Но он умер. Ему был всего 21 год.
Смерть не будет стучать в твой дом, если сдаешь ей комнату.
Мы распустили нашу музыкальную группу, и Я остриг волосы.
Детство и все прилагающиеся мечты сгорели. Наверное,
сейчас Я не сильно переживаю, что порвал с музыкой.
Тогда в моду вошли зауженные джинсы, длинные челки и повышенная
эмоциональность, а мы хоть и пели о любви, но
никак не поддерживали шествие такой педерастии.
Я расстаюсь с Девочкой-Радио и запираюсь дома. Совсем
скоро жизнь примет кардинально новый поворот. Я стану
Художником.
Часы тикают, и время послушно искажается, отсчитывая
последующие события.
И знаете что? Не всегда страшно смотреть в будущее.
Однажды, когда Я боялся выйти в первый раз на сцену,
мой лучший друг Мартин сказал мне:
— Чувак, в этой жизни Вход, где Выход!
Глава 3
Триумф мистера Джеллиса
Это даже слишком забавно.
Мир сошел с ума очень давно; пугает, что мы с этим свык
лись.
По сути, быть Художником — это привносить часть своей
внутренней вселенной в ту, в которой мы все с вами варим
ся. Но вот только кто сказал, что Художник должен видеть
и воспевать исключительно прекрасное? Это чушь несусвет
ная! Человек, которому есть что сказать, только и ждет, чтоб
заговорить. А творческий человек — это человек, одолева
емый страстями, ведущий борьбу как в себе, так и вокруг
себя. Он хочет изменить мир, но не меняет лишь потому, что
сомневается или занят чем-то поважнее.
Творцы — эгоисты, и это нормально. Создаем лишь то,
в чем нуждаемся лично.
А от таких, что все «делают для народа», нужно держаться
подальше.
Быть может, это мое кредо — потрошить чужие идеалы.
Классно сказал.
Но Я забылся, сейчас Я ведь только начинаю рисовать,
помните?
Может быть, это выглядит неубедительно: запуганный
мальчик запирается дома и начинает самоанализ посредством
рисования. Но поднимите руку хоть один, кто не рисовал
в тетради на лекциях. Это тоже своего рода наметки в вашем
мозгу, дабы переварить проповедь Ганнибала-лектора.
Я начал переносить свое внутреннее состояние на бумагу.
Знаю, гадко звучит.
Я делал это уставшим, белым от кофеина и тускло-фиолетовым
от постоянных пересыпов. Мои рисунки не пахли
шедеврами. Конечно, Я неплохо рисовал — девочкам лет
четырнадцати однозначно бы понравилось, но разглядеть
в этом что-то необычное, струящееся полетом идей и внутренним
посланием, можно было разве что под ЛСД. Я изучил
чудовищные километры художественной литературы,
эволюцию живописи от Грюневальда до Лихтенштейна. Стили
и техники, всевозможные биографии, шедевры и редкостное
дерьмо. Восславим Google! Впервые Я чувствовал, что
Интернет — это не только океан разнокалиберного мусора
и пустых знакомств. Меня действительно волновали слуховые
галлюцинации Винсента и наблюдения Леонардо.
Мои родители не слишком-то разделяли эту одержимость.
Более того, моя мама была уверена, что Я сижу на каких-то
веществах, под действием которых и познаю живопись.
А меня удивляло, что раньше меня это не удивляло. Люди,
с которыми Я затрагивал культурные темы, шарахались от
меня как от прокаженного, стоило начать им вталкивать
свои домыслы о картинах Босха или рукоплескать трудоспособности
Микеланджело. Однажды к отцу пришли какие-то
его друзья-сотрудники. Я тогда только встал и вслепую заваривал
кофе. Внезапно они заговорили о музеях, искусстве
и о том, что есть еще повидать на земле. Какой-то нескладный
тип в очках отпустил глупую шутку по поводу художников-
импрессионистов.
Он сказал:
— Как по мне, так пусть лучше во всех этих центрах будет
висеть абстрактная живопись, брызги краски или простая
шпаклевка. Меня не раздражает смотреть на пятна. Другое
дело — чертов импрессионизм. Они сами не ведали, что выделывали.
Голова просто раскалывается, как взгляну на их
мазню!
В меня как из ружья пальнули. Не выдержав, Я вскрикнул:
— Как мазня?! Они ведь вложили туда сам воздух. Сам
мир, каким вы его, кстати, не увидите никогда. Они платили
своим здоровьем и рассудком.
А вы чертов циник, вот вы кто! И при жизни многие из
них отдали всё, не получив ничего, кроме насмешек и венерических
заболеваний. Теперь они светила. Гении.
А вы… Да пошли вы!..
Ледяная тишина залила собою кухню. У отца рот был открыт
ровно на пару грецких орехов, «ценитель» вцепился
в салфетку, как мальчик в волшебный билет на шоколадную
фабрику. Инстинкт самосохранения приказал мне удалиться
под гробовое молчание собравшихся. Я зря вспылил,
но слово не воробей. Стыдно перед папой, но, может быть,
стыд заставит меня тщательней прорисовывать детали.
Я сел за свой стол и судорожно начал бездумно что-то воспроизводить.
Спустя 20 минут, глядя на новорожденный рисунок, Я
осознал, о чем писал Леонардо: «Где дух не водит рукой художника,
там нет искусства».
Тогда Я многое понял. Просто рисуя, Я никогда не добьюсь
успехов. Даже если картинка будет глаз не оторвать.
Все дело в эмоции, в том, что кипит в тебе, когда ты рисуешь.
То, как ты первый раз поцеловал девочку, поехал на
велосипеде или передернул затвор. Ощущения, страхи, ненависть,
возбуждение. На секунду Я отмотал все прочитанное
и тут же осознал суть многих полотен. Это дневники. Без
разницы, написано ли это на заказ или нет, на стене или холсте,
столе или потолке храма. Художники говорят не с нами
и не нам. Они говорят себе и спорят с собой. Это как пускать
камешки по воде или гулять с собакой. И нет искусства там,
где вместо внутреннего диалога — отмороженное молчание,
желание щелкать клювом или надувать пузыри из слюней.
Хрустящий подзатыльник отца прервал мой полет мысли.
— Ты, мать твою, совсем спятил?! — он кричал мне прям
в ухо. — Это был мой начальник! Человек, который держит
всех за яйца! Совсем поехал умом со своими картинками?
Еще раз ты что-то вякнешь, когда ко мне придут люди, я тебе
устрою «Ночь над Днепром»!
Идея для картины: рожок из-под мороженого, наполненный
черепом, этикетками прохладительных напитков,
штрих-кодами и всевозможным мусором (мусор размножить
или свести к минимуму); все это обернуто полицейской лентой
с надписью «Насилие как социальная помощь».]
Мне было обидно, что он ударил меня, хотя, с другой стороны,
наверное, он прав.
На секунду Я опять задумался, стоит ли заводить ребенка,
чтобы отдавать ему свои лучшие годы и лучшие нервные
клетки.
Папа хлопнул дверью, заставив меня подпрыгнуть. Помоему,
все равно день продуктивный — столько маленьких
открытий. Теперь будет о чем подумать, когда отправлюсь
в магазин за сигаретами.
Я витал в легкой прострации, когда мне позвонил Ринго.
— Эй, маляр, как твои успехи в самопознании? Надеюсь,
ты пользуешься салфетками и не сильно напрягаешь руку?
Пам-пам-пам — ха-ха-ха!
— О Рингуар, тебя не провести! Я как раз нащупывал простату
в поисках вдохновения. — Чем омерзительней шутишь,
тем больше шансов завершить разговор. По утрам эти телефонные
звонки вечно сбивают с толку.
— Я могу к тебе заехать. У меня есть нечто для поднятия
твоего арт-тонуса.
— Нет, парень, гашиш меня не манит. И потом, моя мама
считает меня торчком. Мне даже кажется, она рыщет по
моим вещам, пока меня нет.
— Детка, ты просто параноик. Дали говорил, что Художник
должен курить гаштет не более пяти раз за жизнь. Один раз
мы курили с тобой в клубе, и еще один у прудов, помнишь?