Робин был прав. Но я не хочу, чтобы меня считали плаксой, и я только что

хвасталась Робину, так что еще немножко я смогу потерпеть. Я закрываю глаза.

Одна рука аккуратно лежит на марлевой прокладке у меня на заднице, а вторая

на кнопке вызова. Я лежу, а боль пульсирует. Действие наркоза слабеет с каждой

минутой. Рана просто горит с каждым ударом боли. Мои мышцы продолжают

судорожно сжиматься. Перерывы между приступами боли становятся короче.

Я звоню и жду. Целую вечность. У меня начинается паника. Боль

усиливается, острая боль, как ножом по сфинктеру. Они точно его сильно

растянули. Да, ясное дело. Иначе как же они проникли внутрь? Сверху? О, Боже!

Взрослые мужчины засунули свои руки в мою прямую кишку и орудовали там

ножами, всякими расширителями и нитками. Сама рана не болит, а вокруг нее

все жжет. Мышцы ануса сильно растянуты.

Ну, наконец-то он пришел.

«Робин?»

«Да?»

«Во время операции они растягивают дырочку в попе так сильно, что туда

помещается несколько рук?»

«Да, к сожалению, да. И как только заканчивается действие наркоза, это

причиняет тебе больше всего боли».

Хм. Сразу же. Мне уже сейчас нужно обезболивающее. От мысли, что боль

не прекратится до тех пор, пока оно не начнет действовать, мне становится плохо

и страшно. Я снова терпела боль слишком долго, а сейчас мне нужно очень долго

ждать, пока гребанная боль в заднице не пройдет. Я хочу научиться быстрей

признавать боль и стать такой пациенткой, которая лучше раньше позвонит и

попросит обезболивающее, чем будет вынуждена перетерпеть минуты, пока

таблетка начнет действовать. Здесь же не орден для страдающих от боли солдат,

Хелен. Мое анальное отверстие растянуто до боли.

Кажется, что дырка размером с целую задницу. Она никогда не станет

снова узкой. Такое ощущение, что во время операции они специально причиняли

мне боль.

Несколько лет назад я уже лежала в этой больнице. Я устроила самый

лучший спектакль театра абсурда в моей жизни. У меня был неуд по

французскому. И на следующий день должна была быть контрольная работа по

французскому. Я ничего не выучила и прогуляла кучу уроков. На последней

самостоятельной работе я уже говорила, что болела. В тот раз я притворилась,

сказав маме, что у меня болит голова, чтобы она написала мне записку в школу.

Но на этот раз нужно было придумать что-то более убедительное. Просто я хотела

выиграть время, чтобы поучить.

Если ты отсутствуешь на занятиях по уважительной причине, то

контрольную можно написать потом. Так, уже с утра я начинаю говорить маме,

что у меня болит живот, снизу с левой стороны. И боль постоянно усиливается.

Мама сразу же начинает беспокоиться, так как она знает, что боль с левой

стороны внизу живота вызвана аппендицитом. Хотя слепая кишка находится

справа. Я тоже это знаю. Я начинаю сгибаться от боли. Она сразу же везет меня к

моему педиатру. Я всё еще хожу к нему. Так ближе. Он кладет меня на кушетку и

мнет мне низ живота. Он нажимает слева, я кричу и стону. Он нажимает справа, я

не издаю ни звука.

«Однозначно: аппендицит на прогрессирующей стадии. Вам необходимо

сейчас же отвезти Вашу дочь в больницу, и не заезжайте домой, чтобы сложить

вещи для сна, на это нет времени: их Вы сможете привезти потом. Ребенка нужно

срочно отвезти в больницу. Если аппендикс лопнет, то весь организм будет

отравлен и придется очищать всю кровь». «Какой еще ребенок?» - подумала я.

А теперь в больницу. Это здесь. Прибыв на место, я разыгрываю то же

самое шоу. Слева, справа – правильная реакция. Как игра в нажатия. Экстренная

операция. Они разрезают меня и видят, что слепая кишка абсолютно нормальная

и невоспаленная. Но все равно вырезают ее. Она не нужна. А если они зашьют

кого-нибудь, оставив аппендикс, то, возможно, он снова поступит к ним с

настоящим воспалением. Двойной стресс. Но после операции они не сказали мне

об этом. А рассказали маме.

Когда потом она поймала меня на лжи, то сказала:

«Тебе вообще нельзя верить, ты обманула меня и всех врачей лишь для

того, чтобы тебе не пришлось писать контрольную работу по французскому! Они

удалили тебе невоспаленную слепую кишку».

«Откуда ты знаешь?»

«Матери знают все. Врачи сказали мне в коридоре. Такого у них еще не

было. Теперь я знаю, как ты можешь врать!»

Теперь я по крайней мере знаю, что аппендикса у меня больше нет. До

того, как мама рассказала мне об этом, я всегда думала, что, должно быть, врачи

увидели, что он не воспален, и оставили его. Поэтому долгое время я боялась

настоящего аппендицита. И что же тогда говорить, если он у тебя якобы уже был?

Вот так оно и было. Владеть информацией – это хорошо. Так много беспокойства в

жизни, и все зря. Когда у тебя вырежут аппендикс, долгое время у тебя всё адски

болит, когда ты смеешься, ходишь, стоишь и делаешь почти всё остальное,

потому что у тебя такое ощущение, что шов разойдется. Тогда я ходила точно так

же, как сейчас, из-за своей задницы, согнувшись и скукожившись. Может быть

такое, что врачи запомнили мое имя? Наверное, тогда это было маленькой

сенсацией, что девочка берет на себя всю боль операции, только для того, чтобы

надуть учительницу? И поэтому во время операции они специально причиняли мне

много боли – ох, упало - чтобы отомстить мне за ту ложь? У меня мания

преследования из-за боли? Из-за таблеток? Что собственно здесь случилось? Так

больно. Робин. Принеси таблетки.

Тут он заходит! Он дает мне две таблетки и говорит что-то. Я не могу его

слушать, я очень напряжена из-за пульсирующей боли. Я глотаю обе за раз.

Теперь они должны быстро подействовать. Чтобы успокоиться, я снова кладу руку

на мой холмик Венеры (лобок). Когда я была маленькой, я всегда так делала.

Только тогда я не знала, что это место называется холмиком Венеры.

Для меня это самое важное место на всем теле. Такое приятное тепло. И

идеальное расположение для уровня кисти. Прямо в центре. Я просовываю руку в

трусы и слегка глажу там. Так я лучше всего смогу уснуть.

Я сворачиваюсь как белочка вокруг своего холмика Венеры. Незадолго до

того, как заснуть, я думаю, что из моей задницы висит какашка. Это ощущение

возникает из-за этой марлевой затычки там, сзади. Мне снится, что я гуляю по

огромному полю. По полю пастернака. Вдалеке я вижу мужчину. Лыжник. Такие

чуваки с палками. Я думаю: «Посмотри-ка, Хелен, мужчина с четырьмя ногами».

Он подходит ближе, и я вижу, что он высунул свой большой член из

аэродинамических спортивных стрейчевых леггинсов. И думаю: Ах, нее, мужчина

с пятью ногами.

Он проходит мимо меня, и я смотрю ему вслед. К моей большой радости я

вижу, что он снял сзади штаны и из его задницы торчит длинная какашка, еще

длиннее, чем его член. Я думаю: шесть ног, вау. Я просыпаюсь. Хочу пить, у меня

всё болит. Я опускаю руку, которая лежала на холмике Венеры, чтобы нащупать

рану. Я хочу посмотреть, что они там сделали. Как же мне посмотреть? У меня

еще получится заглянуть в мое влагалище, если я сильно выгнусь. Но с задницей

такое не выйдет. Зеркало? Нее, фотоаппарат! Пусть мама принесет мне.

Она не хотела оказаться со мной в тот момент, когда я просыпаюсь?

СМС.

«Это я. Когда ты придешь, захвати, пожалуйста, наш фотоаппарат. Ты не

могла бы отсыпать немного зерен из моей комнаты и аккуратно завернуть их в

бумажку, чтобы не сломать корешки? И принеси, пожалуйста, еще пустые

стаканы. Но не проноси это в открытую. Здесь все запрещено кроме срезанных

цветов, ок? Спасибо. До скорого. А ты можешь еще принести 30 зубочисток,

пожалуйста? Спасибо».