«Газель! — промелькнуло в голове у Олави. Он видел такую в книжке, на картинке. — Глаза газели, бег газели!»

— Газель! — крикнул он вслух и как бешеный помчался за ней.

У подножия холма был пригорок, девушка взбежала на него.

— Гляди, гляди! — донеслось сверху. — Точно охота на зайца!

На пригорке мелькнул красный чулок, и Газель исчезла. Тотчас же за ней исчез и охотник.

Девушка устала, она нарочно скрылась за пригорком, чтобы ее поражения никто не увидел. Олави летел вниз следом за ней. Девушка оглянулась, инстинктивно отклонилась, но тут же почувствовала, как сомкнулись вокруг нее руки Олави.

— Газель! — торжествующе закричал юноша. Но, не в силах остановиться, оба тотчас же потеряли равновесие, упали и покатились вниз.

Олави казалось, что все это сон. Девушка лежала почти поперек него, ее волосы покрывали ему глаза. Они словно ласкали его за победу, и он задыхался под ними. Продолжая крепко держать свою добычу, Олави взглянул сквозь пелену волос в пылающее лицо девушки, в ее удивительные газельи глаза. Ему хотелось, чтобы этот сон не прерывался.

— Господи! Да ведь нас ждут!

Они испуганно поглядели друг на друга, разжали объятия и с трудом встали. Олави поднял ботинок, который он выронил, падая, и протянул его девушке:

— Обувайся, пора идти.

Она обулась, но продолжала стоять, смущенная. Олави покраснел от досады. Он досадовал и на собственное смущение и на беспомощность девушки.

— Бежим! — сказал он властно и протянул ей руку.

Едва они показались из-за пригорка, как раздались крики «ура!».

— Ай да бегуны! Ну и бегуны! — доносилось со всех сторон.

— Молодец, Олави! И ботинок поймал, и хозяйку! А не легко они тебе достались — вон как весь раскраснелся!

— Не беда! — выдавил из себя Олави.

— Последняя пара — бегом! — послышалась новая команда, но ее тут же отменили:

— На сегодня хватит! Такого все равно больше не увидишь.

Олави тайком взглянул на свою Газель.

— Давайте еще потанцуем! — предложили девушки. И снова пошла пляска.

Что значат две яркие звездочки. Которые в небе горят? То значит, что парень и девушка О жаркой любви говорят.

«Красивая песня», — подумал Олави и бессознательно сжал руку Газели — она стояла рядом с ним. Кто-то увел его в середину круга.

Что значат четыре звездочки,

Чей свет заалел надо мной?

То значит: к милой всем сердцем я,

К другим же всегда — спиной.

«А я ведь раньше и этих слов не замечал», — думал Олави, снова протягивая Газели руку.

Что значат пять ярких звездочек,

Украсивших неба простор?

То знаки надежд и сомнений,

То нитей любовных узор.

— Будь эти нити хоть из чистого золота, а нам, дальним, домой пора, — послышались чьи-то голоса.

— Пора так пора — все вместе и уйдем. Вот только последний разок спляшем, — отвечали другие.

Я с тобой не расстался б, не расстался,

Даже если бы камни вопили,

А земля расступилась,

А деревья свалились,

А море стало бы черным —

Не расстался бы, не расстался.

— А нам — пора расставаться. До свиданья! — Молодежь прощалась, все протягивали друг другу руки и расходились в разные стороны.

Собираясь подойти к группе девушек, Олави почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся. На него смотрели глубокие, синие глаза. Лесная дева! Глаза были такими же мягкими и спокойными, как прежде, но было в них еще что-то, что больно пронзило Олави. Чувство вины точно пригвоздило его к месту. Он побледнел, отвел глаза, снова робко поднял их, но взгляд его невольно скользнул в сторону и встретился с другими глазами. Они тоже глядели на него — вопросительно, удивленно, а потом осыпали таким сверкающим снопом лучей, что все остальное вдруг померкло и кровь снова бросилась ему в лицо.

— До свиданья! — Он помахал шапкой сразу всей девичьей стайке и повернулся к ней спиной.

Молодежь рассыпалась во все стороны.

Я с тобой не расстался б, не расстался! —

послышалось с того берега реки, когда Олави шагал уже по отцовскому полю. Это пели парни из Метсякулма, они шли домой.

Не расстался б, не расстался, —

повторил про себя Олави, и на лице его появилось странное, решительное, почти восторженное выражение.

Мать

Сумерки весенней ночи тихо прокрались в избу и устроились в углу, подальше от огня.

В большом посудном шкафу что-то звякнуло.

«Он что, опять здесь?» — спросили друг у друга тарелки. Они стояли на самой верхней полке и поэтому ничего не видели.

«Здесь», — печально ответили снизу ложки.

Они говорили о сером мужском картузе, который лежал на полке для продуктов.

«Он уже вторую ночь здесь», — продолжали тарелки.

«Да», — вздохнули ложки.

«Приходит ночью и уходит ночью. Никогда этого раньше не бывало», — недоумевали тарелки.

«Да ведь девушка в таком возрасте», — усмехнулся сливочник, который стоял за кофейными чашками и ничего не видел, но зато хорошо разбирался в таких делах.

«И парень тоже!» — многозначительно добавила сахарница.

Тарелки с недоумением пожали плечами: легкомыслие сливочника и сахарницы было всем известно. Наступило молчание.

«Интересно, о чем они всё разговаривают?» — снова скрипнули тарелки.

«Ничего не слышно, они шепчутся», — с сожалением отвечали ложки.

Потом каждый из обитателей посудного шкафа углубился в собственные мысли.

— Как я ждала тебя! — шептала девушка, горячо обнимая юношу. — Я так боялась, что ты не придешь.

— Разве я мог не прийти к тебе? Я задержался потому, что мать сегодня долго не ложилась. Если бы ты знала, как я весь день тосковал по тебе, как ждал вечера. С той минуты, как я увидел твои газельи глаза, я ни о чем другом не могу думать.

— Ах, Олави! — шепнула девушка и еще крепче прижалась к нему.

— Я сегодня пахал поле и думал: будь ты цветком, я приколол бы тебя на груди и не расставался бы с тобой, будь ты яблоком, я носил бы тебя в кармане, вытаскивал бы тайком, говорил с тобой, и никто ничего не узнал бы.

— Как красиво ты говоришь, Олави!

— Я никогда не думал, что любовь такая удивительная… Мне хочется…

— Чего хочется? — шептала девушка.

— Задушить тебя в объятиях, — слышала она в ответ.

— На такую смерть я согласна, — отвечала она, — согласна хоть сию минуту.

— Нет, нет! — пугался он. — Пусть лучше никогда не кончается ночь.

Этот шепот слышали сумерки. Они скромно прикрыли глаза.

Снаружи раздался какой-то звук. Казалось, кто-то тронул входную дверь.

Две головы в глубине комнаты поднялись, и два сердца едва не остановились.

Снова какое-то движение, дверь в сени, видимо, распахнулась.

Олави сел, девушка испуганно прижалась к нему.

В сенях послышались шаги, отчетливые, тяжелые и вместе с тем неуверенные, — казалось, идет человек, который очень устал или не решил еще — продолжать ему путь или вернуться.

Олави побледнел: он узнал эти шаги, как узнал бы их среди тысячи других.

— Я должен идти! — Он сжал руку девушки и схватил картуз. Посуда на полках задребезжала.

Ощупью, ничего не видя, Олави добрался до двери, нашел ручку. У него не было сил повернуть ее, но он знал, что должен сделать это — ради той, которая дрожит в постели и еще больше ради той, которая стоит в сенях. Дверь отворилась и снова закрылась.

В сенях стояла старая женщина. Она стояла неподвижно, как изваяние, ее морщинистое лицо будто окаменело, в сумеречном свете выделялись скорбные глаза. Олави взглянул на нее и сжался, будто его придавила тяжелая ноша.