Я — Красный Ястреб. Мне всего лишь двадцать, но свирепые вожди из сотни свирепых кланов склоняют головы по моему желанию. Я Джулиан — двадцатый Джулиан — и с этого года я могу проследить линию моей семьи назад на пятьсот тридцать четыре года, до Джулиана 1-го, родившегося в 1896-м году. От отца к сыну изустно дошла до меня история каждого из Джулианов, и нет ни одного грязного пятна на щите ни одного из них в этом длинном ряду; и уж тем более не запятнает этот щит Джулиан 20-й.

От пяти лет до десяти слово за словом, так же как до меня и мой отец, я учил деяния моих предков и впитывал ненависть к калкарам и племени Ор-тиса. Это, вместе с верховой ездой, было моей школой. От десяти до пятнадцати я учился владеть копьем, мечом и ножом, и на шестнадцатый день рождения имел право поехать с остальными мужчинами — я стал воином.

Когда я сидел здесь в этот день, глядя вниз на землю проклятых калкаров, моя память унесла меня в дни пятнадцатого Джулиана, которого калкары гнали через пустыню и через эти горы, в долину, всего за сотню лет до того, как я родился. Я повернулся к Волку и показал вниз, на зеленые побеги на отдаленных холмах и дальше, где лежал загадочный океан.

— Сто лет они держат нас здесь, — сказал я. — Это слишком долго.

— Слишком долго, — согласился Волк.

— Когда закончится сезон дождей, Красный Ястреб поведет своих людей в землю изобилия.

Гора вскинул свое копье и яростно потряс им по направлению к долине, лежащей внизу. Скальп, привязанный рядом с металлическим наконечником, развевался на ветру.

— Когда закончится сезон дождей! — закричал Гора. Его дикие глаза горели огнем фанатизма.

— Зеленые побеги покраснеют от их крови! — воскликнул Гремучая Змея.

— От наших клинков, а не ртов, — сказал я и повернул Красную Молнию на восток.

Койот засмеялся и остальные присоединились к нему, когда мы спускались вниз по холму, направляясь к пустыне.

Вечером следующего дня показались наши вигвамы, поставленные рядом с желтым потоком реки. Пятью милями раньше мы увидели несколько дымков, поднимающихся с холма к северу от нас. Они сообщали, что несколько всадников прибыло с запада. Они говорили, что наша стража не дремлет и все, без сомнения, было нормально.

По моему сигналу мои воины выстроились в две прямые линии, пересекающиеся в центре. Через мгновение появился новый дымовой сигнал, информируя лагерь, что приближаются друзья, и что наш сигнал прочтен правильно.

Наконец, с дикой скоростью, вопя и размахивая копьями, мы подлетели к вигвамам. Собаки, дети и рабы на всякий случай спрятались, собаки лаяли, дети и рабы визжали и смеялись. Когда мы соскочили с седел рядом с нашими вигвамами, рабы принялись подхватывать узду наших лошадей, собаки завиляли хвостами, приветствуя нас, а дети налетели на своих отцов, дядь, братьев, требуя новостей о поездке или рассказа о схватке или погоне. Затем мы приветствовали наших женщин.

У меня не было жены, но у меня была мать и две сестры; я обнаружил их ожидающими меня в высшем вигваме, сидящих на низких скамьях, укрытых, как и пол, теплыми одеялами, которые наши рабы вязали из шерсти овец. Я опустился на колени, взял мать за руку и поцеловал ее, затем я поцеловал ее в губы. Таким же образом я приветствовал сестер, начиная со старшей.

Это у нас привычка; но, кроме того, это еще и удовольствие, потому что мы уважаем и любим наших женщин. Даже если бы это было не так, мы все равно делали бы вид, так как калкары поступают наоборот. Они — грубияны и свиньи.

Мы не позволяли нашим женщинам подавать голос в советах мужчин, но никто больше их не влияет на наши советы, даже оставаясь в других вигвамах. Необычно было бы увидеть мать среди нас; она не подает голоса в совете между сыновьями и отцом, но она делает это через любовь и уважение, которыми окружена, а не через брань и скандалы.

Они чудесны — наши женщины. Ради них и ради Флага мы сражаемся по всему миру более трехсот лет. Это ради них мы пойдем вперед и сбросим врагов в море.

Пока рабы приготовляли вечернюю еду, я беседовал со своей матерью и сестрами. Мои два брата, Стервятник и Дождевое Облако, тоже лежали у ног матери. Стервятнику было восемнадцать, отличный воин, подлинный Джулиан.

Дождевому Облаку исполнилось шестнадцать, и он был самым красивым существом, которое я когда-либо видел. Он только что стал воином, но настолько приятным и достойным любви, что возможность распоряжаться чужими человеческими жизнями казалась для него неподходящим занятием; однако он был Джулиан, и альтернативы не было.

Все любили его и уважали, хотя он никогда не отличался особой ловкостью владения оружием, правда, он владел им не хуже других; его уважали за то, что он был смелым, и что он готов был сражаться так же бесстрашно, как и любой из нас, даже если он и не был приспособлен к этому. Я лично считал Дождевое Облако смелее себя самого, потому что знал: он отлично выполняет дело, которое ненавидит, в то время как я делаю дело, которое люблю.

Стервятник напоминал меня внешним видом и любовью к крови, так что мы оставляли Дождевое Облако дома — охранять женщин и детей, что не было презираемым делом, это было самой святой и почетной миссией, и мы шли вперед и воевали, когда было с кем, а когда не было — отправлялись дальше и искали схватки. Как часто я высматривал следы у наших безбрежных границ, выискивая следы чужого всадника, с которым я смогу скрестить свое копье!

Мы не задавали вопросов и подъезжали достаточно близко, чтобы увидеть знак клана на чужаке и зная, что он из другого племени, если он стремился к битве так же, как мы, или пытался избежать встречи. Мы отъезжали на небольшую дистанцию и доставали копья, а затем каждый из нас громко выкрикивал свое имя, и с могучим кличем мы мчались навстречу друг другу. Затем один из нас продолжал путешествие со свежим скальпом и новой лошадью, которую он присоединит к своему стаду, а второй доставался в добычу стервятникам и койотам.

Две или три огромные собаки вошли и легли рядом, когда мы лежали и говорили с матерью и двумя девушками — Наллой и Ниитой. За моей матерью и сестрами стояли три девушки-рабыни, готовые выполнить любое их пожелание, потому что наши женщины не работали. Они скакали верхом, ходили, плавали и содержали свои тела крепкими и здоровыми, и они могли сразиться с могучими воинами, но работа была не для них, так же как и не для нас.

Мы охотимся, сражаемся и пасем наши стада, и это считается достойным, а всю остальную работы выполняют рабы. Мы находим их там, куда приходим. Они были здесь всегда — крепкие, темнокожие люди — вязальщики одеял и корзин, горшечники и земледельцы. Мы не обижаем их, и они счастливы.

Калкары, которые управляли ими до нас, не были такими мягкими к ним. От отца к сыну передавались истории, что больше ста лет калкары жестоко относились к ним, и они ненавидели даже память об этом; эти простые люди останутся и будут служить снова своим жестоким хозяевам, но никогда не покинут свою землю.

У нас были странные легенды об отдаленных временах, когда лошади из железа скакали по пустыне и тащили за собой вигвамы, заполненные людьми; они пролазили в дыры в горах, сквозь которые эти железные чудовища проделали проходы, и направлялись в зеленые долины близ моря. В легендах говорилось о людях, которые летали как птицы и так же быстро; но естественно, мы знаем, что таких вещей никогда не было, и это всего лишь сказки, которые старики и женщины рассказывают детям, чтобы заинтересовать их. Как бы то ни было — мы любили слушать их.

Я рассказал моей матери о планах спуститься в долину калкаров, когда закончится сезон дождей.

Она какое-то время молчала, прежде чем заговорила.

— Да, конечно, — сказала она, — ты не был бы Джулианом, если бы отказался от этого. Как минимум двадцать раз за сто лет наши воины спускались вниз в долину калкаров, но их изгоняли назад. Я хотела бы, чтобы ты взял себе жену и оставил сына, Джулиана 21-го, прежде чем отправишься в экспедицию, из которой, возможно, не вернешься. Подумай хорошенько, сын мой, прежде чем двинуться вперед. Год или два не представляют большой разницы. Но ты ведь Великий Вождь, и тебе решать, а мы можем подождать твоего возвращения и будем молиться, чтобы с тобой все обстояло благополучно.