«Впоследствии я мог убедиться в правильности его слов, держа в руках документы», — рассказывал маршал[266].
Но был ли «подкоп» начальника Генштаба под Военного министра подлинной причиной его освобождения от должности — большой вопрос. У Сталина, несмотря на, казалось бы, убедительные объяснения, могли быть совершенно иные причины для принятия кадровых решений.
Вполне возможно, что генерал Штеменко стал невольной жертвой другой интриги и куда более крупного калибра — ее затеял Берия против бывшего министра Вооруженных Сил Н.А. Булганина. К тому времени Булганин основательно нарастил свой политический вес, войдя в 1948 г. в состав Политбюро ЦК ВКП(б) и став одним из заместителей Сталина в Совете Министров СССР. Берии, который стремился единолично влиять на стареющего вождя, был совершенно не нужен новый конкурент.
Интригу Берия затеял не напрямую — в Совмине или Политбюро ЦК, а через прежнюю вотчину Булганина — Министерство Вооруженных Сил (с февраля 1950 г. — Военное министерство). Начальник Генерального штаба Штеменко, вероятно, по подсказке Берии, поставил перед подчиненными в общем-то невинную задачу — подготовить справку, какие представления по важным вопросам Вооруженных Сил, направляемые в Совет Министров, не получили своевременного разрешения. Генерал вряд ли и сам подозревал, во что может вылиться такая инициатива. Обобщенная информация была доложена Сталину, а также разослана членам Политбюро. Предлог благовидный — сдвинуть решение многих проблем с мертвой точки, улучшить бумагооборот. Подлинный же замысел заключался в том, чтобы негативной информацией бросить тень на Булганина, курировавшего в правительстве военные вопросы.
Хитрый замысел реализовать, однако, не удалось. Сталин разгадал его загодя, а в его планы не входило низвержение бывшего министра Вооруженных Сил и усиление, тем самым, Берии. С другой стороны, и сам Булганин сумел на заседании Политбюро ЦК и Совета Министров сделать толковый доклад, из которого следовало, что, если задержки в решении тех или иных вопросов имелись, происходили они не по его вине. Как вспоминал много лет прослуживший в Генштабе и потому хорошо информированный генерал-полковник И.С. Глебов, докладывал он около полутора часов, время от времени обращаясь к маршалу A.M. Василевскому за подтверждением: «Так это?» Доклад прозвучал убедительно, обсуждать его даже не стали. Претензии Генштаба выглядели мелкими придирками.
Сталин, взяв слово, внес предложение освободить Штеменко, инициировавшего разбирательство, от должности начальника Генерального штаба и дать ему возможность поработать в войсках: «Видимо, Штеменко еще молод и не совсем освоил все направления работы Генштаба»[267].
Интрига против Булганина, таким образом, провалилась, но по Штеменко ударила. В июне 1952 г. он был отправлен в Германию начальником штаба — первым заместителем главнокомандующего Группой советских оккупационных войск. Одновременно был снят с должности начальник Главного оперативного управления — заместитель начальника Генерального штаба генерал-полковник Н.А. Ломов, непосредственно готовивший злосчастную справку, его перевели начальником штаба — первым заместителем командующего войсками Дальнего Востока.
Как вспоминал генерал В.Ф. Мерное, служивший в штабе ГСВГ начальником оперативного управления, Берия почти каждый вечер звонил Штеменко, успокаивал его и твердо обещал, что он возвратится в Генеральный штаб. И действительно, сразу после смерти Сталина генерал Штеменко вновь оказался там в должности первого заместителя начальника ГШ генерала армии В.Д. Соколовского. Было ли здесь вмешательство могущественного куратора советских спецслужб, сказать трудно. Но как только Берия пал — а это произошло всего через три месяца после возвращения Штеменко в Москву, «посыпались» ближайшие сподвижники Берии—Меркулов, Деканозов, Кобулов, Мешик, Гоглидзе... К их числу был причислен и Штеменко.
Нет сомнений, что новый кульбит его служебной карьеры был прямо связан с бериевским делом. В Главном управлении кадров Минобороны в личном деле Штеменко сохранилась автобиография, написанная им 30 марта 1948 г. Указывая, на каких фронтах он находился в годы Великой Отечественной войны, генерал отмечал: «Август — сентябрь 1942 года — Закавказский фронт, выполнял задания т. Берии, который на месте руководил обороной Закавказья; март 1943 года — Северная и Черноморская группа войск, выполнял задания т. Берии, который был в этот период в этих группах войск...»
Примечательная деталь: из всего текста автобиографии только эти слова подчеркнуты карандашом. Неважно, чья рука сделала отметку, главное, что внимание читающего привлекла именно эта информация. Вовсе не исключено, что на генерала армии собирался компромат в предвидении суда над «лубянским маршалом» и его подельниками. Штеменко уже готовы были объявить — ни больше, ни меньше — «инициатором плана организации побега Берии на Запад».
Откуда растут «ноги» у этого обвинения, известно из книги высокопоставленного сотрудника МТБ и МВД СССР генерал-лейтенанта П.А. Судоплатова. Будучи начальником 9-го (разведывательно-диверсионного) отдела МВД СССР, он предложил в деле опробовать возможность использования появившейся в натовской авиации системы опознавания «свой — чужой», добытой агентом — голландским офицером. С этой целью в конце мая 1953 г. был организован полет стратегического бомбардировщика с установленным на нем прибором вдоль северной оконечности Норвегии, а затем к Британским островам. Самолет-разведчик приблизился к натовским стратегическим объектам на расстояние, достаточное для нанесения бомбового удара, но так и не был опознан системой ПВО.
В Генштабе решение на производство этого полета согласовывалось как раз с генералом Штеменко, а санкционировал полет Берия, как первый заместитель главы правительства. Эту разведывательную акцию разоблачители зловещего Лаврентия и пытались выдать за попытку организации побега Берии на Запад.
Но, как писал П.А. Судоплатов, «Хрущев и Маленков пощадили Штеменко — не хотели, чтобы перед судом по делу Берии предстали высшие военные чины»[268].
Сергей Матвеевич выступил в роли свидетеля обвинения и, надо сказать, что, описывая командировку на Кавказ, на подчеркивание негатива не поскупился: «...В действиях Берии было много такого, что не только не способствовало обороне Кавказа, но, наоборот, дезорганизовывало оборону. Прежде всего, Берия создал параллельно штабу фронта особую оперативную группу, возглавлявшуюся генералом из НКВД, которой была поручена оборона перевалов... В эту группу входили люди, мало компетентные в военном деле... При пребывании Берии на Кавказе военное командование было фактически отстранено им от руководства. Берия в своей деятельности стремился опираться на сотрудников НКВД, большинство из которых было совершенно некомпетентными в военном деле.
По существу все эти действия Берии, связанные с обороной перевалов Главного Кавказского хребта, как главной задачей в тот период, наносили вред этой обороне и создавали благоприятные условия для противника и тем самым усиливали угрозу проникновения немцев в Закавказье».
Как видим, красок генерал не жалел. Диктовала острота момента, надо было любой ценой поднырнуть под волну, доказать собственную непричастность.
В спокойной же обстановке, в мемуарах Штеменко, куда более объективно оценивал результаты пребывания Берии на Кавказе. Другое дело, что ни единого упоминания о члене Политбюро там мы не встретим, в книге по воле мемуариста организация обороны возложена на генерала П.И. Бодина, который в тот момент возглавлял Оперативное управление Генштаба и сопровождал Берию. Генерал-лейтенант Бодин действительно много сделал, чтобы не дать врагу захватить Грозный и Туапсе, перейти Главный Кавказский хребет, прорваться к бакинской нефти. Но полным абсурдом было бы предположить, что Бодин работал, а имевший широчайшие полномочия член ГКО Берия — лишь вредил, при этом результат оказался, тем не менее, положительным.