— Подожди, — сказал Гавин. — Родной брат? У тебя есть родной брат?

— Я сын Тигрэйн, — пожал плечами Ранд, — Родился после того, как она ушла в Пустыню и стала Девой.

Хотя Эгвейн поняла это уже давно, Гавин выглядел ошеломленным.

— Ты брат Галада? — спросил Гавин.

— Брат по крови, — сказал Ранд. — Не то, чтобы это много значило для Белоплащника. У нас с ним была одна мать. Его отец, как и твой, был Тарингэйл, но моим был Айилец.

— Я думаю ты удивил бы Галада, — сказал Гавин мягко. Но Илэйн…

— Не знаю, надо ли тебе рассказывать твою собственную семейную историю, но Илейн не связана со мной. — Ранд повернулся к Эгвейн. — Я могу увидеть их? Печати. Прежде, чем пойти в Шайол Гул, я хотел бы посмотреть на них в последний раз. Я обещаю ничего не делать с ними.

Нехотя она выудила их из мешочка на поясе, где часто держала их. Гавин все еще выглядя ошеломленным, подошел к окну и открыл его, освещая комнату. Белая Башня ощущалась все еще… молчаливой. Его войска ушли, хозяева его на войне.

Она развернула первую печать и вручила ее Ранду. Она не дала бы ему всех их сразу. На всякий случай. Она действительно доверяла его слову; это был Ранд в конце концов, но… на всякий случай.

Ранд подержал печать, уставившись на нее, как будто ища мудрость в той извилистой линии.

— Я создал их, — прошептал он. — Я сделал их такими, чтобы они никогда не сломались. Но я знал, поскольку сам сделал их, что они в конечном счете подведут. Все, в конце концов, терпит неудачу, когда касается он…

Эгвейн подняла другую печать, держа ее осторожно. Недопустимо было сломать ее случайно. Она держала их в сумке, завернутыми в ткань; она волновалась как бы не повредить их пока хранит, но Морейн дала понять, что Эгвейн суждено сломать их.

Она чувствовала, что это было глупо, но слова, которые она читала, то что сказала Морейн… Ну, если бы момент действительно наступил, чтобы сломать их, то у Эгвейн они должны были бы быть под рукой… И так она несла их, — несла с потенциалом смерти самого мира.

Внезапно Ранд стал белым, как простыня.

— Эгвейн, — сказал он. — Это не одурачит меня.

— Что не одурачит?

Он посмотрел на нее.

— Это подделка. Пожалуйста, все в порядке. Скажи мне правду. Ты сделала копии и дала их мне.

— Я не делала ничего подобного! — сказала она.

— О… О, Свет! — Ранд снова поднял печать. — Это — поддделка.

— Что? — Эгвейн вырвала ее из его рук. Она не почувствовала ничего плохого. — Как ты можешь быть уверен?

— Я сделал их, — ответил Ранд. — Я знаю свой стиль работы. Это не одна из печатей. Это… Свет, кто-то взял их.

— Я ношу их с собой с того самого момента, как ты дал их мне! — сказала Эгвейн.

— Значит это случилось раньше, — прошептал Рэнд. — Я не смотрел на них слишком тщательно после того, как принес. Он знал, так или иначе, где я их оставлю. — Принимая от нее вторую печать, он покачал головой. — Эта не настоящая. — Он взял третью. — Как и эта.

Он посмотрел на нее.

— Они у него, Эгвейн. Он украл их назад, так или иначе. Темный держит ключи от собственной тюрьмы.

Большую часть своей жизни Мэт избегал того, чтобы люди пялились на него. Они заставляли его хмурится из-за проблем, которые он, якобы, навлекал, хотя это была не его вина, и все эти неодобрительные взгляды, в то время как он был совершенно ни при чем, изо всех сил пытаясь быть любезным. Все мальчишки крали пироги, и сейчас и потом. В этом не было ничего страшного. Это было даже ожидаемым.

Обычная жизнь для Мэта была суровее, чем для других парней. Без уважительной причины, все смотрели на него чересчур придирчиво. Перрин мог красть пироги весь день, и люди бы просто улыбались ему и, возможно, потрепали бы за волосы. Мэта бы они отходили метлой.

Когда он вошел в зал для игры в кости, взгляды притянулись к нему. Люди смотрели на него, как на мошенника, хотя он никогда им не был, или с завистью в глазах. Да, он всегда считал, что было бы грандиозно, если б на него не пялились. Причина для настоящего праздника.

Теперь у него это было, и это заставляло его тревожиться.

— Вы можете таращиться на меня, — протестовал Мэт. — На самом деле. Будьте вы прокляты, все в порядке!

— Мои глаза будут опущены, — сказала служанка, складывая кусок ткани на низком столике у стены.

— Твои глаза уже опущены! Они уставились на проклятый пол, не так ли? Я хочу, чтобы ты подняла их.

Шончан продолжала свою работу. У неё была светлая кожа с веснушками под глазами, не плохо чтобы полюбоваться, хотя он бы предпочел более темные оттенки в эти дни. Он бы не возражал, если бы девушка улыбнулась ему. Как он мог говорить с женщиной, если он не может заставить её улыбнуться?

Вошло ещё несколько слуг, опустив глаза, неся другие куски ткани. Мэт находился в своего рода «собственной» палате во дворце. Их было гораздо больше, чем ему когда-нибудь понадобится. Возможно, Талманес и кто-нибудь из Отряда мог переехать к нему и сделать дворец не таким пустым.

Мэт побрел к окну. Внизу, в Мол Хара, собиралась армия. Это займёт больше времени, чем он хотел. Галган — Мэт лишь мельком видел этого человека, и он не доверял парню, несмотря на слова Туон, что его наемники не очень усердствовали в достижении своей цели, — собирал силы Шончан на границе, но слишком неторопливо. Он был озабочен потерей равнины Алмот и последовавшим отступлением.

Ну, ему лучше прислушаться к голосу разума. У Мэта было мало причин, чтобы быть расположенным к воину, но если он затянет с этим…

— Высочайший? — обратилась к нему служанка.

Мэт повернулся, его брови поползли вверх. Несколько да'ковале вошли с последними кусками ткани, и Мэт понял, что краснеет. На них почти не было одежды, а то что осталось — было прозрачным. Он ведь мог просто смотреть, хотя, мог ли? Они бы не носили подобную одежду, если бы считалось, что мужчина не должен смотреть. Что бы Туон подумала?

Она не принадлежит мне, думал Мэт, определенно. Я не стану мужем.

Веснушчатая служанка — она была со'джин, половина головы была выбрита —, махнула рукой той, что вошла за да'ковале, женщине средних лет с темными волосами собранными в пучок, ни один из ее головы наголо. Она была приземистой, формами напоминала колокол и походила на бабушку.

Вновь вошедшая оглядела его. Наконец кто-то, кто хотел посмотреть на него! Если бы только на ее лице не было выражения как при изучении лошадей на рынке.

— Черный цвет, чтобы подчеркнуть его новый статус, — сказала женщина и один раз хлопнула в ладоши. — Зеленый за его наследие. Темно-зеленый, для большей сдержанности. Кто-нибудь принесите мне варианты глазных повязок, и кто-нибудь сожгите эту шляпу.

— Что? — воскликнул Мэт. Служанки роились вокруг него, перебирая его одежду. — Подождите, сейчас же. Что это такое?

— Ваши новые регалии, Достойнейший, — сказала женщина. — Я Ната и я буду вашим личным портным.

— Вы не сожжете мою шляпу, — сказал Мэт. — Попробуйте, и мы, проклятье, посмотрим, умеете ли вы летать с высоты четвертого этажа. Вы меня понимаете?

Женщина заколебалась.

— Да, Достойнейший. Не сжигать его одежду. Сохраните, до тех пор пока она не понадобится. — Ей казалось сомнительным, что это произойдет.

Мэт открыл рот, чтобы жаловаться дальше, и тогда одна из да'ковале открыла коробку. Драгоценные камни освещали ее изнутри. Рубины, изумруды, капли огня. У Мэта перехватило дыхание. Там было его счастье!

Он был так ошеломлен, что он почти не замечал, что слуги раздевали его. Они остановились на его рубашке, и Мэт разрешил им. Хотя он и держался за свой ​​шарф, он не был застенчивым. Этот румянец на щеках не имел ничего общего с брюками, что снимали с него. Драгоценности его просто поразили.

Затем один из молодых да'ковале потянулся за нижним бельем Мэта.

— Тебе будет очень плохо без пальцев, — прорычал Мэт.

Да'ковале поднял глаза — его глаза расширились, лицо побледнело. Он тут же снова посмотрел вниз и кланяясь, попятился. Мэт не был застенчивым, но с нижним бельем было уже слишком.