Когда мы не обкалывались в его грязной квартире, Марио знал одну безопасную зону под скоростным мостом, это шоссе, которое Лос-Анжелеская полиция никогда не патрулировала. Он объяснил мне, что ни одному немексиканскому члену банды туда не разрешается входить, поэтому для того, чтобы меня туда провести, нам пришлось врать и говорить им, что я женюсь на сестре Марио, так они нас впускали. Прямо там, посреди города, я проводил бесконечное количество дней, лежа на грязных матрацах, вкалывая наркотики.

Единственная вещь, которая могла меня оторвать от всего этого, это турне. Когда пришло время турне для Uplift, за мной приехал гребанный лимузин, чтобы отвести меня в аэропорт, и я решил, что должно быть дела у нас идут хорошо. Так и было. Мы сыграли самые классные концерты в том турне, в основном из-за того, что Хиллел и я не думали о наркотиках. Мы не были частью панк-рок движения, мы не были частью пост панк-рок движения, мы были совершенно другой направлением. Я не мог понять, откуда эти подростки, приходившие на концерты, знают нас, но они были самой лучшей публикой — так много любви, так много духа, так много энтузиазма, они просто приходили и отдавали все, что у них есть внутри.

Мы делали много сумасшедших вещей, пока разъезжали по стране. Когда мы приехали в Техас, я решил сбрить все волосы на лобке. Я собрал их, положил в маленький пакетик и отдал нашему другу Ники Биту как товар для того концерта. Он пошел к нашей торговой лавке и повесил этот пакетик среди футболок и начал кричать: «Лобковые волосы Энтони Кидиса! Всего лишь 25 долларов!». В конце того дня он сообщил мне, что денег не получил, зато получил три штуки женских трусиков и обещание, что эти девушки приведут всю свою семью на следующий наш концерт.

В том турне мы придумали новую игру — «Язык в Грязи». В прошлом много наших развлечений и игр крутились вокруг еды. В турне Freaky Styley мы играли в «Клуб Блюющих». Мы специально ели ужасную, жирную, отвратительную еду, зная, что она небезопасна для нас, и мы выблевывали ее, во что бы то ни стало. Было ли это «2 пальца в рот» или просто мысль о чем то отвратительном, твое мужество определялось по твоей способности блевать. Фли всегда был самым лучшим на таких мероприятиях. Стоило ему только посмотреть на вареное яйцо, как он уже блевал повсюду.

«Язык в Грязи» образовался из нашего с Фли опыта в школе. Помню, однажды мы ехали в автобусе, нам было лет по пятнадцать, а у меня очень сильно болело горло, был насморк и температура. Я прокашлялся и сплюнул прямо себе в руку. Это было что-то из соплей и слюней, и еще чего-нибудь. Мы посмотрели на плевок и я сказал: «Если тебе не слабо, ты съешь это из моей руки, потому что ты единственный сукин сын, который настолько сумасшедший, что бы сделать это». И он съел!

Все мы, группа, механики, друзья и еще какие то девушки, путешествующие с нами, вставали в круг. Если мы перекидывали мяч, то вставали далеко друг от друга. Если мы перекидывали странный кусок металла, найденный на обочине, мы вставали поближе. Идея игры в том, чтобы поймать этот предмет, не роняя его. Мы все вместе решали, если бросок был нормальным (который возможно поймать). Если нет, человек, который бросал — проигрывал. Но если кто-то уронил объект игры при совершенно нормальном броске, то тогда он или она проигрывал. Проигравший, как уже понятно по названию, садился и прижимал свой язык к земле, потом вставал и показывал его всем.

Чем больше грязи ты облизал, тем круче ты становился. Проигравшие начинали съедать насекомых с машин или облизывать всю поверхность мусорки. Это была офигительная игра, потому что ты мог играть с чем хочешь и тебе надо было выкрутиться и сделать такой бросок, какой твой противник не смог бы поймать. Это было классное времяпровождение с друзьями. Мы играли в эту игру еще много-много лет.

Как раз во время тура Uplift я начал понимать, что мы становились немного известными. Девочки приходили за кулисы и предлагали себя нам. Внезапно я перестал интересоваться этим. Даже под влиянием наркотиков меня невозможно было заставить переспать с этими девочками, потому что они подходили ко мне со словами: «Ты Энтони Кидис. Я хочу трахнуть тебя, пойдем», а я отвечал: «Хмм… Нет. Мне надо идти кое-куда. Я думаю, тебя ждут твои друзья». Это был я. Я хотел то, что нельзя было достать. Я не хотел брать то, что мне давали. Почти всегда.

Чем дольше мы были в турне, тем популярней мы становились. На Юге мы больше не выступали в клубах, мы выступали в театрах. Когда мы были уже в Денвере, Линди пришлось переместить наше выступление в огромный театр, скупили все билеты. В ту ночь после шоу, я и Хиллел сидели за кулисами и поздравляли друг друга с успехом, как вдруг в помещение вбежала девушка.

— Энтони, я должна тебе кое-что показать! — закричала она. — Я тебя так люблю! Смотри, что я сделала!

Она стянула штаны, и прямо на лобке была татуировка с моим именем. Сзади нее стоял парень.

— Это мой парень, но ему посрать. Я твоя, если ты хочешь.

— Да, чувак. Возьми ее, она обожает тебя, — сказал этот парень.

Я не принял его предложение, но Хиллел и я посмотрели на друг друга и поняли что, может быть, все эти турне и три альбома в конце концов стали чем-то. Мы все еще не были на радио, но американская молодежь явно любила нас.

Турне обычно не приносило нам много прибыли. После Freaky Styley каждый из нас получил по три штуки. Но на этом турне Линди объявил нам, что после всех раходов и продаж футболок, мы получаем двадцать две тысячи.

— Чтобы поделить? — спросил я.

— Нет. Каждый получит по двадцать две тысячи, — ответил Линди.

Это была куча денег для нас, и первое, что я хотел приобрести — это дом для моей ангельской подружки и меня. Но каждый раз, когда я находил хорошее место, они давали мне бланк для заполнения. Каждый хозяин квартиры хотел знать мои последние пять мест проживания и к тому же еще мои последние пять мест работы. Окей, последнее место, где я жил — дом мамы моей девушки, до этого я жил на диване у своего менеджера, до этого в общежитии в Пасадене, до этого у меня не было дома, а до того я жил в доме мамы моей еще одной девушки, до этого в кровати сестры Фли, до этого в доме, у которого не было двери. Они спрашивали про банковские счета и кредитные карточки, но у меня тогда даже не было чековой книжки. Все что у меня было это двадцать две тысячи долларов наличными.

В конце-концов, я пошел смотреть домик на Оранж-драйв. Это был триплекс 30-ых годов в стиле ар-деко, с деревянными полами и ванной с очень красивой старой плиткой. Это был рай. И это место стоило тысячу в месяц. После того, как я посмотрел домик, русский хозяин квартиры дал мне очередной бланк, но я его сразу вернул.

— Я не могу заполнять его. Это не для меня, — сказал я ему.

— Тогда ты не получишь дом — ответил он. — Убирайся отсюда.

Я вытащил пять тысяч наличными.

— Это за первые пять месяцев. Если после пяти месяцев я вам не понравлюсь, тогда выгоняйте меня ко всем чертям — предложил я.

Он посмотрел на деньги.

— Дом твой.

Итак, я получил райский дом и еще у меня была куча денег. Я решил отметить это хорошей горкой героина и кокаина. И снова я начал колоться, как маньяк. В доме не было мебели и я не знал, как оплатить электричество, поэтому я пошел и купил пять арбузов и кучу свечей. Я разрезал арбузы на длинные куски, расставил их по всему дому и вставил в них свечки. Потом я пошел в ванную и вколол тонну героина.

Я забрал Айон и привез ее в наш дом. Она выглядела немного скептично, особенно потому, что у меня все руки были в крови и мои глаза вертелись как сумасшедшие.

— Я с тобой, все будет нормально. Но моей маме это не понравится. — сказала она. — Кстати, она как раз едет сюда.

— Малышка, не волнуйся. Я договорюсь с мамой. Это моя крепость. — сказал я. — Мне всегда говорили, что надо стать юристом. Смотри, как я работаю.

Энид подъехала к дому, и я выбежал на улицу в окровавленной футболке, с сумасшедшими глазами и растрепанными волосами. Она вышла из машины и встала, скрестив руки на груди.