«Кулик:.. .Однажды я зашел к Гордову в гостиницу, где застал Рыбальченко. Во время выпивки Гордов и Рыбальченко резко высказывали свое недовольство службой и порядками в Советской Армии, и эти разговоры я разделял. Нужно прямо сказать, что это была болтовня озлобленных людей. Я разделял их высказывания и тоже присоединился к тому, что Булганин (тогда военный министр. — Ю.Р.) всячески защищает политработников, а если бы был Жуков, то он бы лучше разобрался с офицерским составом и меньше было бы обиженных. Тогда же Гордов заявил, что ему непонятно — почему его сняли с должности командующего округом, и что, может быть, его арестуют. Я сказал на это Гордову, что он ведь ничего не сделал и за что могут его арестовать?
Председательствующий: Значит, Гордов чувствовал, что он нечист и боялся своего ареста?
Кулик: Всего я не знал, что совершил Гордов, поэтому так я тогда и высказался. Дня через два-три нас всех троих вызвали к Булганину и в присутствии Василевского и Конева каждому в отдельности дали прочитать приказ о наших отставках. Когда я прочитал приказ, я заплакал и попросил Булганина, чтобы дали мне возможность уйти в отставку с пенсией. Булганин обещал доложить по этому вопросу Сталину, и через несколько дней я был вызван и мне объявили, что пенсия мне назначена в размере 90 процентов, отчего я воспрянул духом.
Когда я уже находился в отставке, я имел разговоры с Хейло и Рыбальченко, в которых мы допускали всякую антисоветскую болтовню. Я обвинял партию и правительство в том, что внимание правительства и партии обращается только на промышленность, а сельское хозяйство дошло до полного разорения и что у крестьян и колхозов забирается почти все подчистую, а крестьянам ничего не оставляют. Рыбальченко также высказался в очень злобной форме, что Советское правительство существует свыше 20 лет, но ничего хорошего для крестьян не сделало и не хочет идти ему навстречу. Когда Рыбальченко допустил это антисоветское высказывание, я ему заметил — ты, видимо, с ума сошел, ведь за такие высказывания тебя исключат из партии. Рыбальченко на это ответил: "Пусть исключают, что мне дает партия?"
Председательствующий: Подсудимый Кулик, а об этих ваших антисоветских высказываниях вместе с Рыбальченко вы сообщили в Центральный Комитет партии?
Кулик: Нет, я не сообщил, и в этом я виноват. Кроме того, я считал, что у нас внутрипартийная демократия зажата и что карательная политика слишком жестка»[263].
В своем последнем слове Кулик признал, что был «озлоблен против Советского правительства и партии»: «Я допускал антисоветские высказывания, в чем каюсь, но прошу меня понять, что врагом Советской власти я не был и Родину не предавал. Все время честно работал. Я каюсь и прошу суд поверить, что я в душе не враг, я случайно попал в это болото, которое меня затянуло, и я не мог выбраться из него».
Ни один из подсудимых свою вину в совершении этих преступлений не признал, заявив одновременно, что все показания об их групповой антисоветской деятельности, изменнических и террористических высказываниях в буквальном смысле выбиты у них следователями. Что касается персонально Кулика, то судьи услышали от него твердое: «Мои показания, данные на предварительном следствии... являются ложными и полученными от меня незаконными методами следствия, от которых я полностью отказываюсь...»[264]
Тем не менее все трое подсудимых были признаны виновными. Военная коллегия приговорила их к расстрелу, и в тот же день приговор был приведен в исполнение...
Но история на этом не закончилась. В марте 1956 г. под влиянием разоблачений сталинщины, развернутой на XX съезде, ЦК КПСС поручил Генеральному прокурору СССР Р.А. Руденко среди прочих дел проверить и дело по обвинению генералов Гордова, Кулика и Рыбальченко. Тогда-то и были вскрыты грубая фальсификация следственных материалов, «действенные» методы заплечных дел мастеров и необоснованное осуждение военачальников.
По представлению прокуратуры Военная коллегия Верховного суда СССР 11 апреля 1956 г. прекратила дело в отношении Кулика и его товарищей и реабилитировала их за отсутствием состава преступления.
28 сентября следующего, 1957 г. указом Президиума Верховного Совета СССР Кулик был посмертно восстановлен в воинском звании Маршал Советского Союза и в правах на государственные награды, включая звание Героя Советского Союза.
Очерк 4
«Я НЕ МОГУ СЧИТАТЬ СЕБЯ КАКИМ-ТО СЕКРЕТНЫМ ОСВЕДОМИТЕЛЕМ БЕРИИ»
Работая в фондах Российского государственного архива новейшей истории (бывший Архив Общего отдела, сектора учета и анализа руководящих кадров и некоторых других структурных подразделений ЦК КПСС), автор этих строк обнаружил документ, относящийся едва ли не к самому драматическому моменту в жизни известного советского военачальника генерала армии СМ. Штеменко. 29 июня 1953 г. приказом министра обороны СССР Маршала Советского Союза Н.А. Булганина он был освобожден от обязанностей первого заместителя начальника Генерального штаба Вооруженных Сил «с использованием его на меньшей практической работе в одном из военных округов». Одновременно Штеменко понизили в воинском звании на две ступени — до генерал-лейтенанта.
Где бы ни служил Сергей Матвеевич до этого — от командира взвода учебной батареи до начальника Генерального штаба — он имел только положительные аттестации. 15 июля 1940 г., будучи слушателем Военной академии Генерального штаба, майор Штеменко был временно прикомандирован к Оперативному управлению Генштаба. Увидев его в деле, заместитель начальника управления генерал-майор A.M. Василевский дает заключение: «Штеменко может быть использован на работе в крупном штабе». Через две недели молодой выпускник академии получает назначение в Генеральный штаб, а всего восемь лет спустя становится его начальником.
Последнее назначение состоялось по прямому указанию И.В. Сталина, ибо действующий на тот момент начальник Генштаба маршал А.М. Василевский (дело происходило в ноябре 1948 г.) предложил себе на смену кандидатуру генерала армии А.И. Антонова, своего первого заместителя. Но вождь не посчитал нужным считаться с этим мнением и назвал фамилию Штеменко, с мая 1943 г. занимавшего должность начальника Оперативного управления. Не всем было понятно такое решение, означавшее назначение военачальника сразу через несколько ступенек, но, поскольку оно принадлежало вождю, обсуждению, естественно, не подлежало. Но думать о его мотивах думали. «Назначение Штеменко начальником Генерального штаба, очевидно, было подготовлено Берией, который, с одной стороны, оценил его как сильного работника, когда был с ним вместе на Кавказе, а с другой стороны, имел на него, очевидно, свои виды», — рассказывал A.M. Василевский Константину Симонову[265].
Сколь неожиданным был взлет Штеменко к посту начальника Генштаба, столь внезапным оказалось и снятие с этой должности в июне 1952 г. Это падение маршал Василевский также связывал с именем Берии: «Думается мне, что именно это... и послужило причиной его снятия Сталиным. Слишком большого и непосредственного влияния Берии на военные дела Сталин не хотел».
На заседании Политбюро о причинах смены столь высокого руководителя, как это нередко бывало у Сталина, внятно не прозвучало. Обыденно, даже несколько равнодушным голосом вождь произнес: «Надо назначить нового начальника Генерального штаба вместо товарища Штеменко. — И без всякой паузы обратился к военному министру маршалу Василевскому: — Какие у вас будут предложения?»
О поводе к снятию Штеменко Сталин сообщил министру наедине: «Чтоб вы знали, товарищ Василевский, почему мы освободили Штеменко. Потому что он все время пишет и пишет на вас, надоело. Поэтому решили освободить».