9 декабря 1938 года Шашков направил на имя Сталина и Молотова письмо с анализом ситуации в Наркомводе, в котором, в частности, писал:
«Решением СНК СССР от 27 марта [1938 г.] перед водным транспортом были поставлены крупные принципиальные вопросы. Бывшее руководство в лице Пахомова[114] после постановления не приняло мер к его реализации. Назначение наркомом Ежова Н. И. всколыхнуло массы водников, и, несомненно, несмотря на невыполнение годового плана перевозок, водный транспорт имеет чувствительное улучшение в работе. Результаты работы водного транспорта могли быть значительно лучшими, если бы приход наркомом т. Ежова Н. И. был подкреплен его действительно активной работой по руководству наркоматом. В течение всего лета, не руководя по существу наркоматом, т. Ежов передоверил все дело Евдокимову. За это время т. Ежов бывал в стенах наркомата не более 8-10 раз, по 2–3 часа, причем разрешая по преимуществу текущие вопросы. Евдокимов же, подготовляя основные вопросы, также затягивал их разрешение, мотивируя отсутствием санкции наркома. В результате, на сегодня постановление СНК СССР от 27 марта сорвано»{452}.
Перечислив далее ряд вопросов принципиального характера, ждущих своего решения, Шашков продолжал:
«Ряд руководящих работников, подобранных за последнее время из числа кадров НКВД, оказались врагами народа: начальник Центрального управления снабжения Курин, начальник Верхне-Волжского пароходства Листенгурт, начальник Московско-Окского пароходства Михельсон. Есть основания предполагать, что будет изъята группа тоже руководящих работников, пришедших за последнее время. Это все посеяло нездоровые настроения в центральном аппарате и на линии (т. е. в региональных подразделениях. — А.П.) по отношению к новому руководству. Водники ждут живого слова наркома о задачах водного транспорта, и до сего времени, кроме кратких резюме на проходящих узких заседаниях в кабинете, выступлений Ежова не было. Тов. Ежов до сего времени… не взялся за руководство наркоматом. С 8 ноября, т. е. с момента изъятия Евдокимова, т. Ежов заезжал в Наркомвод три раза, не разрешая всей суммы накопившихся вопросов, и то это происходило после неоднократных обещаний и долгих ожиданий…
Я учитываю загрузку т. Ежова и не требую повседневного пребывания его в стенах наркомата, но дальше мириться с таким положением дел также нельзя. Я как замнаркома несу полную ответственность за руководство наркоматом и принимаю все зависящие меры к улучшению работы наркомата и в целом водного транспорта.
По затронутым вопросам прошу ваших указаний»{453}.
Несколько раз Молотов звонил Ежову, интересовался, почему тот не выходит на работу. Однако Ежов не исправился, а скорее всего и не мог этого сделать по причине беспробудного пьянства, которым он пытался заглушить охватившее его в те дни чувство отчаяния и безысходности. Пришлось вразумлять его официально. 10 января 1939 г. принимается постановление Совнаркома СССР «О наложении взыскания на наркома водного транспорта тов. Ежова Н. И. за систематическую неявку вовремя на работу». В постановлении говорилось:
«Ввиду того, что народный комиссар водного транспорта тов. Ежов систематически не является вовремя на работу и, несмотря на неоднократные предупреждения председателя СНК, продолжает приходить в Наркомвод в 3, 4 и 6 часов вечера, манкируя работой и исполнением обязанностей наркома, Совнарком СССР постановляет:
1. Объявить наркому тов. Ежову выговор за манкирование работой в наркомате и предупредить о недопустимости этого впредь.
2. Обязать тов. Ежова вовремя являться в наркомат и нормально осуществлять руководство наркоматом»{454}.
На первый взгляд реакция руководства на поведение Ежова выглядит вполне естественной: плохо относишься к работе — получи выговор. Но не стоит забывать, о каком времени идет речь. В те годы одно лишь подозрение в «манкировании» служебными обязанностями функционера такого ранга, не говоря уже о систематической неявке вовремя на работу, тем более после неоднократных предупреждений, предполагало немедленное отстранение от занимаемой должности с последующим арестом. Кстати, всего за две недели до этого, 28 декабря 1938 г., было принято совместное постановление Совнаркома СССР, ЦК ВКП(б) и ВЦСПС, в соответствии с которым рабочие и служащие, без уважительных причин опоздавшие на работу более чем на 20 минут, считались прогульщиками и подлежали увольнению.
Однако в случае с Ежовым ничего такого не произошло. Сталин старательно демонстрировал ближайшему окружению, что, несмотря на столь глубокое падение своего вчерашнего фаворита, он не потерял еще надежды, что тот одумается и исправится. Ни у кого не должно было возникнуть подозрения, что его судьба давно уже решена и все происходящее есть не что иное, как подготовка к принятию окончательного решения.
А тем временем обнаруживались все новые и новые прегрешения Ежова. В начале января 1939 г. Комиссия советского контроля (КСК), которая раньше и близко не осмелилась бы подойти к Ежову и возглавляемым им учреждениям, вдруг решает проверить ход ремонта выделенного Наркомводу в апреле 1938 г. здания на углу Театрального проезда и Рождественки, куда предполагалось перевести центральные службы НКВТ. 8 января 1939 г. исполняющий обязанности руководителя группы водного транспорта КСК А. С. Леонтьев в докладной записке на имя заместителя председателя Комиссии советского контроля З. М. Беленького сообщил, что, вместо выделенных Совнаркомом 750 тыс. рублей, занимающаяся ремонтом здания строительная контора НКВД по согласованию с аппаратом Наркомвода собирается израсходовать на эти цели 2 млн. 123 тыс. рублей, и, исходя из этой незаконной и официально не утвержденной цифры, ремонт фактически и ведется. При этом в ходе переоборудования шестого этажа, где предполагалось разместить руководство наркомата, допущены совершенно нетерпимые излишества.
«Этот этаж, — писал Леонтьев, — имеет полезной площади 1100 кв. метров, разбит на 23 комнаты и полностью предназначен для размещения наркома, трех заместителей и их секретариата. Кабинет наркома, свыше 100 кв. метров, имеет очень дорогую отделку. При кабинете имеется комната отдыха, ванная комната, уборная и 4 комнаты для секретариата и для приема [посетителей]. Кабинеты заместителей наркома тоже очень большие, отделаны попроще, но тоже дорого, и при каждом имеется комната отдыха, уборная и умывальная, комната для приема и комната для секретариата. Кроме того, имеется несколько комнат для общего обслуживания руководства наркомата (особая кухня, буфет и пр.).
Такое использование полезной площади является совершенно недопустимой расточительностью, а главное, не вызывается никакой необходимостью. Более половины этой площади без всякого ущерба для руководства наркомата могло быть использовано под общие нужды наркомата…»{455}
Разумеется, подобные излишества были характерны не только для Наркомвода. Комфортные условия существования стремились создать себе руководящие работники всех уровней, однако до тех пор, пока они оставались в фаворе, такого рода проверок можно было не опасаться.
Переслав Молотову письмо своего подчиненного, заместитель председателя Комиссии советского контроля З. М. Беленький приписал от себя: «Я лично осмотрел помещение 6-го этажа этого дома, и сообщение т. Леонтьева считаю абсолютно правильным. Тов. Ежов должен нести ответственность за безобразия, которые допустил аппарат НКВД и Наркомвода при ремонте этого дома»{456}.