2
Твой образ пристрастный
И бедный: пчела
Над розой прекрасной.
Любовь и дела,
Волненье счастливых
Трудов на земле.
И трудолюбивой
Все мало пчеле.
Душа, как на праздник,
Несла эту кладь
И на виноградник
Пришла погулять.
И жители хижин
Окрестных (вином
Ведь край не обижен)
Припомнят потом
За чашей, как в крапе
Веснушек и слез,
В соломенной шляпе,
Средь грядок и лоз,
Ты жадно внимала
Страданьям людским
И как замирала
Под солнцем земным.
231. ГОЛУБЫЕ ГУСАРЫ
На нас красотки все глядели,
Когда под музыку и гром
Мы шли в строю, когда гремели
Литавры в небе голубом.
Все — голубые доломаны!
А у повесы на уме:
Лишь приключенья и романы,
Цветок, засушенный в письме,
Балы, пирушки и свиданья,
Потом разлука без труда,
Звон шпор и сабель, обещанья,
Что не забудет никогда.
И снова встреча на дороге,
Вновь роза из окна летит,
А муж-медведь в своей берлоге
Похрапывает, мирно спит…
Вновь — марши, службы, кони в мыле…
И, родственников командир
Призвав до третьего колена,
Орет: «На вас глядит весь мир!»
></emphasis>
Шары летели с треском в лузы.
Гремел в дыму майорский бас.
Пылал на саблях пунш.
И музы Делили пир, любили нас.
И мы за чашей круговою
Внимали пламенным стихам,
Певцу с курчавой головою,
И Лермонтов был братом нам.
Ценили мы в своих поэтах
Большое сердце пополам
С уменьем бить из пистолета
И пламень метких эпиграмм.
></emphasis>
Но что сулит судьба гусару?
Свинец в расцвете юных лет,
И семиструнная гитара
Все плакала: «Как скучен свет…»
То смуглая цыганка, страсти,
То пепел белокурых кос.
И горькая усмешка власти
Задолго до седых волос.
И розоватым листопадом
Летели на зеленый стол
Охапки ассигнаций, градом
Червонцы падали на пол.
Все прахом — перстень иль именье,
Дубы иль домик родовой,
Все таяло, как сновиденье,
Ребром последний золотой.
></emphasis>
Но мир менялся под грозою.
Выстраивался молча полк
Перед атакой боевою,
Мы понимали в этом толк.
И все простилось нам: проказы,
Словечки крепкие, грешки,
Пиры, веселые рассказы,
Звон шпор, армейские стишки —
За то, что мы на поле брани,
Летя карьером сквозь картечь,
Средь грохота и восклицаний,
На пушки, жаркие, как печь,
От командира до солдата,
Все до единого, легли,
За друга друг и брат за брата
В дыму пороховом, в пыли…
С полковником и трубачами
Мы — справа по три — всем полком,
С обозом, с пегими конями,
Вступили в рай, в небесный дом.
И вахмистр, эскадрон ровняя,
Шипел со страху на солдат:
— Ну? Никогда не видел рая?
Развесил… Осади назад!
></emphasis>
Мы — грешники, кутилы, моты.
Но что с гусара Богу взять?
Картечь свела с душою счеты,
Оплакала беспутных мать.
Красавица, в часы печали
Вздохни по нас, слезу пролей!
Мы тоже некогда вздыхали
По нежной красоте твоей…
232. «Атлантик пенит море…»
Атлантик пенит море.
И голубой экспресс
Летит, с пространством споря,
Сквозь картпостальный лес.
Закатные пожары
Бледнеют за окном…
Огромные сигары
Дымятся за вином…
В копеечном романе
Герои так живут,
Так в золотом тумане
За днями дни текут.
Ну что ж! Живи, пожалуй,
Земля цветет, как сад,
Смотри на эти скалы,
На море, на закат.
Но никогда из сада
Не долетит до вас
Вечерняя прохлада,
Ни соловьиный глас,
Ни голос человека
О помощи средь гор,
Ни гибельного века
Высокий разговор.
Не полон мир счастливых:
Ведь с чем сравнят они
В аркадиях, в оливах
Свои пустые дни.