Но он умер. Ему был всего 21 год.

Смерть не будет стучать в твой дом, если сдаешь ей комнату.

Мы распустили нашу музыкальную группу, и Я остриг волосы.

Детство и все прилагающиеся мечты сгорели. Наверное,

сейчас Я не сильно переживаю, что порвал с музыкой.

Тогда в моду вошли зауженные джинсы, длинные челки и повышенная

эмоциональность, а мы хоть и пели о любви, но

никак не поддерживали шествие такой педерастии.

Я расстаюсь с Девочкой-Радио и запираюсь дома. Совсем

скоро жизнь примет кардинально новый поворот. Я стану

Художником.

Часы тикают, и время послушно искажается, отсчитывая

последующие события.

И знаете что? Не всегда страшно смотреть в будущее.

Однажды, когда Я боялся выйти в первый раз на сцену,

мой лучший друг Мартин сказал мне:

— Чувак, в этой жизни Вход, где Выход!

Глава 3

Триумф мистера Джеллиса

Это даже слишком забавно.

Мир сошел с ума очень давно; пугает, что мы с этим свык

лись.

По сути, быть Художником — это привносить часть своей

внутренней вселенной в ту, в которой мы все с вами варим

ся. Но вот только кто сказал, что Художник должен видеть

и воспевать исключительно прекрасное? Это чушь несусвет

ная! Человек, которому есть что сказать, только и ждет, чтоб

заговорить. А творческий человек — это человек, одолева

емый страстями, ведущий борьбу как в себе, так и вокруг

себя. Он хочет изменить мир, но не меняет лишь потому, что

сомневается или занят чем-то поважнее.

Творцы — эгоисты, и это нормально. Создаем лишь то,

в чем нуждаемся лично.

А от таких, что все «делают для народа», нужно держаться

подальше.

Быть может, это мое кредо — потрошить чужие идеалы.

Классно сказал.

Но Я забылся, сейчас Я ведь только начинаю рисовать,

помните?

Может быть, это выглядит неубедительно: запуганный

мальчик запирается дома и начинает самоанализ посредством

рисования. Но поднимите руку хоть один, кто не рисовал

в тетради на лекциях. Это тоже своего рода наметки в вашем

мозгу, дабы переварить проповедь Ганнибала-лектора.

Я начал переносить свое внутреннее состояние на бумагу.

Знаю, гадко звучит.

Я делал это уставшим, белым от кофеина и тускло-фиолетовым

от постоянных пересыпов. Мои рисунки не пахли

шедеврами. Конечно, Я неплохо рисовал — девочкам лет

четырнадцати однозначно бы понравилось, но разглядеть

в этом что-то необычное, струящееся полетом идей и внутренним

посланием, можно было разве что под ЛСД. Я изучил

чудовищные километры художественной литературы,

эволюцию живописи от Грюневальда до Лихтенштейна. Стили

и техники, всевозможные биографии, шедевры и редкостное

дерьмо. Восславим Google! Впервые Я чувствовал, что

Интернет — это не только океан разнокалиберного мусора

и пустых знакомств. Меня действительно волновали слуховые

галлюцинации Винсента и наблюдения Леонардо.

Мои родители не слишком-то разделяли эту одержимость.

Более того, моя мама была уверена, что Я сижу на каких-то

веществах, под действием которых и познаю живопись.

А меня удивляло, что раньше меня это не удивляло. Люди,

с которыми Я затрагивал культурные темы, шарахались от

меня как от прокаженного, стоило начать им вталкивать

свои домыслы о картинах Босха или рукоплескать трудоспособности

Микеланджело. Однажды к отцу пришли какие-то

его друзья-сотрудники. Я тогда только встал и вслепую заваривал

кофе. Внезапно они заговорили о музеях, искусстве

и о том, что есть еще повидать на земле. Какой-то нескладный

тип в очках отпустил глупую шутку по поводу художников-

импрессионистов.

Он сказал:

— Как по мне, так пусть лучше во всех этих центрах будет

висеть абстрактная живопись, брызги краски или простая

шпаклевка. Меня не раздражает смотреть на пятна. Другое

дело — чертов импрессионизм. Они сами не ведали, что выделывали.

Голова просто раскалывается, как взгляну на их

мазню!

В меня как из ружья пальнули. Не выдержав, Я вскрикнул:

— Как мазня?! Они ведь вложили туда сам воздух. Сам

мир, каким вы его, кстати, не увидите никогда. Они платили

своим здоровьем и рассудком.

А вы чертов циник, вот вы кто! И при жизни многие из

них отдали всё, не получив ничего, кроме насмешек и венерических

заболеваний. Теперь они светила. Гении.

А вы… Да пошли вы!..

Ледяная тишина залила собою кухню. У отца рот был открыт

ровно на пару грецких орехов, «ценитель» вцепился

в салфетку, как мальчик в волшебный билет на шоколадную

фабрику. Инстинкт самосохранения приказал мне удалиться

под гробовое молчание собравшихся. Я зря вспылил,

но слово не воробей. Стыдно перед папой, но, может быть,

стыд заставит меня тщательней прорисовывать детали.

Я сел за свой стол и судорожно начал бездумно что-то воспроизводить.

Спустя 20 минут, глядя на новорожденный рисунок, Я

осознал, о чем писал Леонардо: «Где дух не водит рукой художника,

там нет искусства».

Тогда Я многое понял. Просто рисуя, Я никогда не добьюсь

успехов. Даже если картинка будет глаз не оторвать.

Все дело в эмоции, в том, что кипит в тебе, когда ты рисуешь.

То, как ты первый раз поцеловал девочку, поехал на

велосипеде или передернул затвор. Ощущения, страхи, ненависть,

возбуждение. На секунду Я отмотал все прочитанное

и тут же осознал суть многих полотен. Это дневники. Без

разницы, написано ли это на заказ или нет, на стене или холсте,

столе или потолке храма. Художники говорят не с нами

и не нам. Они говорят себе и спорят с собой. Это как пускать

камешки по воде или гулять с собакой. И нет искусства там,

где вместо внутреннего диалога — отмороженное молчание,

желание щелкать клювом или надувать пузыри из слюней.

Хрустящий подзатыльник отца прервал мой полет мысли.

— Ты, мать твою, совсем спятил?! — он кричал мне прям

в ухо. — Это был мой начальник! Человек, который держит

всех за яйца! Совсем поехал умом со своими картинками?

Еще раз ты что-то вякнешь, когда ко мне придут люди, я тебе

устрою «Ночь над Днепром»!

Идея для картины: рожок из-под мороженого, наполненный

черепом, этикетками прохладительных напитков,

штрих-кодами и всевозможным мусором (мусор размножить

или свести к минимуму); все это обернуто полицейской лентой

с надписью «Насилие как социальная помощь».]

Мне было обидно, что он ударил меня, хотя, с другой стороны,

наверное, он прав.

На секунду Я опять задумался, стоит ли заводить ребенка,

чтобы отдавать ему свои лучшие годы и лучшие нервные

клетки.

Папа хлопнул дверью, заставив меня подпрыгнуть. Помоему,

все равно день продуктивный — столько маленьких

открытий. Теперь будет о чем подумать, когда отправлюсь

в магазин за сигаретами.

Я витал в легкой прострации, когда мне позвонил Ринго.

— Эй, маляр, как твои успехи в самопознании? Надеюсь,

ты пользуешься салфетками и не сильно напрягаешь руку?

Пам-пам-пам — ха-ха-ха!

— О Рингуар, тебя не провести! Я как раз нащупывал простату

в поисках вдохновения. — Чем омерзительней шутишь,

тем больше шансов завершить разговор. По утрам эти телефонные

звонки вечно сбивают с толку.

— Я могу к тебе заехать. У меня есть нечто для поднятия

твоего арт-тонуса.

— Нет, парень, гашиш меня не манит. И потом, моя мама

считает меня торчком. Мне даже кажется, она рыщет по

моим вещам, пока меня нет.

— Детка, ты просто параноик. Дали говорил, что Художник

должен курить гаштет не более пяти раз за жизнь. Один раз

мы курили с тобой в клубе, и еще один у прудов, помнишь?