— Ну а как не мат? А что тогда? — разрушил Олег Юрьевич мою хрупкую иллюзию. — Про «мусора» еще ладно, ну куда ни шло… А это — не. Никто не разрешит…

— Да я лично по радио слышал один раз!

— Ну, значит, посадили того, кто поставил!

Нет, конечно, я и сам все понимал. Про «мусоров» — ну да, еще куда ни шло. Они, в конце-то концов, и сами себя так иногда называли, ну, верному ли питомцу гнезда «Дзержинцева» не знать об этом. Характерно, что в издревнем противостоянии с «Бугорком» «мусорами» считались как раз мы (что, если разобраться, не вполне справедливо и куда как более применимо к «бугоркам», хотя не суть. — Прим. авт.) Да и песенка была чудо как хороша. Настолько, что, когда Дмитрий Владимирович Серпорезюк во время выездного пикника предложил поучаствовать в самодеятельности и младшей возрастной группе, я, зажмурив глаза от страха, спросил:

— А Высоцкого можно?

— Можно, а почему же и нет?!! Знаешь? Только чтоб всю песню целиком…

«Целиком…» Да я целиком знал часов на пять, если быстро пробормотать.

В общем, судорожно изобразил, как умел. И ничего, никто не съел, хоть и «мусора». Кошелев прямо с ходу подобрал и подыграл. И даже после любезно предложил освоить под своим чутким руководством классические «три аккорда». Быстро, правда, вслед за Петром Михайловичем констатировав полное отсутствие у реципиента самых минимальных данных к предмету. А жалко.

Нет, правда — жаль прямо до слез! Ну почему вот так, вот прям ни слуха, ни даже голоса — ну вот вообще! Ладно слух, но вот голос-то хотя бы — и вот вроде даже появился вожделенный мужественный хрип, а-а-а, ну вот почти похоже… но коклюш прошел, и хрип исчез. Опять не везет. Может, самому попробовать так сочинить, это-то можно, тут слух не нужен… так, ну вот так, чтобы… а как? Ну вот так, чтоб и смешно, и грустно, и прямо до разрыва глотки и сердечной мышцы… так… словами все равно не передать. Но попробовать-то можно…

Высоцких в моей жизни получилось два. Ну, вернее, один, конечно, просто по очереди. Сперва «Алиса в Стране чудес» и пластинка, которую я в качестве финального аргумента всегда предъявлял Олегу Юрьевичу: «Вот, вот, вышел же диск, настоящая!» — «А, ну, может, и разрешили на время… к Олимпиаде там… а потом снова запретили!» — «И в “Место встречи изменить нельзя” он снимался!» — «А “Место встречи” ты это давно по телевизору видел? Ну вот то-то же…» У Олега там что-то по катушечному слушали, не всегда, правда, можно разобрать хоть слово, что именно… а потом мы сами купили магнитофон.

Довольно быстро выяснилось, правда, что слушать-то особо нечего. Не приложенный же к нему «Сборник советской эстрады», и не записывать же с радио концерт по заявкам в передаче «В рабочий полдень». У Тасика, что ли, набраться смелости и попросить этот, как его… KISS, во… страшно, конечно: и просить, и слушать потом — вдруг кто узнает?!

А потом мать принесла с работы кассету Высоцкого, очень кстати обнаружилась поклонница по имени Ирка. И я был снова очарован напрочь. Ух ты, сколько всего, я и не думал! И самый счастливый день в жизни — когда мама приносит следующую кассету. А самый печальный — когда надо отдавать предыдущую… Да, я уже разучил ее наизусть, но все равно…

— …Мам, а почему на этой кассете стороны подписаны не «один» и «два», а «три–четыре»?

— А, ну это она их так нумерует, чтобы не запутаться, сразу видно, и какая сторона, и какая сама кассета по счету. Там я видела, она сегодня еще «пять–шесть» одному мужику принесла, но он через неделю обещал вернуть, я тогда следующей взять попросила.

— А всего сколько?

— Ну, я не знаю… штук пятнадцать вроде, она говорила…

Пятнадцать кассет! Это если по часу каждая, хорошо, пусть каждая песня минуты по четыре — это от волнения даже сразу не разделить и не перемножить… Двести с лишним получается! А я сколько сейчас знаю? Ну, штук сорок, наверно… это ж сколько еще счастья впереди!!! Мам, а когда следующую она принесет? А ты… ты попроси, пожалуйста, только, чтоб эту еще хотя бы недельку не отдавать, ладно? Хотя бы пару дней…

Вот бы вообще все собрать! Особенно те, которые оборванные получились, сторона тридцать минут, не все получается целиком… вытащили этого, который за борт упал? И те еще, которые плохо слышно… Слышно плохо, очень плохо. Чем больше номер кассеты, тем хуже, и я кручу ручки «тембр», «тише-громче», может, хоть так получится разобрать.

Да, хорошо бы всё собрать… Я начинаю записывать в тетрадочку, но потом становится не то чтобы лень, просто зачем, я помню всё наизусть, и слова, и какая за какой идет, и что говорится между… Вот если бы переписать, чтоб на кассеты, и так же красиво пронумеровать! Я бы расставил их все на полке и любовался бы всю жизнь!

На самом деле «переписать» — это была задача не из простых. Во-первых, что именно переписывать — но это ладно, это я достану. Но нужен же второй магнитофон, и это чтоб кто-то дал на время, и еще не любой сгодится, не между всякими магнитофонами удается наладить обмен данными с помощью хитроумного шнура, то его этим концом надо сюда, то наоборот, и еще не поймешь сразу, в какое именно гнездо. И пишет плохо, и так-то было не слышно… у Олега тогда каким-то чудом подоткнули микрофон, чтоб с него начать, — а на выходе вообще один треск. Есть, конечно, у кого-то адова вещь и венец технической революции и прогресса — двухкассетник! Сам с себя пишет! Да вот незадача: двухкассетник — он по определению «японский», и нет ни одного такого владельца, что позволил бы пихать в свое имущество товар отечественного производства. Согласно бытующему верованию, это кощунство напрочь «убивает головки». То есть никто лично не проверял — но и проверить никогда не рискнет. А значит, ему подавай только японские же кассеты. А они — уже девять рублей против регулярных четырех за «МК-60». А и четыре-то рубля — это, извиняюсь, все-таки сумма. Оно, конечно, на японскую и девяносто минут влазит, но исходники-то все — по шестьдесят… опять нескладно! Но ничего — вырасту, выучусь… Мать как раз говорит — надо уже задумываться, в какой институт поступать. В какой, я еще не знаю, но вот ради чего — это уже решено совершенно точно!

Как-то погожим зимним днем я был приглашен на день рождения к коллеге Алексею Морковскому, который встал со мной в пару после того, как Дмитрий Пикчерский вознесся к высотам абсолютной весовой категории. «Приходи, там одноклассники мои будут!» — сообщил Алексей. Проживал он в муниципальном образовании Отрадное, имевшем в ту пору лишь автобусно-троллейбусное сообщение, так что добирался я по морозцу долго, часа полтора. Но, войдя в тепло, был полностью вознагражден за путевые тяготы и лишения. Можно сказать, был ослеплен в сто раз сильнее, чем бившим сквозь оконное стекло ярким февральским солнцем! Одноклассники Алексея оказались в массе своей одноклассницами, причем… нет, я все понимаю, что так называемые «девочки» на данном возрастном этапе выглядят несколько более зрелыми, что ли, чем соответствующие им мальчики… и что своих, родных, ты видишь в ежедневном, так сказать, режиме, халат и бигуди, а тут в парадно-выходной раскраске… но не признать определенное превосходство отрадненских дев над бескудниковскими было решительно невозможно! Такие, пожалуй, и у Тасика в объятиях не каждый вечер визжат и хохочут…

«А это Миха! — отрекомендовал меня тем временем мой напарник, выводя из ступора. — Он у нас вообще разрядник и чемпион! Я-то всего год хожу, а он уже давно… Мы с ним вместе тренируемся!» Вступление было прекрасное. В нескольких парах глаз вспыхнул отчетливый интерес. Возможно, кто-то тоже впервые видел молодого человека, живым выбравшегося из Бескудникова…

— Леш, ну давай, тащи уже, включай «итальянцев»! — раздался из другой комнаты чей-то капризный голосок.

— Ага, ага, сейчас! — заторопился Морковский. — Пойдем, поможешь мне принести как раз…

И мы пошли. Я по привычке двинулся к побитому жизнью катушечному магнитофону.