216. СТРОФЫ
Твой черный плащ и
Луна — гитарный строй,
Твой замок в лунной чаще
Под розовой луной.
Твои во сне пейзажи
Хрустальных зимних стран,
То Африки миражи,
То Англии туман.
Погиб кораблик смелый,
Что наше счастье нес,
Мелькал платочек белый
В тумане женских слез.
Как дым валил чудесно
Из пароходных труб,
Как музе в мире тесно,
Как воздух буден груб.
От сладкого волненья
Едва-едва дыша,
Бросалась в приключенья
Чернильная душа.
О, сладок дым свободы
Для ветренных сердец,
Но каменной природы
Забвенье, как свинец.
217. «Струится твой голос, как струи…»
Струится твой голос, как струи
В холмистой прелестной стране,
Но после твоих поцелуев
Особенно кажется мне
Печальной и тленной земная
Пленительная красота,
Особенно черной ночная
Безлунных ночей чернота.
Средь горестных слез и вздыханий,
Как бедный усталый пловец,
Как жалкий корабль в океане,
Я к небу приплыл наконец.
218. «Нас не было, мы на земле не жили…»
Нас не было, мы на земле не жили,
И на высоком корабле судьбы
Мы в Африку туманную не плыли,
Не стлался за кормою дым трубы,
И голос ангельский не пел над нами,
В небесных рощах не гостили мы —
Не расстается ангел с небесами
И не бывает пальм среди зимы.
Нам никогда никто не пел о счастье
И этих рук худых не целовал,
Не любовался этим черным платьем,
И не надела ты его на бал.
Нам не казался мир печальным садом
При скудном свете городской луны,
И не катились слезы крупным градом
Из этих глаз, из этой тишины.
Прекрасным заревом туберкулезным
Не вспыхнул мрамор твоего лица,
И воздухом хрустальным и морозным
Душа не надышалась до конца.
219. «Еще мы не знаем, не смеем…»
Еще мы не знаем, не смеем.
Еще мы сказать не умеем
О многом, о том, что хотим.
Небесная родина — дым.
Еще не стихи, а туманы,
Но рифма слетает ко мне
И в черные, черные страны
Уводит меня, как во сне.
К каким-то прелестным рукам,
К каким-то иным берегам,
К печальным и лунным холмам,
Но счастье мое и не там.
220. «По-прежнему шепчет нам Гамлет…»
По-прежнему шепчет нам Гамлет
О злых и презренных врагах,
Витает в высоком раздумьи
С раскрытою книгой в руках.
Все так же склоняются ивы
Безмолвно — над черной водой,
Все так же Офелия руки
Заламывает над судьбой.
Все так же звучит сатанинский
Актерский заученный смех
И руки ломает актриса.
Все — яд, преступление, грех…
Расплакаться в черном театре
Готова простая душа
Над участью датского принца,
Едва от волненья дыша.
И вдруг просыпается в сердце
Забытая нежность к нему,
Такая прекрасная жалость
Ко всем и к себе самому.
221. ЛИРА
Среди равнодушного мира,
Не перекричав глухоты,
Безмолвствует робкая лира,
И музыка дремлет, как ты.
Так Лермонтов в узком мундире
Жил в царстве указов и слез,
Так ангел летел и в эфире
К нам душу беспечную нес.
А здесь только лепет и вздохи
И жалобы, темень в окне,
Судьба. Только жалкие крохи
Небес, отраженных на дне.
Здесь только дожди и прохожий
На улице, вздох на мосту,
Здесь нет ничего, что похоже
На ангельскую красоту.
Но чем безотрадней, печальней
Судьба и чем жребий страшней,
Тем чище, теплей, музыкальней
Твой голос поет для людей,
Чем неотвратимей дыханье
Конца над нелепой судьбой,
Тем выше и выше сиянье —
О, лира небес, — над тобой.
222. В МИХАЙЛОВСКОМ
Печальная страница — дождливый день,
Дубравы, нивы, облачная сень.
А завтра — вновь неугомонный дождь
И голубой туман дубовых рощ.
Все то же: нивы, ветер, небосклон
И северный голубоглазый лен,
И в хижинах роенье черных мух,
И на сырых лугах гусиный пух.
></emphasis>
Дорога. Царство золотых берез —
Подобье женских вздохов, женских слез.
Рябины. Милый деревенский дом
И лужа на дворе перед окном.
Стоит гумно в пленительном дыму,
Скрипучие возы ползут к нему.
Но затопили печи в дыме муз,
Бильярдный шар летает мимо луз,
И вот и голос няни за свечой
О море и о рыбке золотой.
></emphasis>
Под этой крышей в сельской тишине
Всю ночь перо металось, как в огне.
Он бурю в море жизни воспевал,
Прекрасную свободу призывал,
Чтоб в холоде морозном умереть,
Чтоб ангелом курчавым улететь,
Чтоб наконец свои глаза закрыть,
Чтоб грешный мир на небе позабыть.