Сцена, конечно, очень яркая, но именно излишняя яркость и рождает недоверие. Во-первых, Ежову нечего было бледнеть и удивляться сомнениям Сталина относительно целесообразности его включения в состав будущего ЦК. Ведь он даже не был избран делегатом съезда, и уже одно это не оставляло ему практически никаких шансов вновь оказаться членом высшего руководящего органа партии. Знал он и о множестве претензий, которые имелись к нему по его прежней работе в НКВД, по текущей работе в Наркомате водного транспорта, а также в связи со всем известной его «слабостью».
Во-вторых, приведенный диалог очень мало напоминает манеру Сталина вести разговор на публике. Это касается и формы и содержания, которые слишком скандальны, чтобы можно было считать их правдоподобными.
Ну и, наконец, совсем уж нелепо выглядит упоминание в числе арестованных заговорщиков бывшего первого заместителя Ежова М. П. Фриновского, который не только не был к этому времени арестован, но, будучи наркомом Военно-Морского Флота СССР, сам являлся делегатом данного съезда.
Более достоверно о заседании сеньорен-конвента рассказывает в своих мемуарах Н. Г. Кузнецов, в то время командующий Тихоокеанским флотом. Говоря об участии в работе XVIII съезда партии, он упоминает о присутствии в качестве гостя на заседании, которое ошибочно называет пленумом ЦК старого состава. Однако, как видно из текста, речь идет именно о сеньорен-конвенте, тем более что с момента открытия съезда никакой пленум старого состава собираться уже не мог.
«Стоял вопрос о новом составе ЦК. Сначала отводили тех бывших членов ЦК, которых считали не справившимися со своими делами или опорочившими себя чем-либо. Сейчас я уже забыл фамилии многих, о которых шла речь. Помнится, как выступал Сталин против Ежова и, указав на плохую работу, больше акцентировал внимание на его пьянстве, чем на превышении власти и необоснованных арестах. Потом выступил Ежов и, признавая свои ошибки, просил назначить его на менее самостоятельную работу, с которой он может справиться»{465}.
Однако никакой новой работы ему предоставлять не собирались. 29 марта 1939 года. Политбюро образовало комиссию во главе с Г. М. Маленковым, которой поручили в пятидневный срок принять от Ежова все дела по Секретариату ЦК ВКП(б). Теперь оставалось лишь забрать у него последнюю должность. 2 апреля 1939 года в «Правде» появилась передовая статья под заголовком «Преодолеть отставание водного транспорта». В ней, в частности, говорилось:
«В 1937 г. водный транспорт простаивал чуть ли не половину своего рабочего времени. Но и после разгрома шпионского гнезда на водном транспорте руководители Наркомвода не сумели в 1938 г. улучшить дело, и объем перевозок снизился, даже в сравнении с 1937 годом… Многочисленные факты свидетельствуют о том, что подготовка к навигации ведется неудовлетворительно… Месяцами в наркомате не разрешаются важнейшие оперативные вопросы, от которых зависит вся работа водного транспорта. В затонах, на пристанях, на судоремонтных заводах, где решается успех навигации, руководящие работники наркомата — редкие гости. Они предпочитают издавать многочисленные и многословные приказы и распоряжения, выполнение которых в конце концов никем не контролируется. Все это не может не вызывать серьезных опасений за работу водного транспорта в навигацию 1938 года».
После таких слов указ об отстранении Ежова от обязанностей наркома водного транспорта выглядел бы вполне уместно, тем более что пользы там от него все равно никакой уже не было. Вспоминает бывший заместитель начальника Центрального управления морского сухогрузного флота Т. С. Хозяинов:
«3 апреля я был у Ежова с докладом о результатах командировки, но он меня совсем не слушал, делал голубей из бумаги и бросал их в корзину» {466}.
Однако Сталин решил никаких специальных указов не издавать. В соответствии с замыслом вождя Ежов должен был просто исчезнуть, бесследно раствориться без какого-либо упоминания его фамилии.
Начало 1939 г. ознаменовалось кампанией по разукрупнению наркоматов. В январе-феврале этого года пять общесоюзных наркоматов разделились каждый на 2, 3, 4 и даже 6 самостоятельных комиссариатов. Вероятно, под впечатлением этих событий многие работники водного транспорта стали присылать Сталину и Молотову письма с предложением разделить Наркомвод на два отдельных наркомата — морского и речного транспорта. Определенный резон в этом был, поскольку оба вида транспорта имели свою выраженную специфику, и объединение их под одной крышей по признаку «водности» было достаточно формальным. Предложения и аргументы моряков были сочтены заслуживающими внимания, и 8 апреля 1939 г. решением Политбюро ЦК ВКП(б) Народный комиссариат водного транспорта был разделен на наркоматы морского и речного транспорта. На следующий день это решение было продублировано Указом Президиума Верховного Совета СССР. Сообщение о разукрупнении НКВТ, а также имена новых наркомов появились в газетах, о судьбе же прежнего руководителя Наркомвода не было сказано ни слова.
Ну а чем занимался в эти дни сам Ежов? Рассказывает его племянник Виктор Бабулин, в то время студент Московской промышленной академии им. Кагановича:
«8 апреля я был дома один, мне позвонили по телефону, я подошел к трубке — звонил Ежов. Он сказал мне, что Анатолий [другой племянник Ежова, проживавший вместе с ним] приходит домой теперь поздно, а он плохо себя чувствует. Попросил приехать к нему, одновременно захватить водки. Я купил четвертинку водки и поехал к Ежову. Пообедав с Ежовым, я поехал заниматься, а он остался дома. После занятий я приехал домой, было около часу ночи. Через несколько минут ко мне позвонил Ежов, [сказал], что он один дома — Анатолий еще не возвратился с работы. За мной он послал машину и просил меня, чтобы я приехал к нему. Я приехал к Ежову около двух часов ночи. Он был сильно пьян. Я спросил его, чего он так напился. Ежов ответил мне, что захотел выпить и выпил. Перед ним стояло выпитых 8 бутылок пива. Больше Ежов не разговаривал со мной, а бросил в меня рыбой, потом облил пивом и начал всячески ругать. Я спросил у Ежова, что я ему сделал плохого, за что он так ругается. Вместо ответа он подошел ко мне и ударил два раза кулаком по лицу. После того, как он немного успокоился, я ушел спать. Ежов пришел в спальню, стащил с меня одеяло и снова ударил еще несколько раз по голове, упрекая меня в том, что я не имею никаких принципов и воли. Я соскочил с дивана и собирался тут же уйти домой, но Ежов закрыл дверь и не пустил меня. Через некоторое время Ежов успокоился и перешел к высказыванию своих обид против руководителей партии и советского правительства»{467}.
Можно предположить, что начавшийся в пьяном угаре день 9 апреля примерно так же и закончился. А 10 апреля Ежова арестовали. В своей книге «On Stalin and Stalinism», изданной за границей в 1979 г., Р. А. Медведев так описывает это событие:
«Арестован Ежов был прямо на заседании коллегии Наркомата водного транспорта… Увидев входивших в зал коллегии сотрудников НКВД, Ежов встал и почти с просветленным лицом произнес: «Как давно я этого ждал!» Он положил на стол оружие, и его увели»{468}.
Другая версия ареста Ежова появилась в 1991 году. Ее автор, сын Г. М. Маленкова, в своих воспоминаниях об отце приводит со ссылкой на него и его помощника Д. Н. Суханова, в разное время и независимо друг от друга рассказавших ему эту историю, такие подробности взятия Ежова под стражу:
«В конце января 1939 г. Ежов добился… приема у Сталина. Тот принял его, но в присутствии Маленкова. Ежов обвинил Маленкова в попустительстве врагам народа и белогвардейщине, намекая на дворянское происхождение отца Маленкова. Маленков, со своей стороны, повторил обвинение Ежову и его ведомству в уничтожении преданных партии коммунистов[119]. Ежов потребовал созыва Политбюро. Сталин сказал: «Пройдите в кабинет Маленкова, поговорите еще, я сообщу свое решение». Они прошли в кабинет Маленкова на Старой площади. Через некоторое время туда вошел Берия. При выходе из кабинета Ежов был арестован»{469}.