сделала просто монстра, когда-нибудь отомстят матери. Это закон бумеранга.

Все эти годы мать пыталась перетянуть ребенка на свою сторону, но этим

она добилась совершенного противоположного. Тем самым она все больше

подталкивала ребенка к отцу.

Наша учительница по педагогике права.

«Не знаю, меня там не было, общий наркоз. Они говорят, что всё прошло

хорошо. Болит. Ты принесла мои косточки?»

«Да, вон они».

Она показывает на подоконник. Прямо рядом с ящиком с прокладками стоит

коробочка с моими любимым косточками. Отлично. До них я доберусь, когда

останусь одна.

«А фотоаппарат принесла?»

Она достает его из сумки и кладет на мой металлический ночной шкафчик.

«Зачем он тебе здесь, в больнице?»

«Мам, думаю, что нужно запечатлевать не только счастливые моменты,

например, дни рождения, но и печальные, такие как операции, болезнь и

смерть.»

«Такие фотографии в альбоме определенно вызовут большую радость у

твоих детей и внуков».

Я ухмыляюсь. Ах, если бы только знала, мама.

Мне бы хотелось, чтобы она поскорее ушла. Чтобы я могла позаботиться о

своей заднице. Единственные моменты, когда я хочу провести с ней больше

времени, это те, в которые у меня есть обоснованная надежда на то, что я смогу

свести ее с папой. Сегодня он не придет. Но завтра – точно. Больница, в которой

лежит дочь – идеальное место для встречи членов семьи. Завтра. А сегодня -

фотосессия задницы.

Она прощается и говорит, что положила мои вещи для сна в шкаф.

Спасибо. И как же я их возьму? Неважно, потому что все равно снизу лучше

ничего не надевать из-за всех этих повязок и прочего. Пусть рана дышит.

Как только мама уходит, я вызываю Робина.

Жду, жду. Есть же и другие пациенты, Хелен, даже если ты и с трудом

представляешь себе это. Он приходит.

«Чем я могу Вам помочь, фрау Мемель?»

«Я бы хотела попросить Вас кое о чем. Только, пожалуйста, не говорите

сразу НЕТ, ок?»

«Ну, что там у Вас?»

«Вы не могли бы мне помочь… Может уже перестанем выкать? Когда

просишь о такой услуге, обращаться на Вы совсем не к месту».

«Конечно. С удовольствием».

«Ты – Робин, я – Хелен. Так. Ты можешь помочь мне сфотографировать мою

задницу и рану? Я обязательно хочу знать, как я теперь там выгляжу».

«Оо, мне надо подумать, могу ли я позволить себе такое».

«Пожалуйста, иначе я с ума сойду. Просто по-другому я не узнаю, что они

там сделали. Ты же знаешь, Нотц не может это объяснить. И, в конце концов, это

же моя задница. Пожалуйста. Я не могу понять это только по прикосновениям.

Мне надо это видеть».

«Понимаю. Как интересно. Другие пациенты никогда не хотят знать, что

там им сделали. Хорошо. Что мне нужно сделать?»

Я ставлю фотоаппарат в меню на режим съемки еды. Сначала без вспышки.

Так всегда лучше. Я снимаю марлевую повязку и вынимаю прокладки. Это длится

дольше, чем я думала. Они запихали туда очень много бинтов. Я осторожно

переворачиваюсь на другой бок, лицом к окну и обеими руками раздвигаю

ягодицы в стороны.

«Робин, сейчас, пожалуйста, сфотографируй рану как можно ближе. Не

тряси фотоаппарат, без вспышки».

Я слышу, как раздается характерный щелчок, потом он показывает мне, что

получилось. Едва ли можно что-то разобрать. У Робина дрожали руки при съемке.

Но другие таланты у него определенно есть. Тогда лучше со вспышкой. И еще раз

всё полностью.

«Сделай несколько фотографий с разных ракурсов. Очень близко и

издалека».

Клик, клик, клик, клик. Теперь его не остановить.

«Ну, всё, спасибо, Робин.»

Он аккуратно возвращает мне фотоаппарат и говорит:

«Я уже давно работаю в проктологическом отделении, но еще ни разу не

видел, как у пациентов выглядит рана после операции. Спасибо тебе».

«Тебе спасибо. Могу я теперь спокойно рассмотреть свою дырочку в попе?

И если что, ты можешь потом еще раз сфотографировать?»

«Конечно».

«С тобой так легко, Робин».

«С тобой тоже, Хелен».

Он, улыбаясь, уходит. Я засовываю марлевые прокладки обратно.

Сейчас я одна с этим аппаратом, в котором спрятаны фото моей раны. Я

понятия не имею, что меня ожидает. Мой пульс учащается, из-за волнения я

начинаю обильно потеть.

Я кручу колесико рядом с дисплеем до режима «Просмотр» и подношу

фотоаппарат близко к глазам. Появляется фотография окровавленной дырки,

вспышка засветила ее глубоко. Она открыта. Ничто не указывает на сжатые

мышцы ануса.

Я не могу разглядеть розово-коричневую кожу кольца тугих мышц дырочки.

В принципе, я вообще не вижу ничего из того, что было раньше. Значит, Нотц это

и имел в виду, говоря о «вырезании в форме клина». Очень плохо объяснил. Мое

собственное анальное отверстие привело меня в ужас, или то, что от него

осталось. Скорее это просто дырка, чем задница.

Итак, с этим я больше не смогу стать моделью для рекламы красивых

задниц. Теперь только для личного использования. Или все же я держу

фотоаппарат вверх ногами? Нет, не может быть. Робин, вроде так его держал,

когда фотографировал.

Ой. Туда даже можно заглянуть. После просмотра фото я чувствую себя

еще хуже, чем до этого. Боль снова резко возвращается. Теперь, когда я знаю,

как выгляжу там, я больше не верю в то, что боль когда-нибудь пройдет. На месте

пореза вообще нет кожи, только красное живое мясо.

Для начала пусть там вырастет кожа. И сколько времени понадобится для

этого? Недели? Месяцы? Что мне нужно есть, чтобы кожа в заднице побыстрее

выросла? Скумбрию?

И они хотят, чтобы я выдавила какашку через открытое мясо? Никогда.

Сколько дней и недель я смогу терпеть? А если у меня получится долго терпеть,

какашка будет становиться все толще и тверже, и, когда я буду какать, будет еще

больнее. Надо спросить. Они должны обязательно дать мне лекарство, которое

вызывает запор, чтобы я могла для начала полечиться. Я нажимаю на кнопку

вызова.

Жду. В это время я разглядываю остальные фотографии, которые сделал

Робин. Среди них нет ни одной, на которой рана выглядела бы менее ужасающе.

Но что это еще такое рядом с раной? Сплошь и рядом ярко-красная сыпь. Да что

же это еще такое? Кончиками пальцев я щупаю обе ягодицы. Я явно чувствую эту

сыпь. До этого я даже не заметила ее, когда трогала. По сравнению со зрением

моя тактильная чувствительность очень хромает. Нужно поработать над

тактильной чувствительностью, так дело не пойдет. И откуда только эта дурацкая

сыпь? Аллергия? На операцию на попе? Я рассматриваю ее снова на фотографиях.

Теперь я знаю, что это. Это раздражение после бритья. Они же бреют пациента

перед операцией. Но, вероятно, они не церемонятся. Вжик-вжик, лезвием по

коже. Главное, сбрить волосы как можно быстрее. Конечно же, без воды и пены.

Просто сбрить лезвием волосы на сухой коже.

Здесь они бреют еще неаккуратнее, чем я сама. Раньше я вообще не

брилась. Я думала, что время, которое тратиться попусту в ванной за этим

занятием, можно использовать с пользой. Я так всегда и делала. Пока не

встретила Канелля. Он родом из Африки, точнее говоря из Эфиопии. Как-то в

субботу он хотел купить овощи и фрукты в палатке, в которой я тогда работала,

чтобы подзаработать немного денег на карманные расходы. Я устанавливаю

палатку в 4 утра и торгую до вечера. Мой шеф, крестьянин, он хозяин палатки,

расист. Что очень смешно. Так как ему приходится продавать очень экзотические

овощи и фрукты. Пробел рынка. Но кто еще, если не люди из Африки, Индии,

Южной Америки и Китая, может использовать помело, топинамбур, окру для

приготовления своих блюд?

Так мой шеф целый день злится из-за иностранцев, которые ему