтобы незрячая яма
Мне ослепила тоску!

1925 (?)

СТАРОЕ КЛАДБИЩЕ

Ты здесь не найдешь знаменитых могил,
Куда привозили б вождей на лафете,
Где б юноша глупый слезою почтил
Лирический вымысл о нищем поэте.
Другая здесь гордость, иная мечта
Соскучилась в замкнутом издавна круге:
Здесь орден Георгия — образ креста,
Какие встречаются только на юге.
Над каждой могилою — орденский знак,
Плита перед ним — не плита, а кираса,
Чтоб ведомо было: укрылась во мрак
Особая, раз приходящая раса.
Одни из Парижа, а те из Афин,
Одни из Далмации, с Мальты другие,
Вот сын Барселоны, вот Генуи сын,
Вот имя звенит, как венец Византии.
И угль карбонара, Фанара фонарь,
Мушкеты Этерии, шпаги Вандеи
Здесь, в южной России, легли под алтарь,
На отдых последний легли в мавзолеи.
Бывает однажды в столетье пора,
Когда неудачники сходятся вместе
На службе суровой чужого двора
Мечтать о победе и плакать о мести.
И крепости, флоты, заводы, порты
Родятся и крепнут присягою строгой,
Пока на кладбище не встанут кресты,
Как орден мечты над неверной дорогой…
Я, поздний потомок нездешних кровей, –
Недаром Георгий мне выбрано имя, –
Хочу я в такой же сойти мавзолей,
Таким же крестом поравняться с другими!

1925 (?)

ФАНАГОРИЙСКИЕ НОЧИ

1
Я ни углов, ни потолка не вижу,
Их смыла темнота; кто говорил,
Что свет… не знаю, может быть, растенья
Растут в свету; дома растут во тьме.
Как череп раздуваются дома
От темени и от полночной думы
И раскрываются: нет темянных,
Височных нету стен: размыты мраком.
Я ни углов, ни потолка не вижу.
Лишь зеркало. Железной черноты,
Такой железной черноты не видел
Я у зеркал… Постой: об этом после.
Здесь нет окон. Пропилены в стене
Шестиугольные прозоры. В них
Сырые шумы застревают вяло:
Вдали турецкий замок, точно ковш,
Прибоя зачерпнул и томным шумом
Нещедро оделяет. Я сижу
Посередине комнаты на стуле;
Спина и спинка не в ладу, и локти
Мне не обо что опереть. Постой:
Я говорил… да, шумы застревают,
А в комнате набрякла тишина,
И от гербария отпавший лист,
Как лист капустный на исподе хлеба,
Оттиснул звук на слуховой плеве.
Все жилки шороха я помню. Лист…
Здесь хиромантия неприложима.
Хотя ведь кости черепные тоже
Покрыты густо жилками внутри, –
Но как ты ни закатывай глаза,
Увидишь не судьбу, а пятна света
И ситцевую бездну… Это что?
У стула алым зайчиком черкнуло…
А-а: на спасательном посту ракета;
Вот лопнула. Звук помню. Жилок нет,
И хиромантия неприложима…
Как я крещен? Как имя мне, когда
Я каждый день день дьявола справляю?
Не вижу ни углов, ни потолка.
Лишь зеркало… Но стой: об этом после.