– Я постараюсь,– сказала Молли,– только у меня бывают головные боли, очень сильные. Не знаешь ли ты средства? Нет, ты ничего не знаешь, ты лгун со своей надписью! Отправляйся!

Я больше никогда не видел ее. Я ушел, запомнив последнюю виденную мной улыбку Молли,– так, средней веселости, хотя не без юмора, и направился в «Портовый трибун»,– гостиницу, где должен был подождать Дюрока и где, к великому своему удивлению, обрел дядюшку Гро, размахивающего стаканом в кругу компании, восседающей на стульях верхом.

Составьте несколько красных клиньев из сырого мяса и рыжих конских волос, причем не надо заботиться о направлении, в котором торчат острия, разрежьте это сцепление внизу поперечной щелью, а вверху вставьте пару гнилых орехов, и вы получите подобие физиономии Гро.

Когда я вошел, со стула из круга этой компании, вскочил, почесывая за ухом, матрос и сказал подошедшему с ним товарищу:

– А ну его! Опять врет, как выборный кандидат!

Я смотрел на Гро с приятным чувством безопасности.Мне было интересно, узнает ли он меня. Я сел за стол, бывший по соседству с его столом, и

нарочно громко потребовал холодного пунша, чтобы Гро обратил на меня внимание. Действительно, старый шкипер, как ни был увлечен собственными повествованиями, обернулся на мой крик и печально заметил:

– Штурман шумит. То-то, поди, денег много!

– Много ли или мало,– сказал я,– не вам их считать, почтеннейший шкипер!

Гро несочувственно облизал языком усы и обратился к компании.

– Вот,– сказал он,– вот вам живая копия Санди Пруэля! Так же отвечал, бывало, и вечно дерзил. Смею спросить, нет ли у вас брата, которого зовут Сандерс?

– Нет, я один,– ответил я,– но в чем дело?

– Очень вы похожи на одного молодца, разрази его гром!Такая неблагодарная скотина!– Гро был пьян и стакан держал наклонно, поливая вином штаны. – Я обращался с ним как отец родной и воистину отогрел змею!Говорят, этот Санди теперь разбогател, как набоб; про то мне неизвестно, но что он за одну штуку получил, воспользовавшись моим судном, сто тысяч банковыми билетами, – в этом я и сейчас могу поклясться мачтами всего света!

На этом месте часть слушателей ушла, не желая слышать повторения бредней, а я сделал вид,что очень заинтересован историей. Тогда Гро напал на меня, и я узнал о похождениях Санди Пруэля. Вот эта история.

Пять лет назад понадобилось тайно похоронить родившегося от незаконной любви двухголового человека,росшего в заточении и умершего оттого, что одна голова засохла. Ради этого, подкупив матроса Санди Пруэля, неизвестные люди связали Санди, чтобы на него не было подозрения, и вывезли труп на мыс Гардена, где и скрыли его в обширных склепах «Золотой цепи». За это дело Санди получил сто тысяч, а Гро только пятьсот пиастров, правда, золотых,– но, как видите, очень мало по сравнению с гонораром Санди. Вскорости труп был вынут, покрыт лаком и оживлен электричеством, так что стал как живой отвечать на вопросы и его до сих пор выдают за механическую фигуру. Что касается Санди– он долго был известен на полуострове как мот и пьяница и был арестован в Зурбагане, но скоро выпущен за большие деньги.

На этом месте легенды, имевшей, может быть, еще более поразительное заключение (как странно, даже жутко было мне слышать ее!), вошел Дюрок. Он был в пальто, шляпе и имел поэтому другой вид, чем ночью, при начале моего рассказа, но мне показалось, что я снова погружаюсь в свою историю, готовую начаться сызнова. От этого напала на меня непонятная грусть. Я поспешно встал, покинул Гро, который так и не признал меня, но, видя, что я ухожу, вскричал:

– Штурман, эй, штурман! Один стакан Гро в память этого свинтуса Санди, разорившего своего шкипера!

Я подозвал слугу и в присутствии Дюрока, с любопытством следившего, как я поступлю, заказал для Гро и его собутыльников восемь бутылок портвейна. Потом, хлопнув Гро по плечу так, что он отшатнулся, сказал:

– Гро, а ведь я и есть Санди!

Он мотнул головой,всхлипнул и уставился на меня.Наступило общее молчание.

– Восемь бутылок,– сказал наконец Гро, машинально шаря в кармане и рассматривая мои колени.  Врешь!– вдруг закричал он. Потом Гро сник и повел рукой, как бы отстраняя трудные мысли.– А может быть!.. Может быть…– забормотал Гро.– Гм… Санди! Все может быть! Восемь бутылок, буты…

На этом мы покинули его, вышли и прошли на бульвар, где сели в каменную ротонду. Здесь слышался отдаленный плеск волн; на другой аллее, повыше, играл оркестр. Мы провели славный вечер и обо всем, что здесь рассказано, вспомнили и переговорили со всеми подробностями. Потом Дюрок распрощался со мной и исчез по направлению к гостинице, где жил, а я, покуривая, выпивая и слушая музыку, ушел душой в Замечательную Страну и долго смотрел в ту сторону, где был мыс Гардена. Я размышлял о словах Дюрока про Ганувера: «Его ум требовал живой сказки; душа просила покоя». Казалось мне, что я опять вижу внезапное появление Молли перед нарядной толпой и слышу ее прерывистые слова:

«Это я, милый! Я пришла, как обещала! Не грустите теперь!»

Все три романа Грина— «Алые паруса», «Бегущая по волнам» и «Золотая цепь» — являются, по существу, выражением тоски чело­века по несбывшемуся чуду, по счастью, выражением той высокой и плодотворной тоски, какая создает путешественников, открывате­лей новых земель, мореплавателей и участников разнообразной и почти сказочной жизни.

Романы Грина дают великолепную канву для мечтателей. По ней они могут расшивать удивительные узоры из тех цветов, которые часто выбрасывают на берега морские прибои. И всё, в том числе и волны, и прибои, и закаты, и скрип снастей,и грустные и веселые голоса женщин,— все существует в романах Грина для того, чтобы человек хотя бы на мгновение поверил в радостное чудо и стремил­ся бы к нему в своей обыденной жизни. В этом их ценность.

Кто же создал эти удивительные романы и наполнил их своеоб­разием своего писательского мира? Кто такой Александр Грин?

Писатель Грин, Александр Степанович Гриневский, умер в июле 1932 года в Старом Крыму — маленьком городе, заросшем вековы­ми ореховыми деревьями.

Грин прожил тяжелую жизнь. Все в ней, как нарочно, сложилось так, чтобы сделать из Грина преступника или злодея. Было непо­нятно, как этот угрюмый человек пронес через мучительное суще­ствование дар могучего доброго воображения, чистоту чувств и за­стенчивую улыбку,

Биография Грина— приговор дореволюционному строю челове­ческих отношений. Старая Россия наградила Грина жестоко— она отняла у него еще с детских лет любовь к действительности. Окру­жающее было страшным, жизнь— невыносимой. Грин выжил, но не­доверие к действительности осталось у него на всю жизнь. Он всегда пытался уйти от нее,считая, что лучше жить неуловимыми снами, чем «дрянью и мусором» каждого дня.

Грин начал писать и создал в своих книгах мир веселых и смелых людей, прекрасную землю,полную душистых зарослей и солнца, землю, не нанесенную на карту, и удивительные события, кружащие голову, как глоток вина.

«Я всегда замечал,— пишет Максим Горький в книге «Мои уни­верситеты»,— что людям нравятся интересные рассказы только по­тому, что позволяют им забыть на час времени тяжелую, но привыч­ную жизнь».

Эти слова целиком относятся к Грину.

Русская жизнь была ограничена для него обывательской Вяткой, грязной ремесленной школой,ночлежными домами, непосильным трудом, тюрьмой и хроническим голодом. Но где-то за чертой серого горизонта сверкали страны, созданные из света,морских ветров н цветущих трав.Там жили люди, коричневые от солнца,— золото­искатели, охотники, художники, неунывающие бродяги, самоотвер­женные женщины,веселые и нежные,как дети, но прежде всего— моряки.