Сын постоял минутку, над чем-то задумавшись.

— До свиданья, отец! — услышал старик, но ничего не ответил и только поглядел на сына из-под насупленных бровей.

Мать опустилась на скамью у окна. Она сидела боком к сыну, глядела в окно, и на подоконник капали ее слезы.

Олави медленно подошел к ней. Мать повернула голову, посмотрела на сына, и оба вышли из кухни.

Отец заметил, как встретились их взгляды. Что-то кольнуло его в груди, лицо его покраснело, губы дрогнули, но он не произнес ни слова и не двинулся с места.

В сенях мать схватила сына за руку:

— Олави!

— Мама! — взволнованно ответил ей юноша. — И, боясь, что не сдержится, торопливо добавил: — Я все понимаю, мама. Не говори ничего.

Но мать крепко держала его за руки, смотрела ему в лицо расширившимися глазами и шептала:

— Мы тогда не договорили, Олави, и я должна тебе сказать. Ты — сын своего отца, и, совершая что-нибудь, вы оба не задумываетесь над тем — строите ли вы или рушите. — Голос ее зазвучал как заклинание. — Никогда никого не обманывай, если что обещал — выполняй, к какому бы сословию ни принадлежал человек.

Сын сжал ее руки, не в силах сказать ни слова.

— Храни тебя бог! — услышал он ее дрогнувший голос. — Не забывай о своем доме, вернись, когда…

Сын еще раз сжал ее руки и быстро повернулся. Он чувствовал, что должен уйти немедленно, если вообще хочет уйти

II

Смуглянка

По ночному небу плыли тучи, берега склонились над темными водами и вглядывались в медленное движение бревен. «Спускай!» — доносился снизу рев порога.

Под обрывом полыхал небольшой костер. Вокруг него улеглись четверо сплавщиков. Шлюзы открыли недавно, и бревна плыли по реке свободно, не цепляясь друг за друга. Заторов не было. Сплавщики беззаботно коротали ночь. Они пели:

Крестьянин на мягкой перине,

Укрыт одеялом, храпит,

А сплавщик на ложе из дерна,

Накрывшись росою, спит.

Навряд ли бы мы поменялись,

Хоть дай нам сто марок вперед,

В сравненье со сплавщиком этим

Крестьянин никак не идет.

Вдруг порог яростно взревел, точно сбросив с себя ночную дрему. Дозорные, сидевшие на прибрежных штабелях, встрепенулись. Те, что были ближе к костру, повторили припев:

В сравненье со сплавщиком этим

Крестьянин никак не идет.

От одного штабеля припев полетел к другому, перекинулся с берега на берег и покатился вдоль потока от дозорных к дозорным, пока не стих где-то далеко за порогом.

Полночь не любит песни, хотя она и мирится с коротким приветствием, летящим от человека к человеку. Полночь охотнее слушает поверья реки о жестоком речном божестве, которое требует человеческих жертв. Каждое лето оно поглощает хотя бы по одной жертве, и ему безразлично — взрослый это или ребенок.

Все стихает вокруг, когда река принимается петь свои суровые руны. Слушатели сидят молча, как в церкви, они не отрываясь смотрят на воду, и даже самым дерзким тогда не до шуток. Каждый вспоминает о том, чему сам был свидетелем: один видом, как ушел под воду взрослый мужчина, точно невидимые руки утянули его в пучину, другой слышал рыданья вдовы или плач сирот, а были и такие, ЧТО замечали на утопленнике следы безжалостных пальцев речного владыки. Кое-кому случалось угадывать и самого владыку, плывущего под водой в летнюю полночь. Одни только пенящиеся волны указывали на его путь. В такую полночь каждый ждал: кому выпадет очередь нынче летом? Но не дано человеку знать о несчастье даже тогда, когда оно стоит уже рядом с ним.

Костер продолжал гореть, шум воды становился тише. Молча сидели сплавщики, глядя на реку и слушая полуночные преданья воды.

Вдруг снизу донесся громкий крик. Сплавщики вскочили на ноги.

— Закрыть шлюз! Закрыть шлюз! — разнеслось над рекой.

— Слава богу, — вздохнули дозорные, которым померещился было крик о помощи, и подняли багры над головами в знак того, что где-то образовался затор.

Крик «Закрыть шлюз!» покатился от дозорных к дозорным вверх по течению — до самого шлюза.

— Закрыть шлюз! — повторили те, что были наверху, и бросились к тросу. Отвязав его от столба, они подтянули конец шлюза к берегу.

— Готово! — послышался чей-то голос. — Теперь можно отдыхать до утра. Коли затор крепкий, не найдется ночью охотников его разбирать. Пойдем поглядим! — И сплавщики отправились вниз по тропинке, вьющейся вдоль реки. По пути к ним присоединялись другие, едва только последние бревна успевали проплыть мимо них.

— Где затор-то? — слышались голоса.

— Где-то в нижнем течении. Не у водоворота ли?

— Если там, то уж, верно, сам черт постарался, — там и днем-то непросто распутать.

Затор и в самом деле был у водоворота. На берегу черными точками копошились сплавщики.

— Крепко засел, точно гвоздь в стенке, — поясняли те, что пытались растащить затор с левого конца и теперь потные ни с чем возвращались на берег.

Камень, возле которого образовался затор, выступал над водой почти на полметра. Он торчал в нижней части порога, там, где вода вступает в широкое, спокойное течение. Обычно камень не мешал сплаву, потому что стоял близко к правому берегу, а бревна проходили слева. Но на этот раз за камень зацепился какой-то длинный ствол. Он преградил путь другим, и по обе стороны камня, подобно рыбьему хвосту, образовались заторы. Их можно было разобрать, стоя на камне, но добежать потом до берега по вырвавшимся на волю бревнам казалось немыслимым. Обычно к камню подплывали снизу на лодке и, разобрав затор, спешили вернуться на берег прежде, чем ринувшаяся вниз лавина разнесет лодку в щепы.

— Черт меня побери, если я будущим летом не разобью этот камень вдребезги, — послышался голос старшого. — Теперь до самого рассвета только и остается, что кофе пить.

— А не пойти ли мне взглянуть — может, можно помочь беде? — раздался в толпе молодой бодрый голос.

— Поглядеть, конечно, можно, — отвечал старшой, — только ничего из этого не выйдет.

Молодой сплавщик легко вскочил на ближайший ствол и побежал к камню, прыгая с бревна на бревно, подняв багор и склонившись влево. Достигнув камня, он наклонился, занятый чем-то невидимым с берега.

— Э-эй! — послышался потом его голос. — Тут все держится на одном бревне, несколько ударов топором — и готово дело.

— То-то! — отвечали ему с берега. — Кому охота ночью по нему колошматить?

— А цепью его нельзя оттянуть? — спросил старшой.

— Нет, цепь не поможет! — Юноша вернулся на берег.

— Топором можно пожертвовать? — спросил он у старшого.

— Да хоть десятью топорами — и то дешевле обойдется, чем продержать пятьдесят человек всю ночь без работы.

— Ну так я распутаю этот узел! Где топор?

— Со смертью не шутят! — крикнули из толпы. — Не пускайте его, начальник.

— А как ты обратно выберешься? — спросил старшой.

— Пробегу по груде наискосок, вверх по теченью, а потом спущусь на бревне.

— Опасная затея! — закричали сплавщики.

— Запретить я тебе не могу, но и приказывать не стану, — значительно сказал старшой. — Никого другого я на такое дело не пустил бы, а про Олави знаю: если он за что взялся, значит сделает. Ты уверен в себе?

— Уверен! Давайте топор!

С топором в одной руке и с багром в другой, Олави стал пробираться к камню. В сумерках летней ночи он двигался подобно тени, то поднимаясь, то опускаясь, смотря по тому, как лежали сгрудившиеся бревна.

— Ну и сорвиголова, — сказали одни.

— Сумасшедший! — раздраженно буркнули другие.

Тень добралась до камня, опустила багор, обернулась на мгновение и приготовилась. В сумерках блеснуло лезвие топора, послышался звук удара. За ним второй, третий, потом наступила тишина.

Сплавщики стояли на берегу, подавшись к воде, напрягая зрение.